Во-первых, Сталин не знал, сколько танков выставит Германия. Генеральный штаб определял их количество в 10 тысяч, что и зафиксировано в планах «стратегического развертывания» Красной армии.
Во-вторых, ничего себе морально устаревшие танки, если германские танковые дивизии прошлись по Европе смерчем, легко сметая на своем пути все подвернувшиеся под их гусеницы армии. Потом это произошло и с Красной армией. Причем «лучшие в мире танки» с «самым низким удельным весом гусениц на поверхность» не помогли ей ни в 1941, ни в 1942 году. Германские танковые дивизии выиграли все танковые сражения этого периода и дошли до Волги. Оказалось, дело не столько в технике и ее количестве, сколько в боевом духе и профессиональной подготовке личного состава. Гитлер ставил на эти факторы и оказался прав.
И в-третьих, тезис В. Суворова, будто Гитлер страдал от осознания своего тупика, не подтверждается документами. Вот что записал в своем секретном дневнике начальник Генерального штаба сухопутных сил вермахта Ф. Гальдер через несколько дней после капитуляции Франции:
«30 июня 1940 года, Берлин
…Беседа с Вейцзекером, который сообщил мнение Гитлера:
а. Успехи этого похода мы можем закрепить только такими средствами, которыми мы их добились, то есть военной силой.
б. Для образования мирной системы нет еще достаточных оснований.
в. Основное внимание – на Восток.
г. Англии мы должны будем, вероятно, еще раз продемонстрировать нашу силу, прежде чем она прекратит борьбу и развяжет нам руки на Востоке»[173].
А вот запись от 3 июля 1940 года: «Оперативные вопросы. В настоящее время на первом плане стоят английская проблема, которую следует разрабатывать отдельно, и восточная проблема. Основное содержание последней: способ нанесения решительного удара России, чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе».
После чего «сомневающийся» Гитлер отдал приказ на разработку плана вторжения в СССР. Параллельно шла работа над планом «Ост» – планом колонизации и «утилизации» восточноевропейских пространств и пребывающего там населения. Никаких колебаний, сомнений в следующих военно-политических целях Гитлера документально не зафиксировано. Да, трудности были, – Черчилль отказался пойти на мир с Германией, что внесло диссонанс в подготовку исторического «Дранг нах Остен» – Восточного похода. И если бы у германского командования хотя бы пяток дивизий, что были заняты борьбой с Англией, оказались в октябре 1941 года под Москвой, быть бы Сталину в Куйбышеве. В целом же фюрер оказался прав, и имеющихся сил хватило, чтобы поставить Советский Союз на грань поражения. Но в отличие от 1917 года Гитлер не стал искать поддержки среди лиц, способных возглавить антиправительственное восстание, чтобы закончить начатое. Он решил не делиться властью на Востоке. А, как известно, жадность фраера губит…
Можно возразить: хорошо, пусть охваченный эйфорией непрерывных побед и фанатично верящий в свою историческую миссию Гитлер не колебался в выборе цели, но Сталин ведь не знал ни о директиве «Барбаросса», ни о плане «Ост». Верно, и мы снова возвращаемся к исходному пункту – к версии о доверившемся Гитлеру Сталине. И вновь оказываемся в недоумении – почему и что с политическим гением случилось?
Я противник представлений о том, что на вершинах власти могут находиться люди, которые что-то уперто не понимают, тогда как «внизу» всем ясно, что да как. На олимп тугодумы не попадают – слишком сильна конкуренция. И если правитель демонстрирует непонимание арифметики, это значит, что у него другие интересы или он вынужден учитывать интересы неких сильных около-властных групп. Поэтому, когда кто-то заявляет, что Сталин, Брежнев, Горбачев, Ельцин или Путин в крупных вопросах что-то «не понимали», он ошибается. В такого рода «проблемах» лучше искать специфические интересы и вытекающие из них идеологические представления, а не пропагандировать версию про «непорочного царя» и «коварных бояр», его обманывающих.
