На миг Седому показалось, что они знакомы. Ну, может быть, не знакомы, но пути их где-то пересекались. Да и Азамат несколько раз бросил на него испытующие взгляды. Так смотрят, когда хотят узнать человека, с которым раньше встречался.
Покупатель погладил капот, провел рукой по фарам.
– Ну, как? – спросил Седой. – Нормально?
– Ещё внутри не смотрел, дорогой. Сейчас посмотрим, всё ли там в порядке…
– Так, может, пока я на деньги посмотрю?
– Деньги есть, дорогой. Насчёт денег даже не сомневайся.
Азамат открыл двери, заглянул внутрь просторного салона, осмотрел бар, комфортабельное кресло с выдвижной подставкой для ног, переднюю панель, уважительно потрогал руль, сел на место водителя.
– Сюда шофёра профессионального надо, – сказал Седой.
– Знаю, знаю, дорогой, – сказал Азамат. – Когда в Москве ездить буду, будет у меня и шофёр, может, даже в какой-нибудь солидной форме. Капитан полиции, например. Или майор. А у себя я могу и сам ездить, я хорошо вожу.
– А зачем ты с собой столько бойцов привёз? – поинтересовался Седой. – И столько оружия? Не на войну, небось, ехал!
Азамат прищурил глаза.
– Э-э, дорогой, дорога дальняя, машина дорогая, приехал в чужой город, мало ли что может быть… Бандиты могут напасть, или еще кто…
– А-а-а-а… Ну, каждый сам решает, с кем ему куда идти…
– Конечно. Ты же, вон, даже с женщиной пришёл.
– А при чём тут женщина? – поднял бровь Седой.
– При том, что женщине тут не место. Там, где мужчины разговор ведут, дела решают, покупают, продают, там женщине делать нечего.
– Это у вас так, дорогой, – сказал Седой. – А у нас совсем по-другому.
Его уже начинал раздражать и покупатель, и его спутники, и весь этот затянувшийся разговор. Он прикинул – чем может закончиться продажа очень дорогой машины? Стрельбой? Не исключено, ох, не исключено! Если Арсен и Мага в дело не полезут, а, скорее всего, так и будет, то приезжих, вместе с Азаматом, – восемь. Это, конечно, немало, но две гранаты с разогнутыми усиками чеки, которые он предусмотрительно положил в карманы куртки, могли мгновенно уравновесить соотношение сил. Правда, вряд ли тогда удастся продать «Майбах», который быстро утратит свою новизну и отсутствие царапин. Но есть вещи, поважнее денег. Правда, до них пока не дошло, но, похоже, дойдет!
– Так что насчёт денег, дорогой? – подражая манере покупателя, сказал Седой.
И тот это понял, глянул недобро:
– Мы с тобой не встречались?
– Да, вроде, нет. Я первый раз машину продаю. Да еще такую.
– А про войну разговор завел, – взгляд стал откровенно враждебным. – Ты что, воевал?
Вообще-то, когда встречаются чеченец и русский, и если они не глубокие старики, такие вопросы лучше не задавать, чтобы не получить ответ, который может изменить весь дальнейший ход событий. Но когда вопросы задают, Седой на них всегда отвечает.
– Воевал, – кивнул он.
– А где? Когда?
– А тебе что, просто интересно? Или какое-то дело есть? Может, вспомнил что-то?
– Да нет, просто так спрашиваю. Ты ведь про Шатой не случайно сказал…
Седой прищурился так же недобро, как его собеседник.
– Знаешь что, друг? Давай заканчивать то, что начали. Не надо нового затевать. Мы с тобой договорились бизнес делать: я машину продаю – ты покупаешь, ездишь, красуешься… Такой, как у тебя, в республике ни у кого нет. А ты заводишь разговоры про то, что было почти двадцать лет назад. Я хочу увидеть деньги, отдать тебе машину и идти со своей женщиной по своим делам.
Цифра делала вид, что не слушает разговор и что вообще ничто происходящее её не интересует. Глянула в зеркальце, скромно прикрываясь ладошкой, подкрасила губы…
– Деньги есть, – сказал Азамат и сделал знак: – Принеси!
Арсен пошёл в конторку и вынес чемоданчик. Из желтой кожи, потертый, толстый. Но все равно двадцать шесть миллионов рублей в него не влезут… И почему деньги носит Арсен, который вообще, считай, не при делах?
