Интересно, имеет ли она в виду, но не решается произнести вслух: «Мы ведь должны расследовать убийство Бероуна, а не случайную смерть девушки, с которой он, может, и знаком-то был едва-едва»?
Но теперь Дэлглиш, как никогда, был уверен, что все эти три смерти — Траверс, Нолан и Бероуна — связаны между собой. И первая цель их визита в «Черный лебедь» была достигнута. Алиби Лампарта подтвердилось. Даже имея «порше», он вряд ли мог убить Бероуна и успеть прибыть сюда к восьми сорока.
2
С электрификацией северо-восточной линии Рентхем-Грин все больше превращался в населенный пункт «пригородного пояса», несмотря на протесты старожилов, настаивавших на том, что это главный город графства, а не спальный район Лондона. Он раньше своих менее бдительных соседей распознал процесс послевоенного расхищения английского наследия застройщиками и местными властями, своевременно избежав таким образом худших эксцессов их безбожного союза. Широкая центральная улица, ведущая свою историю с восемнадцатого века, хоть и была уже осквернена двумя современными многоэтажными зданиями, в основном оставалась нетронутой, и небольшой участок георгианских домов, фасадами обращенных к реке, по-прежнему постоянно привлекал фотографов, снимавших его для рождественских календарей, несмотря на то что требовалась известная изворотливость, чтобы в кадр не попали ни край автомобильной стоянки, ни общественные туалеты. В одном из самых маленьких домов этого участка улицы и располагался штаб отделения консервативной партии здешнего избирательного округа. На двери под портиком имелась соответствующая блестящая медная табличка. Войдя, Дэлглиш был встречен председателем Фрэнком Мазгрейвом и вице-председателем, генералом Марком Ноллинджем.
Дэлглиш, как всегда, подготовился к визиту. Он знал об этих двоих больше, чем, как подозревал, может ему понадобиться. В дружеской связке они последние двадцать лет руководили местным отделением партии. Фрэнк Мазгрейв был агентом по недвижимости и возглавлял семейный бизнес, унаследованный от отца и все еще остававшийся независимым от гигантских корпораций. Судя по количеству растяжек на домах, мимо которых проезжал Дэлглиш, следуя через близлежащие деревни и сам город, бизнес процветал. Единственное слово «МАЗГРЕЙВ» — жирные черные буквы на белом поле — приветствовало его на каждом повороте. Назойливое повторение раздражало Дэлглиша, напоминая, почти предостерегая, о конечной цели его путешествия.
Эти двое представляли собой весьма несуразную пару. На первый взгляд военным казался как раз Мазгрейв. Его сходство с покойным фельдмаршалом Монтгомери было столь очевидным, что Дэлглиш не удивился, услышав его речь — пародию на отрывистый лай грозного воина. Действительный же генерал едва доходил ему до плеча и держал свою худощавую фигуру так нарочито прямо, что казалось, будто позвонки у него срослись. Тонзура, обрамленная тонкими седыми волосами, была покрыта крапинками, как дроздовое яйцо. Когда Мазгрейв представлял их друг другу, генерал снизу посмотрел на Дэлглиша взглядом невинно-простодушным, как у ребенка, однако напряженным и озадаченным, словно перед тем он слишком долго всматривался в недосягаемый горизонт. В отличие от Мазгрейва, облаченного в официально-деловой костюм с галстуком, генерал был в старом твидовом пиджаке, скроенном по собственному причудливому заказу, с овальными замшевыми заплатками на обоих локтях. Рубашка и полковой галстук были безукоризненны. Со своим лучезарным лицом генерал производил впечатление хорошо воспитанного беззащитного мальчика. Уже на первых минутах ни к чему не обязывающего разговора стало очевидным взаимное уважение двух мужчин. Стоило заговорить генералу, как Мазгрейв переводил на Дэлглиша чуть взволнованный взгляд родителя, обеспокоенного тем, чтобы незаурядность его отпрыска не была недооценена.
Мазгрейв провел их через широкий холл и короткий коридор в комнату, расположенную в самой глубине дома; Бероун использовал ее в качестве своего кабинета.
— Мы держим его запертым с тех пор, как стало известно о смерти Бероуна, — сказал Мазгрейв. — От вас звонили, но мы еще раньше заперли его, потому что нам с генералом это показалось правильным. Не то чтобы здесь было нечто способное пролить свет. Во всяком случае, я так не думаю. Но вы, разумеется, можете посмотреть сами, прошу.
