«Если ненавистное счастие истощит над тобою все стрелы свои, если добродетели твоей убежища на земли не останется, если, доведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, тогда вспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства, его же отъяти у тебя тщатся… Умри…»
Он стал неспокоен, задумчив. Напрасно дети старались ободрить, утешить его. Призвали врача. Но мог ли врач помочь ему?..
Следует уяснить себе, что взгляды Радищева на самоубийство не имели ничего общего с нашими взглядами. Для нас, членов социалистического общества, самоубийство является недостойным проявлением слабоволия, общественным преступлением. Для Радищева, наоборот, самоубийство было проявлением гражданского мужества, актом протеста, на который, как ему представлялось, человеку дает право сознание неосуществимости его гражданских стремлений. И это не имеет, разумеется, ничего общего с уходом из жизни какого-нибудь малодушного Опочинина, о котором говорилось выше.
Рука самодержавного убийцы была занесена над головой Радищева с того времени, когда он был брошен в Петропавловскую крепость. И вот теперь эта же рука толкает его к стакану с ядом, как много позднее она же, не дрогнув, наведет пистолет на Пушкина, на Лермонтова, скомкает, изуродует жизни многих лучших русских людей.
О том, как преждевременно оборвалась жизнь Радищева, сохранился рассказ одного из его сыновей, Павла Александровича:
«11 сентября 1802 года, часу в десятом утра, Радищев, чувствуя себя нездоровым и принявши лекарство, беспрестанно беспокоясь и имея разные подозрения, вдруг берет стакан с приготовленной в нем крепкой водкой [118] для выжиги старых офицерских эполет его старшего сына и выпивает его разом. Потом, схватив бритву, хочет зарезаться. Старший сын его заметил это, бросается к нему и вырывает у него бритву. «Я долго буду мучиться», — сказал Радищев. Привели лекаря, он прописал лекарство. Яд производил ужасное действие, беспрестанную рвоту.
Через час приезжает лейб-медик Виллис, присланный императором Александром I, ибо весть об этом несчастном происшествии уже разнеслась по городу. Виллис кричит: «Воды, воды!» — и прописывает лекарство, которое, по уверению его, должно было остановить действие крепкой водки. Он уезжает, спросив у Радищева, что его могло побудить лишить себя жизни. Ответ был несвязный, продолжительный. Виллис сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив». Вечером приехал другой доктор, но уже было мало надежды. Часу в первом ночи Радищев скончался. И светила небесные не затмились, и земля не тряслась…»
Перед смертью Радищев сказал: «Потомство за меня отомстит…»
Следовательно, свою смерть он сам рассматривал как завершающий акт борьбы.
В журнале комиссии 16 сентября 1802 года была сделана краткая запись, равнодушным канцелярским языком:
«По доношению служащего в оной, губернскою секретаря Николая Радищева, коим показывал, что родитель его, оной Комиссии член, Александр Радищев, сего сентября 12 дня, быв болен, умре…»
Смертью Радищева были потрясены многие сердца. Свидетельством этого служат стихи Пнина и Борна в альманахе «Свиток муз» и статья последнего, посвященная памяти Радищева.
…Кто силы не страшяся ложной,Дерзает истину вещать,Тревожить спящий слух вельможный,Их черство сердце раздирать! —Но участь правды быть гонимой… —
писал Борн.
Стихотворение Пнина, посвященное памяти Радищева, заканчивается следующими строками:
Благословим его мы одрах!Кто столько жертвовал собоюНе для своих, но общих благ,Кто был отечеству сын верный.Был гражданин, отец примерныйИ смело правду говорил.Кто ни пред кем не изгибался,До гроба лестию гнушался,Я чаю, — тот довольно жил.
«На сих днях умер Радищев, — говорилось в статье Борна, — муж, вам всем известный, но его смерть более нежели с одной стороны важна в очах философа, важна для человечества… Истинно великий человек везде в своем месте, счастье и несчастье его не переменяют. Во всяком кругу действий, как в большом, так и в малом, творит он возможное благо. Истина и добродетель живут в нем, как солнце в небе, вечно не изменяющееся… Друзья! Посвятим слезу сердечную памяти Радищева. Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратий сим немерцающим лучом вечности; жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиною святости — и сошел в гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении — и сошел в гроб; в сердцах благодарных патриотов да сооружится памятник, достойный его!»
* * *
В сердцах великих русских патриотов, борцов за свободу русского народа, за его лучшую, счастливую долю, не только сохранилась память о Радищеве, но подвиг его жизни являлся для многих из них высоким, благородным образцом, примером самоотверженного служения народу.
Борьба с крепостничеством и самодержавием, которую вел Радищев, была продолжена в веках. Как боевая традиция революционной борьбы, она нашла свое выражение в деятельности декабристов и Герцена, она была в дальнейшем развита и углублена деятельностью Белинского, Чернышевского, Добролюбова, она была наполнена новым, более широким содержанием последующими поколениями борцов революции.
Пламенный патриотический призыв Радищева к борьбе с самодержавием и крепостным рабством нашел свой отклик в сердцах декабристов, содействовав формированию их идеологии. На следствии по делу декабристов было установлено, что многие из них внимательно изучали «Путешествие из Петербурга в Москву».
Декабрист В. Кюхельбекер, лицейский друг А. С. Пушкина, говорил на следствии о своем знакомстве с книгой Радищева. Об этом же говорил и Петр Бестужев, заявивший, что свободолюбивые мысли зародились в нем в результате чтения стихов Пушкина и книги Радищева. Декабрист В. Штейнгель писал в одном из показаний: «Я читал Княжнина «Вадима», Радищева «Поездку в Москву»… я увлекался более теми сочинениями, в которых представлялись ясно и смело истины, неведение
коих было многих зол для человечества причиною…» Такие произведения Рылеева, как его послание «К временщику», его революционные стихи «Гражданское мужество», «Гражданин» и другие, содержат в себе многое от радищевской оды «Вольность».
Идеи Радищева питали собой передовую русскую литературу начала XIX столетия.
Пушкин в письме к писателю-декабристу Александру Бестужеву сожалел, что тот в обзорной статье о русской литературе не упомянул о Радищеве:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
