– Скромновато получилось…
– Совсем как у вас в Боливии… – произнесла Габриэла и захохотала.
Узнав от любимого, что он – русский шпион, она впала в истерику и долго не могла остановиться. Теперь истерика прошла, однако время от времени на неё нападал хохотун, она давилась смехом, зажимала рот ладошкой, делала страшные “шпионские” глаза, производила руками какие-то масонские пассы – издевалась.
Надо сказать, что, во-первых, нашей новобрачной оказалось начхать на то, что её возлюбленный работал на какую-то там российскую военную разведку. Не на ЦРУ, и ладно. (О содержании-то своего шпионского задания Иван благоразумно умолчал! А как же! Военная тайна!..) Во-вторых, искушённую в острых играх Габриэлу ничуть не удивило намерение Иванова начальства по выполнении им задания немедленно убрать его из списка живущих. Иван даже изумился её бессердечности. Тогда она объяснила ему, что для того он на службе своей родине и состоит, чтобы, когда понадобится, жизнь за неё отдать. То-то и оно, сказал Иван, что служу я как бы родине, а жизнь буду отдавать за какие-то неведомые шкурные интересы своего резидента.
Габриэла призадумалась. У нас в Маньяне такое сплошь и рядом, сказала она. Присосётся один такой к государственной кормушке, как клещ к корове, и сосёт себе без меры и без совести.
Еще бы, подумал Иван, вспомнив её папашу. Сеньору Орезе они звонить всё никак не решались – опасно. В благословении его отеческом Габриэла не сомневалась.
Разумеется, известием о том, что Иван – агент российской военной разведки, папочку огорчать не нужно.
Габриэла опять начала хохотать. Чего смешного, спросил Иван. – Представь себе, сказала Габриэла, нет – ты только представь себе, что ты в своей Сибири встречаешься с девушкой – нет, не могу, вот умора!.. – ты встречаешься с какой-нибудь кривоногой одноглазой уродиной, и она вдруг заявляет тебе, что она иностранный шпион, и после этого вы с ней идете и женитесь!.. – Не понял, сказал Иван. Я что – кривоногий одноглазый урод?.. – При чём здесь ты, сказала Габриэла, хохоча и всхлипывая от смеха. При чём здесь ты, когда я говорю о девушке. Ты что, девушка?.. – Но почему – с кривоглазой и одноногой?.. – А ты попробуй… попробуй, повстречайся с кем-нибудь, а потом… потом посмотрим, сколько ног у неё останется и глаз…
Иван сбегал за бутылкой “кока-колы” и принес жене в машину. Она успокоилась, только икала время от времени. Иван сел за руль, и они поехали на север.
– Мне не хочется тебя терять, милый, – сказала знаменитая террористка и заплакала.
– Ты меня не потеряешь. Это только на время.
– Да, на время… Это так долго – на время. Ладно, мне тоже нужно тебе кое в чем признаться.
Через пару часов они свернули к маленькому деревянному мотелю в миле от шоссе.
На третий день к ним неожиданно пожаловал сам сеньор Ореза, трезвый, как друза горного хрусталя, и праздничный, как парадный сапог маршала авиации, с гигантским букетом роз и целой корзиной шампанского “Дом Периньон”.
Между уставшими от ласк Иваном и Габриэлой тлел неспешный разговор о том, что деньги – пыль, и тратить жизнь на то, чтобы оторвать их себе побольше – сильная глупость.
Иван поначалу удивился и спросил:
– Зачем же тогда ты и твои приятели занимаетесь терроризмом?
– Чтобы приблизить всемирное общество справедливости, – ответила Габриэла, не задумываясь.
Иван тут же включил телевизор и нашёл первые попавшиеся новости на испанском языке.
– Как может приблизить общество справедливости требование выкупа в три миллиона долларов? – спросил Иван, кивнув в сторону мерцающего экрана.
– Это про кого там? – спросила Габриэла, приподняв голову с подушки. – Тупаку Амару?
– Вроде бы.
– Я работала на одной акции с Виктором Кампосом, – уверенно заявила Ага… Габриэла. – Это наш человек. Если он потребовал денег, значит, они ему действительно во как нужны.
Иван благоразумно предпочел не спорить.
– Если бы я занимался терроризмом, – сказал он, – я бы заработанные таким образом деньги перечислял в детские дома. А квитанции от переводов носил бы с собой. И как только совесть начинает заедать – я сажусь за стол, раскладываю веером квитанции и доказываю себе, что я хороший.
– Ты хороший, – сказала Габриэла и прижалась щекой к его плечу. – Тебе не нужно ничего никому доказывать.
– Ну не доказывал бы. А просто напоминал себе. Как Юрий Деточкин.
– Что это – Detochkin? – заинтересовалась Габриэла.
– У нас есть такой народный эпический герой. Он угонял у богатых машины, продавал их, а деньги перечислял в детские дома. А квитанции везде таскал с собой. И когда его арестовали – показал квитанции полицейским, и те его отпустили.
– Как романтично! – сказала Габриэла. – Русская литература очень романтичная. Я знаю русскую литературу. Я читала вашего Dostoiеvski.