Воздух в комнате оказался спертым и пыльным, почти тошнотворным, словно кабинет был заперт несколько месяцев, а не дней. Мазгрейв зажег свет, потом прошагал к окну и решительно развернул шторы — карнизные кольца громко заклацали. Жидкий северный свет просочился сквозь простые нейлоновые занавески, снаружи Дэлглиш увидел небольшую, огороженную стеной автомобильную стоянку. Нечасто доводилось ему бывать в комнатах, производящих столь унылое впечатление, хотя он не мог бы толком объяснить, откуда вдруг возникла эта гнетущая тяжесть. Комната была ничуть не хуже других таких же — функциональная, незагроможденная, безликая, и тем не менее Дэлглиш чувствовал, что сам воздух здесь был отравлен унынием.
— Приезжая в свой избирательный округ, сэр Пол останавливался в этом доме? — спросил он.
— Нет. Всего лишь использовал эту комнату как кабинет. А жил всегда в «Кортни армз». Мистер Пауэлл держал для него комнату. Это было дешевле и не так хлопотно, как иметь постоянную квартиру в избирательном округе. Время от времени он заводил разговор о том, чтобы я ему что-нибудь подыскал, но это так ничем и не кончалось. Не думаю, чтобы его жена этого жаждала.
— Вы часто видели леди Бероун? — как бы невзначай спросил Дэлглиш.
— Не слишком. Она свою роль исполняла, разумеется, исправно. Ежегодный праздник, публичное появление во время местных выборов и тому подобное. Всегда великолепно одетая и любезная. Но не слишком интересующаяся политикой, правда ведь, генерал?
— Леди Бероун? Нет, не слишком. Первая леди Бероун была совсем другой. Но ведь Мэнстоны уже несколько поколений занимаются политикой. Мне иногда даже приходило в голову: не пошел ли Бероун по этой стезе, чтобы доставить удовольствие жене? Не думаю, что склонность к этому занятию сохранилась у него после ее гибели.
Мазгрейв бросил на коллегу сердитый взгляд, будто тот высказал некую прежде не обнародованную ересь, которую и теперь лучше было бы не произносить вслух, и поспешно заметил:
— Да, но с тех пор много воды утекло. Печальная история. Он ведь был тогда за рулем — полагаю, вы слышали?
— Да, слышал, — ответил Дэлглиш.
Наступила короткая неловкая пауза, во время которой ему показалось, будто позолоченный образ Барбары Бероун, нераскаявшийся и вызывающий тревогу, мерцает в неподвижном воздухе.
Он начал осмотр комнаты, ощущая на себе взволнованный, исполненный надежды пристальный взгляд Мазгрейва, напоминавший взгляд наставника, наблюдающего за клерком-практикантом, проводящим свою первую инвентаризацию. В центре комнаты стоял тяжелый викторианский письменный стол с вращающимся креслом. Перед столом — два кожаных кресла поменьше. Сбоку — современный стол с тяжелой старомодной пишущей машинкой. Перед камином — два стула и кофейный столик. Единственным запоминающимся предметом мебели был некий гибрид бюро и книжного шкафа с окантованными медью застекленными дверцами, занимавший нишу справа от камина. Интересно, знают ли коллеги Бероуна истинную ценность этого бюро? — подумал Дэлглиш. В любом случае уважение к традициям не позволит им продать его. Так же как письменный стол, он составлял неотъемлемую часть обстановки, не предназначенную для извлечения быстрой выгоды. Подойдя ближе, Дэлглиш обнаружил в нем странно разношерстную коллекцию справочной литературы, местных путеводителей, биографий выдающихся политиков-тори, энциклопедий «Кто есть кто?», парламентских отчетов, документов государственной канцелярии и даже несколько классических романов с наверняка склеившимися от долгой невостребованности страницами.
На стене позади стола висела копия хорошо известного портрета маслом Уинстона Черчилля, а справа от него — цветная фотография миссис Тэтчер. Но внимание Дэлглиша сразу же привлекли не они, а картина над камином. Он мгновенно определил, что этот также написанный маслом групповой портрет семейства Харрисон принадлежит кисти Артура Дэвиса. Молодой Харрисон с высокомерно-хозяйским видом стоял, элегантно скрестив ноги, обтянутые шелковыми бриджами, возле садовой скамейки, на которой сидела его узколицая жена с ребенком на руках. Маленькая девочка скромно пристроилась рядом с корзинкой цветов на коленях, а слева стоял ее брат, сжимая в поднятой руке бечевку воздушного змея, сверкавшего в ясном небе. На заднем плане простирался тихий летний английский пейзаж: гладкий луг, озеро, господский дом вдали. Из беседы с Энтони Фарреллом Дэлглиш помнил, что Мазгрейву была завещана картина Дэвиса. Очевидно, это она и была.
