Степень «включенности» великого князя в черногорские дела до конца непонятна. Однако связь черногорок и Николая Николаевича в политическом плане является очевидной. Маловероятно, что великие княгини поднимали популярность великого князя в Киеве только из родственных чувств – на наш взгляд, это был определенный замысел, результатом которого должно было стать восшествие великого князя на российский престол.
Возник клубок хитросплетений: семейные отношения Анастасии и Николая Николаевича, планы черногорок, касающиеся великого князя, отношения с императрицей, императором и Распутиным, замыслы, страхи, надежды – все это переплелось воедино, а результатом были интриги и множество планов заговора, на практике не реализованных.
17 июня 1915 г. императрица писала императору: «Никто теперь не знает, кто император. Кажется со стороны, будто Н. (Николай Николаевич. – Я. С.) все решает» 250. А 25 июня того же года она сообщала Николаю II: «Министры ездят к нему с докладами, как будто бы он теперь государь»251.
Сложности на фронте и доводы императрицы, что «враги нашего Друга (Распутина. – Я. С.) – наши враги» 252, заставляют императора принять решение самому стать во главе русской армии. Когда великий князь Николай Николаевич был отстранен от должности Верховного главнокомандующего и направлен на Кавказ, подальше от Петрограда, императрица, радуясь этому, пишет мужу: «Левые в ярости, потому что все выпадает у них из рук, карты их раскрыты, и ясна их интрига253, для которой они хотели пользоваться Н.» 254.
В свою очередь Николай Николаевич, со слов императрицы, организовал на себя покушение, чтобы дискредитировать императрицу. Все знали, что она ненавидела великого князя, и общественность могла бы решить, что это покушение дело ее рук. Об этом Александра Федоровна гневно сообщала императору в письме 25 августа 1915 г.: «В газетах была статья о том, что поймали около Варшавы двух мужчин и одну женщину, намеревавшихся сделать покушение на Николашу. Говорят, что Суворин255 выдумал это ради сенсации (цензор сказал А256, что все это утки). Месяц тому назад все редакторы из Петрограда вызывались в ставку, где Янушкевич 257 дал им инструкции. Это сказал Ане 258 военный цензор, подчиненный Фролову259, – сам провалится в яму, которую мне роет…» 260. Распутин еще больше укреплял ненависть императрицы к великому князю, убеждая ее в том, что «два покушения на жизнь Николаши – не более как утка»261.
Возможно, что эта «утка» была также замыслом «черных женщин», которых так невзлюбила Александра Федоровна. Императрице кажется, что они полностью контролируют великого князя, не оставляя ему даже собственного мнения. «Иногда у него бывает собственное мнение, не зависящее от того, что думают окружающие», – пытается разубедить Александру Федоровну император 262.
Хитрая «лисичка»
«Хитрой лисичкой» Анастасию Николаевну называет современная журналистка Кира Буренина 263. Действительно, Стана была далеко не глупа. Знание многих иностранных языков, склонность к поэзии (стихи Анастасии Николаевны можно найти в ГАРФ, в фонде великого князя Николая Николаевича младшего 264), а также природный ум выделяли ее из придворного окружения. Недаром именно она «председательствовала комиссией на переходных экзаменах в Первом Московском [кадетском] корпусе», о чем повествует князь императорской крови Гавриил Константинович Романов в своих воспоминаниях, называя великую княгиню «тетей Станой»265.
Что же касается хитрости, то ее черногорки в полной мере проявляли в решении денежных вопросов. Как известно, Милица к министру финансов Витте обращалась не так часто, как Стана, так как горделивая «черногорка 1» посчитала оскорблением тот случай, когда Петр Николаевич получил у ярого хранителя государственной казны отказ в выдаче денежных средств на постройку дворца.
Примечательны рассказы Витте о частых к нему визитах Анастасии Николаевны. В бытность свою герцогиней Лейхтенбергской Стана, по словам Витте, заявила ему, что им с герцогом «трудно жить», при этом она намекала на свою дружбу с императрицей, через посредничество которой она просила помощи у государя. От министра финансов требовалось лишь оказать «содействие к устройству этого дела». Суть сводилась к тому, чтобы казна выделяла герцогу ежегодно по 150 тысяч рублей. Витте «признал это невозможным». Несмотря на это, дело было решено в пользу Лейхтенбергских: «Бюджет министерства двора был увеличен на 150 000 руб., а сие министерство уплачивает Лейхтенбергскому равную сумму». Герцогиня одержала верх над недовольным министром финансов, который позже недоумевал: «Как это устроится теперь, когда черногорка 2 покинула своего мужа Лейхтенбергского и вышла замуж за великого князя Николая Николаевича, не знаю». Предприимчивая «черногорка 2» все же получила пособие «из особого высочайшего повеления относительно бюджетов министерства двора» 266.
