а? — Рычков взял папиросу, сломал ее нервно, швырнул в корзину, потянулся за новой.
В кабинет вошел Борис Савинков: после рейда на Свияжск Долгушин еще не видел его.
— Прощайте, Вениамин Вениаминович, и вы прощайте, Сергей Петрович! Мой отъезд в Уфу похож на бегство в самые трудные для вас минуты. Не правда ли?
— Что вы, Борис Викторович,— покачал головой Рычков.—■ Вы наше знамя, а пока сохраняется знамя, полк не погибает.
— Едва ли можно спасти Казань,— без колебаний ответил Савинков. — Да и стоит ли спасать этот проклятый город? Если Казань падет, Вениамин Вениаминович, перебирайтесь в Екатеринбург или Омск. Взамен уральского и сибирского правительств мы создадим нечто новое и' жизнеспособное. Левые эсеры уже не годятся для борьбы с Лениным. — Савинков посмотрел в окно на шумящие вершины тополей. — Еще раз, генерал, прощайте! Проводите меня на пароход, ротмистр,— попросил он Долгушина.
Автомобиль с трудом пробирался сквозь толпы, забившие главную улицу. Паникующие обыватели вызывали в Савинкове и злорадство, и гадливость, и какую-то болезненную тоску. Он сидел прямой, окаменевший, с презрительно поджатыми губами.
Монахи волокли за оглобли лакированную пролетку, нагруженную иконами, ризами, крестами. Дама в розовом упала на четвереньки и мелко крестилась, вскидывая грузный зад.
Дама в голубом размахивала саквояжем крокодиловой кожи, рассеивая по улице жемчужные бусы. Мордастый маклер нес на вытянутых руках бюст Льва Толстого, старуха прижимала к плоской груди граммофонную трубу.
Дребезг стеклянных осколков привлек внимание Савинкова и Долгушина. Маклер расшиб бюстом витрину ювелирного магазина: люди хватали браслеты из поддельного золота, ожерелья из перламутра. Краснобородый мулла, вывалив из корзины куски многоцветного мыла, сгребал часы, брошки, кольца.
— В банях обнажены уродства телесные, в тюрьмах — душевные, в толпе — самые воровские,— сказал Савинков.
— Теперь самое прекрасное время грабить и красть,— согласился Долгушин. — Воры обеспечивают свое будущее.
— Вот еще мерзкое слово! Чем грозит мне будущее мое? Впрочем, не хочу я знать будущего, но страшусь забыть прошлое,— меланхолически заключил Савинков.
А толпы бегущих, обтекая автомобиль, спешили к Волге, на пароходы адмирала Старка.
Под защиту адмиральских орудий торопились царские сенаторы, дорогие проститутки, суконные, меховые, мыльные фабриканты, международные аферисты.
На адмирала Старка надеялись буржуазные националисты, оперные артисты, либеральные профессора.
Под крылом адмирала мечтали укрыться и члены Союза защиты родины и свободы, и члены Союза георгиевского креста, и участники Военной лиги.
Помещики и прасолы, епископы и монахи, переодетые в татарские азямы и мужицкие зипуны, бежали к адмиралу Старку.
Звериный страх перед красными гнал этих разношерстных людей к белой флотилии: каждый стремился как можно скорее покинуть несчастный город.
Автомобиль прорвался сквозь живые запруды и заспешил к пристани мимо горящих нефтяных баков и хлебных складов.
Адмирал Старк тоскливо приветствовал Савинкова. Рука адмирала была вялой-' и сырой, бледное, словно запорошенное снегом лицо запущено, на впалой груди мотался бинокль, кортик глухо позвякивал на бедре. Адмирал провел Савинкова и Долгушина в салон.
— Через часа полтора, Борис Викторович, можете отправляться. Я посылаю с вами быстрый пароход: за двое суток дойдете до Уфы. А пока милости прошу,— адмирал снял салфетку с бутылок и закусок и уже без всякой связи с только что сказанным произнес: — Что за страшные времена наступили.
— Распалась связь времен, адмирал,— с вымученной улыбкой сказал Савинков. — Да, вот именно, распалась связь времен, и все стало неладно в государстве Российском. — Савинков выпил рюмку «Голубой ленты», пососал ломтик засахаренного лимона.
— Одно вино еще и борется с эрозией времени,—пошутил Долгушин.
— Французский коньяк и русская водочка — плохие союзники,— вздохнул адмирал. — Не ожидал я от большевиков такой прыти. Как они ухитрились перегнать с Балтики миноносцы на Волгу — уму непостижимо. — Зубы Старка завистливо ляцк-нули, морщинистый кадык заходил под воротником кителя.
— А надо бы ожидать, адмирал, надо бы,— жестко заметил Савинков.
Старк пропустил мимо ушей насмешливое замечание; он мог бы отплатить Савинкову его же монетой неудачным рейдом на Свияжск, но промолчал.
— Большевики! И откуда они появились на русской земле? — горячо спросил он, но тут же убежденно добавил:
И все же, и все же русский народ не с ними.
— Эту песню я уже певал! Вы повторяете мою песенку сейчас, когда красные орудия бьют по Казани, а миноносцы топят ваши пароходы. Чуда не произойдет, адмирал. Не будет чуда! Налейте-ка еще. — Савинков нервно рассмеялся, обнажив плотные, великолепные зубы. Постучал пальцами по звонкому хрусталю рюмки. — Белая идея погибает от нашего безволия, легкомыслия и бездарности.
— Я так не думаю, Борис Викторович,— вяло возразил Старк. — Генералы Краснов, Алексеев, Голицын да еще кое-кто умеют действовать.
— Одно и то же, адмирал! Наших генералов объединяет то же ложное представление о большевиках как о временных захватчиках власти. Болтать и надеяться, что Ленин продержится еще день, ну два, ну от силы неделю, смешно! К сожалению, адмирал, и я думал — русский народ не пойдет за большевиками. Но сознаюсь в том, что моя борьба с большевиками пока не дает результатов.
Влажная рука адмирала дрогнула, коньяк выплеснулся на
скатерть.
— Вы действительно прекращаете с ними борьбу?
— За кого вы меня принимаете, адмирал? Я хочу только изменить тактику. Не Комуч, не мой террор, не чехи свалят большевиков. Их сокрушит только военная диктатура. Беспощадный, железный, облеченный военной властью диктатор спасет Россию. А я лично по-прежнему остаюсь врагом большевизма. Я не хочу быть рабом, даже свободным. Скажите, адмирал, вы — монархист? — неожиданно спросил Савинков.
— Конечно!
— Забавно! Трагедия, ставшая фарсом. — Савинков уже сам налил себе рюмку и выпил, не закусив.
— Какая трагедия, что за фарс?
— Я смеюсь над самим собой. Ведь надо же! Я, Борис Савинков, социал-революционер по идеям, террорист по призванию,
принципиальный враг монархической формы правления, оказался в одном лагере с монархистами. Не странно ли, а?
Шли налево — пришли направо. Действительно, странно: к бывшим князьям и баронам прибавился бывший революционер...
— Остерегайтесь со мною шутить! И не спешите оказаться в числе моих врагов, адмирал,— ореховые глаза Савинкова уставились в дымчатые
