— Не нужно меня обманывать, Рэтт. Я знаю, мне осталось жить считанные часы. Лучше дай закурить.
Рэтт Баттлер понял, что возражать бесполезно. Сигара затлела, и ароматный дым наполнил комнату больного, уничтожив запах лекарств. На лице Кристиана появилась улыбка.
— Рэтт, достань мою сумку. А теперь вытащи из нее бумаги.
В руках Рэтта Баттлера оказались акции серебряных рудников.
— Здесь бумаг на триста тысяч долларов. Мне некому их оставить, кроме как тебе.
— Что ты, Кристиан. Я не могу принять их.
— Это моя последняя воля, — рука Кристиана Мортимер легла на колено Рэтту Баттлеру, — и, пожалуйста, не спорь. Ведь я выиграл у тебя, и ты должен исполнить мою просьбу.
— Кристиан… — вздохнул Рэтт Баттлер.
— А теперь у меня к тебе всего лишь одна просьба. Оставь меня одного, я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю.
Рэтт Баттлер хотел сказать, что Кристиан еще будет долго жить, но, взглянув в его глаза, понял: остались в самом деле считанные часы, а может, и минуты.
— Уходи, — сказал Кристиан Мортимер и прикрыл глаза.
— Прощай, — Рэтт вышел из комнаты.
В саду, окружавшем госпиталь, Рэтт запрокинул голову в синее глубокое небо. По нему плыли облака, гонимые ветром на восток.
«Быть может, они прольются дождем над Чарльстоном», — подумалось Рэтту Баттлеру.
Он опустился на скамейку в тени старого огромного дерева и задумался.
Из здания госпиталя вышел монах и направился к Рэтту Баттлеру.
— Ваш друг умер.
Рэтт Баттлер кивнул.
— Я знал это.
— Перед смертью он просил передать вам вот это, — и монах протянул ему дорожную сумку Кристиана Мортимера.
Рэтт раскрыл ее, там лежали два револьвера и пачка акций серебряных рудников.
Тоска одиночества охватила Рэтта Баттлера, когда он выходил за ограду монастырского кладбища. В ушах стоял грохот камней, падающих на гроб Кристиана Мортимера.
Ему некуда было спешить, некуда было идти. Рэтт почувствовал себя лишним на этой земле. Он дал ей все, что мог, а она забрала у него столько дорогих ему людей.
Дикий Запад переставал быть диким. Тут постепенно воцарялись закон и порядок. Нужно было измениться самому или же покидать этот край. Рэтт Баттлер, вскочив на коня, задумался.
— Только на восток, — прошептал он самому себе. — Только там, возможно меня ждут.
Перед ним лежала бесконечная пыльная лента дороги. И куда она вела, Рэтт Баттлер не знал…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПАНСИОН ГОРОДКА ФЕЙЕМВИЛЬ
ГЛАВА 1
Скарлетт с трудом сдерживалась, чтобы не задремать под мерный стук конских копыт и редкие негромкие окрики кучера, доносившиеся через окно дилижанса. Другие пассажиры были заняты негромкими разговорами, некоторые клевали носом. Рядом со Скарлетт сидела ее мать — Эллен О’Хара, державшаяся, как и дочь, прямо и подчеркнуто невозмутимо, хотя у нее тоже слипались глаза.
Дилижанс покачивался, следуя по дороге, вымытой недавно начавшимися, но уже продолжительными, по-настоящему осенними дождями. Довольно сильный ветер относил пыль, не давая ей тревожить пассажиров.
Нет, дождь сейчас не шел, хотя небо было в облаках. «И слава Богу, — думала Скарлетт, — что нет дождя, иначе как бы я выглядела в этот день? Мне пришлось бы выдумывать что-то совершенно немыслимое, какую-то накидку, которая испортила бы мне весь праздничный наряд, и, соответственно, все праздничное настроение…»
Скарлетт О’Хара следовала с матерью на открытие очередного учебного года в пансион городка Фейетвилль. Это был второй учебный год юной Скарлетт. Она вспоминала, как год назад вот так же тряслась в дилижансе по этой дороге, только рядом с ней сидел отец, который волновался не меньше, чем сама девочка.