А вот другой интересный факт, о котором упоминает Витте: Стана приходила к нему просить за Петра Карагеоргиевича, мужа покойной Станиной сестры, первой и самой любимой дочери князя Николы, Зорки. Просьба снова заключалась в том, чтобы министр финансов «оказал содействие». Петру Карагеоргиевичу требовалось получить ссуду под имение в Румынии. Витте, как обычно, отказал, но и в этот раз черногорское влияние на императорскую чету дало о себе знать. С высочайшего разрешения будущему сербскому королю все же была выдана ссуда из правления Бессарабского Таврического банка267.
Итак, ссуда была выдана. А в скором времени, в 1903 г., в Сербии произошел кровавый переворот. Тщательно спланированное зверское убийство короля Александра и королевы Драги повергло в шок всю Европу. В результате этих событий Петр Карагеоргиевич стал сербским королем. Можно теперь представить, собрав все воедино (кто знает, может быть эти русские деньги были потрачены на подготовку переворота в Сербии), почему черногорские родственники прекратили общение со своей сербской родней и почему обе черногорские тетушки не явились на свадьбу своей некогда любимой племянницы Елены Карагеоргиевич, которую ласково звали Ябе. И натянуто-официальные отношения замечали и при дворе 268.
Отметим, что в уже упомянутом случае 1901–1902 гг., когда Николай II чуть не уступил Черногории турецкую контрибуцию в 3 000 000 руб., Анастасия Николаевна также играла роль посредника. Она приходила к министру финансов с просьбой «оказать содействие», однако Витте расстроил эту уже было состоявшуюся сделку, чем вызвал сильный гнев «черногорки 2»269.
Помимо решения финансовых вопросов, Анастасия Николаевна, через посредничество императрицы Александры Федоровны, также организовывала своему отцу аудиенции у Николая II, о чем мы можем читать в письмах черногорского князя к императору270.
Стана также умела «расстраивать» встречи. Именно благодаря ее усилиям Николай II отказал в официальном визите жене сербского короля Александра Обреновича, Драге Машин. В неофициальном визите в Крым ей также было отказано271.
Племянник Станы-Анастасии писал в своих мемуарах, что она живо интересовалась политикой, международными отношениями и особенно Сербией и ее правителями Обреновичами. «Кажется, она была еще огорчена, – рассказывает Георгий Карагеоргиевич, – тем, что на свадьбе короля Александра русский император был кумом. Она считала это кумовство позором для всего дома Романовых и через царицу особенно похлопотала, чтобы кумовство это было как можно более незначительное. Вероятно, именно под ее влиянием царь не отправил специального посланника в Белград, чтобы представлять царя на свадьбе, что сильно оскорбило самого короля Александра». Стана была против того, чтобы «царь своим авторитетом прикрыл этот отвратительный брак»272.
После убийства королевы Драги у «тети Станы» не находится ни одного доброго слова о ней 273.
В чем только не обвиняли черногорских сестер! Императрица их обвиняла в заговоре против императора; министр финансов Витте – вообще во всем плохом, что случилось с Россией, особенно в проматывании средств русской казны и насаждении мистицизма, историк русской журналистики М. К. Лемке приписывал черногоркам роковую роль в развязывании Первой мировой войны 274; русский военный министр Сухомлинов также усматривал их причастность к Великой войне. Черногорки, через своих мужей, великих князей Петра и Николая Николаевичей управляли русским панславизмом, который стал опасной игрушкой в руках двух великих княгинь.
Подтверждая влиятельность Милицы и Станы, но все же уничижая их, военный министр пишет, что они «домогались такого влияния, может быть, подходящего в споре из-за похищенного стада баранов, но не для крупной политики государства, занимающего шестую часть земной поверхности и граничащего с двенадцатью другими государствами» 275. Такое отношение к великим княгиням не удивительно, учитывая личные счеты военного министра с великим князем Николаем Николаевичем. Они всегда друг друга недолюбливали, но ненависть их проявилась тогда, когда оба пожелали единолично влиять на армейские дела. Пик конфликта приходится на начало Первой мировой войны, когда и тот и другой претендовали на пост Верховного главнокомандующего. По словам Сухомлинова, император, конечно же, хотел назначить именно его Верховным, но Сухомлинов отказался, предвидя последствия этого 276, и объявил государю, что примет этот пост, только если великий князь Николай Николаевич от него откажется 277
