Следом, колонной, развернув «елочкой» стволы скорострельных пушек, одна за другой остановились несколько боевых машин пехоты. В отличие от машин Священной Римской империи и САСШ у этих выход десанта был не сзади через люк, а сверху, но зато и здесь стояли четыре пулемета, смотрящие в разные стороны и готовые стрелять на ходу. Принцип выживания бронетехники в городе прост – как можно больше огня по всем направлениям, нужно укрытие от пуль для десанта, но такое, чтобы можно было видеть противника и отвечать ему огнем. Техника поддерживает десант быстрым маневром и укрытием от пуль, десант технику – наблюдением и огнем.
Боевые машины пехоты тоже на вид пострадали от гранатометов, одна из них даже дымила поврежденным двигателем, но шла.
Эта бронеколонна, потеряв три машины и с полтора десятка бойцов убитыми, сделала на первый взгляд невозможное – как таран, проломилась через две линии обороны противника, снесла огнем саперной гаубицы несколько сильно укрепленных опорных пунктов и вышла в самый центр города. Несмотря на подавляющее численное превосходство боевиков, наличие у них большого количества гранатометов – гранатометчиком был каждый третий! – безоткатных орудий, противотанковых пушек и даже ПТРК, – остановить бронированный таран они не смогли. Дорогу для идущих за бронеколонной частей резерва помогли пробить вертолеты, а потом и «Громовержцы», вышедшие на работу, когда окончательно добили ПВО.
Силы ПВО уже не стреляли, над головой ободряюще стрекотали вертолеты. Когда воздух за тобой, это и в самом деле ободряет.
Пулеметчики настороженно следили за обстановкой, готовые ответить огнем на любой выстрел в сторону их колонны. Патронов у них почти не осталось, последний раз они были у пункта боепитания три часа назад, еще только рассветало. По меркам городского боя – прошла вечность. К двум пулеметам ДШК 14,5 патронов не было совсем, потому что эти пули пробивают стены домов, а вот 12,7 – уже нет. Двенадцать и семь – еще было сколько-то…
Ничего, прорвемся…
В углу бронекороба заверещала вызовом рация, но командир[88] – в титановом шлеме, тяжелом бронежилете, с покрытыми засохшей кровью руками и совершенно оглохший – этого не заметил. Обратил внимание только тогда, когда сосед толкнул его в бок и показал на рацию пальцем. Рация была старая, но надежная, пинай ее – ничего не будет. В стальном корпусе.
– Папа-Медведь на приеме! – проорал он, как обычно кричат контуженые, они не слышат сами себя.
– Папа-Медведь, я Небо-четыре, мы прямо над вами! Доложите, почему остановились? У вас проблемы?
Командир с раздражением взглянул на стрекочущий над головой вертолет – даже от звука ровно пыхтящего дизеля болела голова.
– Небо, у нас никаких проблем! За исключением того, что выстрелов осталось то ли четыре, то ли пять, патронов тоже почти не осталось, есть раненые и все оглохли на хрен. Никаких проблем нет! Прошу сообщить, есть ли в окрестностях противник.
– Папа-Медведь, противник бежит, сопротивление сломлено. Ближайшие – на час от вас, там Носорог разберется. Вы на седьмом шоссе, левее от вас Парк шахидов!
Командир посмотрел в сторону – там было проломлено ограждение и виднелись следы гусениц, как будто кто-то выехал из парка на чем-то гусеничном прямо на дорогу. Дальше по дороге, у ограждения стоял мертвый танк с откинутыми люками, он сильно выделялся на фоне брошенных, раздавленных, разграбленных автомобилей.
Парк шахидов…
– Небо, вопрос – а сами шахиды там имеются? Прием…
– Никак нет, Папа-Медведь, шахидов не наблюдаю. За парком шахидов – Площадь парадов, там до пятидесяти единиц бронетехники. Даже больше!
Командиру показалось, что он ослышался.
– Небо, не слышу тебя, повтори.
– Понял, повторяю – левее от тебя, примерно километр, Площадь парадов. Там больше пятидесяти единиц бронетехники, брошенной. Приказываю выдвигаться туда и проверить обстановку, а мы что-нибудь решим с боеприпасами и помощью для вас. Было бы неплохо, если бы вы расчистили там посадочную площадку, прием.
– Небо, понял тебя, выдвигаемся!
Парк шахидов, мать твою…
Командир оставил в покое рацию…
– Мишка!
– А?! – так же громко раздалось в наушнике.