Скарлетт вспомнила, что мать, провожавшая ее с отцом до остановки дилижанса год назад, поминутно вытирала слезы краешком кружевного платка и едва слышно всхлипывала: Эллен О’Хара было жаль расставаться с дочерью до самой весны. Все-таки, что ни говори, когда ребенок впервые надолго покидает родительский дом, это не доставляет родителям приятных минут.
Скарлетт вспомнила, как волновалась год назад и улыбнулась: тогда ей было всего четырнадцать лет, сущая девчонка…
Она также вспомнила, как в прошлом году дилижанс задержался в пути, и они приехали в Фейетвилль позже назначенного времени. Когда они с отцом вышли из повозки и остались стоять посреди городской площади, Скарлетт впервые остро ощутила, насколько это далеко от дома и насколько жить в чужом городе тяжело и непривычно.
В родительском имении, в Таре, Скарлетт чувствовала себя к четырнадцати годам как рыба в воде; здесь же, в Фейетвилле, для нее открывался новый, неведомый и загадочный мир; его до этого времени девушка знала только по рассказам других людей.
Эти люди, запыленные долгими дорогами, иногда приходили в имение Джеральда О’Хары и подолгу сидели в столовой с отцом, обсуждая новости, перечисляя в разговоре различные незнакомые Скарлетт названия, до которых юной зеленоглазой девушке не было никакого дела.
…Прохожий подсказал отцу, где находится пансион миссис Хиггинс — надо было пройти два квартала. Как только из-за дома показались высокие стены пансиона, выстроенного в виде старинного замка, Джеральд крепко сжал руку дочери. Архитектура пансиона напомнила Джеральду замки его родной Ирландии.
Скарлетт тоже внутренне напряглась: в этой крепости ей предстоит провести два долгих сезона с небольшим летним перерывом через год. Что ее ожидает?
Однако тревожное чувство немного улеглось, когда отец и дочь миновали высокую сводчатую арку и зашли во двор пансиона. Они увидели аккуратные и даже веселые лужайки, клумбы с цветами, ровно подстриженные кусты.
Прямо напротив ворот находилось основное здание пансиона, несколько правее была расположена церковь. Эти два строения и формировали ансамбль, если не считать нескольких хозяйственных и подсобных помещений в различных концах двора.
На высокой колокольне Скарлетт увидела часы, которые показывали половину двенадцатого утра.
Морщины разгладились на лице у Джеральда, он оценил внешнюю аккуратность заведения миссис Хиггинс. «Нет, я был прав, когда писал относительно Скарлетт хозяйке именно этого пансиона, — подумал отец. — Мне дали правильные рекомендации…»
Ко входу в основное здание вели широкие ступеньки.
На ступеньках стояла женщина лет сорока. Когда Скарлетт и Джеральд поднялись, она заулыбалась и приветливо сказала:
— Добрый день! Я вижу, вы направляетесь к нам в пансион.
— Да, миссис, — кивнул отец. — Я Джеральд О’Хара, а это — он показал рукой на девушку — моя дочь Скарлетт.
— А, мистер и мисс О’Хара! — протянула женщина. — Добро пожаловать в частный пансион миссис Маргарет Хиггинс. Мы получили ваше письмо…
— Понятно, — удовлетворенно произнес отец. — Стало быть вы и есть миссис Хиггинс?
— Нет, — покачала головой женщина. — Меня зовут Элеонора Джонстаун, я работаю здесь воспитательницей. Я тоже читала ваше письмо…
— Но я писал самой миссис Хиггинс, — веско заметил Джеральд.
Женщина протестующе подняла руку.
— Я не договорила. Так вот, я прочитала ваше письмо, поскольку это входит в мои прямые обязанности. Знаете ли, мистер О’Хара, встретить девушек, поселить их… Хозяйка пансиона мне показывала письма всех, кто изъявил желание отдать нам на воспитание и обучение своих дочерей. По письмам я получаю первое представление о наших будущих воспитанницах, о их семьях и следовательно — и о них самих.
— А, ну тогда это меняет дело, — успокоившись, кивнул отец.
— А это, значит, ваша дочь, — сказала женщина и внимательно посмотрела в глаза Скарлетт, которой стоило немалого труда выдержать пристальный и какой-то непонятный взгляд воспитательницы.
Тем не менее Скарлетт не отвела глаз.