Седой вроде машинально сунул левую руку в карман. Левая рука меньше подозрений вызывает, если не знать, что человек левша. Или одинаково владеет обеими руками.
– А документы на машину есть? – спросил Азамат.
Седому не нравилось все происходящее. А последний вопрос – в особенности: начинались придирки. А когда начинаются придирки, это значит, что сделка не идёт ровно и гладко, как ей следует идти. Это значит, что сделка может быть вообще не доведена до конца, а одна из сторон останется лежать в земле на том самом месте, на котором думала получить деньги.
– Документы, говоришь? – спросил Седой, и усмехнулся. – Конечно, есть документы. Ты же в салон пришёл и за восемьдесят тысяч лимонов покупаешь новую машину. Конечно, тебе положен паспорт на неё, гарантия с печатями и всё остальное. Только ты вначале свой паспорт покажи. Мы его запишем в книгу продаж, отксерокопируем – все, как положено…
Тон разговора был мирным и, вроде бы, не выходил за пределы допустимого. И хотя он явно не соответствовал тому, о чём должны говорить продавец и покупатель машины, но настороженности у бойцов Азамата не вызывал.
Арсен поставил чемоданчик на пол и, как будто бы вспомнив о неотложных делах, быстро вернулся к себе в конторку. Магомед пошёл следом за ним.
– Сколько там денег? – спросил Седой, глядя на чемодан.
Он умел видеть не только боковым зрением, но и задним, и сейчас он видел, что пятеро приезжих выстроились метрах в десяти за его спиной, причем полукругом, чтобы не задеть друг друга, если начнется стрельба. А в том, что она начнется, Седой уже почти не сомневался. Вот как дергается губа у Азамата. Губа! Седой вспомнил, где они виделись. Только тогда тот был в папахе…
А раз стрельба начнется, то надо начинать первым! Берц должен все видеть: у него эти пятеро, как на ладони, да и ангар он должен просматривать…
Если бы сзади сидел в засаде Коля Синий, то можно было бы сделать ему знак, упасть на пол, и Коля бы уложил эту пятерку, в то время как он бы завалил остальных. Но рассчитывать на Берца было нельзя.
– Откройте чемодан, – сказал Седой.
– Послушай, дорогой. Вот машина, вот – деньги. Я забираю машину, ты забираешь деньги. Я ж тебя не прошу капот открыть, багажник открыть, номера показать… Да и вообще, не в этом дело! Я вот смотрю и вижу, что я тебя знаю, – это Азамат произнёс совсем другим тоном. – У тебя позывной был Седой, так?
– А сказать, какой у тебя был позывной? – спросил Седой. – Орел! И ты носил всегда папаху… Мы с тобой по рации часто говорили, только я по делу, а ты пугал меня, и мою семью, и семьи товарищей…
– Ты на обмене моему парню ухо отрезал!
– А как ты хотел?! Ты моего вывел таким, что он на ногах не держался… А мы твоего пальцем не тронули! Разве честно было так меняться? Нет! Вот он и ушел без уха! У тебя аж губа дернулась, а так стоял, как каменный! Только зачем ты эту тему поднял? Ты ведь не у себя в горах! А я – у себя!
– Дурак ты! Я везде у себя! У меня в Москве два ресторана и гостиница! А у тебя в Грозном хотя бы шашлычная есть? Да у тебя и здесь ничего нет!
– Так что ты хочешь? – сказал Седой и крепче сжал гранату.
– Я хочу, чтоб тебя не было на свете. Я этого ещё тогда, давно, хотел, – сказал Азамат, и расстегнул куртку. Как и следовало ожидать, за поясом у него торчал золоченый Стечкин. Его телохранители тоже сунули руки под одежду: один за спину, второй к правому боку. Все замерли, как в голливудских вестернах, когда первый удар часов или движение противника являются сигналом к началу стрельбы.
Но в реальной жизни обычно очень трудно в такой ситуации сделать первый выстрел, потому что потом закрутится лента совсем другого кино – кровавого, с оборванным концом, и когда в зале зажжется свет, то останется только считать трупы. Седой знал, что нельзя медлить в таких ситуациях, но он шел торговать, а не стреляться, и, может быть, даже опоздал бы на секунду-две, которые всё решат, потому что, несмотря на невозмутимость лица Азамата, в глазах у него появилось холодное безразличие человека, привыкшего убивать, готового убивать и сейчас собирающегося убить.