– “Los Diablos”? – спросил Иван.
– Точно! Про этого… Detochkin – тоже Dostoievski написал?
– Да, – сказал Иван.
Почём знать, может, и впрямь Достоевский, а потом этот толстый и смешной его экранизировал…
– Да, такое только Dostoievski мог выдумать.
Тут-то и вошёл папочка, трезвый, как муфтий-язвенник на тринадцатый день рамазана.
Габриэла взвизгнула и прыгнула ему на шею. Иван застеснялся.
– Ну, иди сюда, зятёк! – сказал папаша. – Дай я тебя обниму на законных основаниях.
– Папа, как ты нас нашёл? – спросила Габриэла.
– По запаху счастья, – сказал папаша. – Он, как шлейф, тянулся за вами везде, где вы проезжали после венчания.
– Ты уже всё знаешь? – удивилась Габриэла.
– Каждая собака знает, что – я. Давайте же отпразднуем это событие как следует, пойдём куда-нибудь, гульнём…
– Папа, видишь ли… у Ивана проблемы… нам пока лучше не появляться на публике…
– Что-нибудь серьёзное? – спросил папочка.
Иван пожал плечами.
– Так надо сделать вторые документы на другое имя, – сказал папочка. – И сменить прическу. Очки с простыми стеклами. Отрастить усы. Когда всё разъяснится – усы сбрить, фальшивые документы сжечь, очки растоптать.
– Если бы всё так просто… – вздохнул Иван.
– А что же здесь сложного! – рассмеялся папочка. – Сынок, ты недооцениваешь мои возможности! Поехали. Только не забудь взять свои настоящие документы. Все, какие только есть. И достаточное количество денег, потому что перевоплощаться ты будешь за свой счёт, сынок. Габри, поскучай тут часа три-четыре. Мы сгоняем в Пуэбло и мигом будем назад. К вечеру новые документы будут готовы, и мы закатим такой кутёж, что мало не покажется.
Габриэла надула губу и сказала:
– Ладно уж, езжайте. Но если вас не будет через четыре часа – я швырну пепельницу в телевизор.
– Мы будем через три! – сказал сеньор Ореза.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Габриэле было кстати сейчас остаться одной. То, что папочка их отыскал, её не очень удивило. Если кто-то кого-то хочет найти на земном шаре – он покрутится, повертится, да и найдёт. Не бывает преступлений, которые невозможно раскрыть. Просто потому, что как ни выдрючивайся, а всё равно грамотный аналитик сможет вычислить твой следующий шаг. Если есть деньги – поиски убыстрятся в соответствующее количество раз. Солидная ксива тоже может помочь. Эту нехитрую истину поведал ей в ливийском лагере инструктор по конспиративному обеспечению. Узнал папочка, что дома – ни дочки, ни её жениха, просчитал их следующий шаг, да поехал в аэропорт, да купил там информацию о том, в какую сторону она полетела, а здесь уж действительно каждая собака может рассказать ему, чего и как. А то и не покупал ничего, а просто документ показал.
Так что в его появлении здесь ничего мистического не было.
Но вот трезвым-то она видела своего отца за последние несколько лет в первый раз!
И здесь было над чем поломать головёнку.
Пожалуй, если бы Иван знал, что за потрясение ему предстоит, он бы выпрыгнул из машины на полном ходу и помчался не оборачиваясь в ближайшие джунгли. Но он ничего не знал и вполне безмятежно подставлял морду свежему ветерку, глазел по сторонам.
Ничего, мы ещё попрыгаем, думал он, глядя на заросшие густым лесом горы, ущелья, водопады, каменистые поля, нарядные домишки крошечных городков, пролетавших мимо них со скоростью девяносто миль в час. Мы ещё заживем счастливо и спокойно. Построим дом на берегу океана, трёхэтажный, родим пять детей, я куплю катер, а потом – яхту. Когда дети чуть-чуть подрастут – пойдем в кругосветку. Жаль, до Нижнего на яхте не пройти. Но Питер посетим. В Эрмитаж сходим. Потом я на денёк от семейства сбегу – и в какую-нибудь пивнуху в пролетарском районе. Просто – пообщаться с кем-нибудь на родной мове. Жена поймет, обижаться не будет. А затеет бухтёж – я ей сразу: Dostoiеvski!.. Великий рюсский душа, блин!..
А потом – сюда, отогреваться. В домик на берегу океана. Красивая страна – что бы в ней не жить, никому не мешая.
Тут “мерседес” сеньора Орезы вдруг резко затормозил и свернул с шоссе на безлюдный проселок, который вёл куда-то вниз. Проехав метров триста, папаша направил машину под раскидистый дуб и там остановился. Из кустов к ним навстречу вышел плотный молодой человек самого что ни есть бандитского вида в потной майке с золотой цепью на могучей шее и, гнусно ухмыльнувшись небритой пастью, полной, однако, отличнейших зубов, приставил два пальца к мятой шляпе, которой, не иначе, с утра пораньше свора собак поиграла в американский футбол.
