— Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…
— В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс — и никогда не перейдет ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдет, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как честь. Весьма смутно.
— А куда мы идем? — опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.
— Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас для конфиденциальной беседы, и я этим занимаюсь.
— Игорь? — тут же уточнила я.
— Не совсем, — чуть улыбнулся мужчина. — Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню и попросили меня спасти вас от общения с этой особой.
— А вы ее не недолюбливаете? — задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.
А о подоплеке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.
— К ней сложно относиться с симпатией, зная, что она из себя представляет, — пожал плечами Измайлов. — Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А ее бравада и самоуверенность, на мой взгляд, очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, — кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.
— Хорошего вечера, Лев Анатольевич, — ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.
— Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, — с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.
— Ваше Высочество, вы желали меня видеть? — с поклоном уточнила я.
— Не только видеть, но и говорить. Пойдемте, на ходу будет сподручнее, — мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевленным предметом. Тогда — сковородкой, теперь вот — эстафетной палочкой.
Но ирония — это было неплохо. Это значило, что я потихоньку прихожу в себя и скоро смогу обдумать и осознать последние события.
— Куда мы идем? — рискнула уточнить я.
— Тут недалеко, но мы пойдем длинным путем, чтобы успеть поговорить, — уклончиво ответил цесаревич. — Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крестной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить все на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня, никто не сможет разрешить основную вашу проблему.
— Увы, я не понимаю, о чем речь, — я качнула головой.
— Это было введение, — улыбнулся цесаревич. — Я хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, — видимо, мое шокированное молчание собеседник принял за недоверие и пустился в объяснения. — Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно тяжело.
— С ними тоже непросто, — не удержалась я от ироничной улыбки.
— Да, разумеется, но все-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он еще и…
Хорошо, что мой спутник успел среагировать и придержать меня, а то я рисковала, запнувшись при этих словах на ровном месте, растянуться на полу.
— Дядя? — ошарашенно переспросила я.
— Ой, простите, я совсем не то имел в виду, — обезоруживающе улыбнулся он. — Просто мое знакомство с Игорем Владимировичем состоялось, когда мне было всего пять лет. Он долгое время меня охранял, и я привык для краткости звать его именно так, а сейчас иногда забываюсь. Не пугайтесь, он мне не родственник. Я это знаю совершенно точно, потому что знаю, кто были его родители.
— А он знает?
— Знает, но это не имеет значения. Они были вполне достойные, но слабые люди, да к тому же давно умерли. Сейчас не об этом речь, а о том, что я искренне желаю ему добра. Он хороший человек, и мне будет грустно, если из-за подобной мелочи вы расстанетесь. Боюсь, это в самом деле убьет его, — качнул головой цесаревич. Я собралась успокоить его, что и сама не планировала ругаться с Ветровым из-за подобной мелочи и уж точно намеревалась поговорить, когда он возьмет себя в руки. Но решила не спешить с признаниями, а послушать, что еще найдет нужным сообщить цесаревич, и в итоге сказала совсем другое:
— А вы не переоцениваете его ранимость? Это как-то странно — он же не ребенок и не пылкий подросток.
— Увы, я совершенно точно знаю, чем это закончится. Я же говорю, Одержимым трудно среди людей.
— Объясните мне, пожалуйста! — тяжело вздохнула я. — Могу поклясться чем угодно о неразглашении этой великой тайны. Я устала бродить на ощупь и чувствую, что по незнанию могу все испортить.
— Думаю, если вы узнаете, большой беды не будет, — неожиданно спокойно ответил цесаревич. — В конце концов, родись вы мужчиной, вы неизбежно оказались бы в их числе, — улыбнулся он.
— Что вы имеете в виду? — окончательно запуталась я.
— Потерпите немного, мы уже почти пришли, — улыбка стала ободряюще-виноватой. — Думаю, будет лучше, если вы зададите эти вопросы непосредственно господину Ветрову. Я уверен, он с огромным облегчением расскажет вам все сам, и с моей стороны было бы нечестно отнимать у него такую возможность.
— Я полагала, что он уехал, — с сомнением проговорила я, решив послушаться совета и подождать. Коридоры сменяли друг друга, пару раз мы даже воспользовались лифтами, так что в общей сложности путь получился неблизкий.
— Нет, тут есть одно место, которое Игорь Владимирович, а вслед за ним и, каюсь, я, облюбовал для размышлений, когда хочется побыть в одиночестве. Не волнуйтесь, прежде чем гонять вас по дворцу, я все уточнил и проверил, он действительно там. Вы ему передайте, что я разрешил все рассказать и что я в курсе.
— И он поверит, что я не вру?
— Вам — точно поверит.
— Только что он мне уже не поверил, — возразила я, а в душе слегка шевельнулась обида.
— Он сгоряча. Простите, что говорю это, но… постарайтесь с ним помягче, хорошо?
— Я и не собиралась с ним ругаться, — вздохнула я.