У каждого на этой гаубице была система связи hands-free, раньше приходилось общаться через стандартное ТПУ[89], притом что проводок был непрочным и иногда рвался. Или фишка выскакивала из гнезда. Связь каждого с каждым и опыт позволяли штурмовым саперам работать, как настоящей сыгранной футбольной команде, защищаясь и нанося мгновенные ответные удары[90].
– Ты жив там еще?
– Жив… только салюты в голове до сих пор бабахают!
Оно и понятно – всю ночь под броней, ревет дизель и бухает шестидюймовка. Командир как-то раз ради интереса проехался на учениях под броней, пострелял из гаубицы, понюхал пороховых газов – и решил, что ну его на хрен. Лучше уж в коробе, на свежем воздухе, под пулями.
– Сейчас отдохнем. Давай налево! Пролом видишь?
По броне защелкали пули, с колонны ответили два или три пулемета. Сейчас эти… после того, как сплошной фронт обороны рассыпался, будут действовать мелкими группами… не одну неделю вылавливать придется…
Но все равно – мы победили.
– Сейчас…
Открылся люк, в люке появился чумазый закопченный мехвод. Глянул туда, куда указывал рукой командир, и нырнул под броню обратно.
– Вижу…
– Давай туда, говорят, в километре – танки брошенные. Надо посмотреть…
Дизель под ногами забормотал на более высокой ноте, обдал клубами солярного дыма, неуклюжая бронемашина поползла вперед. Один из стрелков, что стоял у кормового пулемета, сделал условный знак рукой идущей за ними БМП – «Следовать за мной». Там дальше повторят по цепочке, рацией для этого пользоваться совсем не обязательно…
…Уральская техника, громыхая гусеницами и плюясь дымом, быстро донесла их до площади, кем-то тут уже был сделан пролом, и они просто протиснулись в него, чуть расширив. Следом ползли боевые машины пехоты…
Пресвятой Господь…
– Медведь, стоп.
Гаубица встала, отъехав от пролома, следом из пролома пошли боевые машины пехоты, они без команд разъезжались по площади, обеспечивая периметр. Стволы пулеметов и пушек развернулись в разные стороны, готовые встретить опасность.
Командир снова взялся за рацию.
– Папа-Медведь всем Медведям, доложить об опасности.
Привычно зазвучали доклады – опасности никто не наблюдал. Только крысы, но крысы не могли навредить стальным коробкам на гусеницах и вооруженным до зубов людям.
Площадь парадов превратилась в площадь крыс. Испуганные ревом моторов и грохотом траков по брусчатке, они бежали в Парк шахидов, во все стороны – в некоторых местах это напоминало шевелящийся серый ковер…
Крысы появляются там, где есть еда. Аллах свидетель, еды здесь было больше, чем предостаточно.
Все здесь было так, как в тот день. День Парада. Технику частично сумели завести, а частично нет – экипажи выводили ее из строя, когда все началось, а отремонтировать потом не смогли. На стволах пушек висели люди, точней, даже не люди, а скелеты в лохмотьях офицерской формы, потому что плоть объели крысы. Кости – то, что осталось от людей – были везде, на опаленных и иссеченных пулями главных трибунах, на брусчатке – везде. Никто даже не подумал хоронить погибших на этой площади, смерть как пришла сюда, так и поселилась здесь. Как будто сам нечистый развлекался здесь доступными ему способами.
Почти не пахло – все съедобное подчистую сожрали крысы. Крысиное пиршество.
Мне страшно никогда так не будет уже.Я – раненое сердце на рваной душе.Изломанная жизнь – бесконечный сюжет.Я так хочу забыть свою смерть в парандже…
Это была не Площадь парадов. Теперь это была Площадь смерти…
Веселый, разухабистый и страшненький, если внимательно вслушаться, мотивчик песни не отставал, его гнали из головы, а он возвращался, вертелся на языке, лез в уши…
Папа-Медведь отпустил рукоятки пулемета, за которые привычно держался в дороге, даже когда не было патронов, размашисто перекрестился, его примеру последовали и остальные. Что бы ни происходило в этой стране, такого не должно быть нигде и никогда. Ничто не является оправданием такому…
Сколько же ненависти в этой стране? Сколько же здесь зла…
Папа-Медведь откашлялся, и кашель этот прокатился эхом по площади.
– Я пойду и посмотрю, есть ли какие-то документы, еще что-то. Обеспечивать периметр, с машин не сходить. Грицалюк, вызови Небо, скажи, что мы заняли площадь.
– Есть!
Автомат привычно толкал под бок – у саперов он был у каждого, пулемет мог выйти из строя, могли кончиться боеприпасы, и отбиваться пришлось бы из автоматов. Под ногами омерзительно хрустели кости – просто некуда было ступить, чтобы не наступить на них.