2
В этой связи вновь приходится возвращаться к старому вопросу: почему маршалам Жукову и Василевскому не дали в 1960– 1970-х годах, когда они сели за мемуары, рассказать про директиву от 15 мая 1941 года, хотя Василевский такую попытку предпринял, но его статью в «Военноисторический журнал» зарубили? Возможно, Брежнев с Сусловым пришли к выводу, что необходимо снизить накал критики Сталина, ибо сталинская карта активно разыгрывалась антисоветскими силами, что наносило ущерб властям как внутри страны, так и за ее пределами. Но тогда непонятно, почему Хрущев пожалел Сталина? Жуков, будучи министром обороны, мог подсказать новому генсеку, а также военным историкам, что никакого внезапного нападения, в сущности, не было. Он с Тимошенко в середине мая 1941 года предупреждали о надвигающейся войне и предлагали конкретные меры по недопущению врага на территорию страны. В вышедших в начале 1960-х годов первых двух томах официальной истории «Великой Отечественной войны 1941–1945» вполне был уместен рассказ о проекте директивы от 15 мая 1941 года. Тогда оба маршала выглядели бы на загляденье хорошо. Но о ней умолчали, пожертвовав репутацией военачальников. Вместо этого стали усиленно пропагандировать версию про «доверившегося Гитлеру» Сталина.
Причина умолчания истории с директивой от 15 мая 1941 проста. Народ мог проглотить рассказ про непонятливых генералов и доверчивого Сталина, но он вряд ли понял бы, если бы ему сказали, что «внезапное» нападение было искусственным, а Красную армию подставили во имя неких высших соображений. Вряд ли советский народ спокойно воспринял бы известие о многомиллионных жертвах как вынужденной необходимости. И на Сталина в этом случае всю вину свалить бы не удалось. Сразу бы раздались многочисленные голоса: а где был ЦК? Почему Сталина не арестовали, а назначили главой ГКО? И что ответить? Что время было суровое, потому пришлось пойти на компромисс? Но эту мантру про нескончаемо сложное время советские люди слышали постоянно. Терпение могло лопнуть. В любом случае идеологический урон в стране и за рубежом был бы слишком велик, чтобы рискнуть сказать правду. Байка про тупящих генералов и простодушного Сталина подходила куда больше. Исходя из этих высших политико-идеологических соображений, Жукова заставили в мемуарах взять на себя напраслину, будто он и высшее командование Красной армии не сумели сделать выводов из войны в Европе 1939—1940-х годов.
«Внезапное нападение», которое не было внезапным
1
О том, что надвигается новая мировая война, понимали все думающие люди. Об этом много говорилось с конца 20-х годов. Причем не только политики. Писатель-философ Д. Мережковский в статье «Атлантида – Европе» (20-е годы) сокрушался: «Только сейчас, после первой мировой войны и накануне второй, мы начинаем понимать, что возможная цель бесконечного прогресса – бесконечная война – самоистребление человечества». О неизбежности войны предупреждали целые организации. В 1935 году на VII конгрессе Коминтерна в принятой делегатами резолюции констатировалось: «Германские фашисты, являющиеся главными поджигателями войны… ставят вопрос об изменении европейских границ посредством войны, за счет своих соседей. Авантюристические планы германских фашистов простираются весьма далеко и рассчитаны на военный реванш против Франции, на раздел Чехословакии, на аннексию Австрии, на уничтожение самостоятельности прибалтийских стран, которые они стремятся превратить в плацдарм для нападения на Советский Союз, на отторжение от СССР Советской Украины. Они требуют для себя колоний, стремясь разжечь настроения в пользу всемирной войны за новый передел мира»[174].
Сталин был солидарен с такой позицией. В 1936 году в интервью председателю газетного объединения США Рою Говарду он, как само собой разумеющееся, говорил о надвигающейся войне.
«Говард: Во всем мире говорят о войне. Если действительно война неизбежна, то когда, мистер Сталин, она, по-Вашему, разразится?
Сталин: Это невозможно предсказать. Война может вспыхнуть неожиданно.
Говард: Если вспыхнет война, то в какой части света она может разразиться раньше?..
Сталин: Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. Второй очаг находится в зоне Германии. Об этом говорит хотя бы недавнее интервью господина Гитлера, данное им одной французской газете. Гитлер как будто пытается говорить миролюбивые вещи, но это свое «миролюбие» он так густо пересыпает угрозами по отношению к Франции и Советскому Союзу, что от «миролюбия» ничего не остается. Это – симптом»[175].
Симптомы со временем лишь множились, и Сталин на XVIII съезде ВКП(б) заявил: «Речь идет уже не о конкуренции на рынках. Эти средства борьбы давно уже признаны недостаточными. Речь идет теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий»[176].
