— Ну там было уже недалеко… — пробормотал разведчик и, меняя тему разговора, спросил у капитана „Артемиды“: — Как я понял, мы проходим Ворота завтра?
— Нет, уже сегодня, — ответил капитан Шмеллер, еще год назад командовавший патрульным крейсером — Хельдер за большие деньги переманил его с армейской службы. — В двадцать три ноль-ноль по бортовому времени. Я как раз хотел всех предупредить.
„Ну вот наконец в этом сиропе будет что-то стоящее, напоминающее настоящий полет“, — думал Мельник, возвращаясь после обеда в свою каюту. Двери, как всегда, услужливо распахивались перед ним, мягкое покрытие пола прогибалось под ногами, а воздух благоухал, словно он шел по цветущему саду. Какие уж тут испытания! Ничего, спустя семь… нет, уже шесть с небольшим часов вся эта роскошь отключится, аромат рассеется, и космос напомнит о себе.
Оставшиеся до Ворот часы они с Ганом решили использовать для небольшого курса восстановительных процедур. Ничего особенно серьезного, так, пустяки: немного упражнений, дающих нагрузку поврежденным и регенерировавшим органам, потом легкая имитация боя, еще один цикл упражнений, уже потяжелее, и снова бой.
Они как раз дошли до второй схватки — Ган защищал поставленную в центре каюты вазу, которая должна была изобразить охраняемый ценный предмет, а Мельник пытался его схватить, — когда в двери запел сигнал, и на дверном экране появилось изображение Анны Хельдер.
— Я бы хотела продолжить наш разговор — тот, за обедом, — произнесла девушка. — Если не помешаю, конечно.
— Да, конечно, всегда к твоим услугам, — сказал разведчик, выпрямляясь и переводя дыхание (вот ведь что значит выйти из формы — даже небольшая нагрузка сбивает сердце с ритма!).
Дверь распахнулась, Анна шагнула в каюту. Ган тяжело посмотрел на нее, встряхнулся, как делают собаки после купания, и направился в угол.
— Мне не дает покоя одна мысль, — сказала Анна, садясь в кресло. — Как я поняла, вы с Элен собираетесь туда вернуться?
Она могла не называть место, о котором шла речь, — Мельник ее понял.
— Ну не сразу, — ответил он. — Сначала надо восстановить силы, хорошенько подготовиться… Может, привлечь кого-то из числа моих друзей-разведчиков… И потом, это сильно зависит от того, удалось ли Элен уговорить отца. Если Александр согласился полететь с ней, тогда Хищник становится менее опасен. И пусть тогда сидит на своем Логосе хоть до скончания веков, на местных пауков охотится. А вот если Солана остался с ним… В таком случае надо что-то делать.
— Но почему именно вы с Элен снова должны лезть в эту дыру? — возмущенно спросила Анна. — Что, у Комиссии больше никого нет, чтобы справиться с этой бандой?
— Нет, люди, конечно, есть, — сказал Мельник. — Хорошо подготовленные пруви, не слабее меня. Но ситуация слишком… необычная, что ли. Заговор супи, „заколоченный“ Коридор, мир темной материи, угроза блокады части Края… Масса странной, необычной информации, к тому же полученной от чужого для Комиссии человека — от меня то есть. Прежде чем начать что-то делать, им надо все хорошенько проверить. К тому же Комиссия очень бережет своих людей — она не пошлет их на Логос, если не будет гарантии, что они смогут вернуться.
— Своих людей она бережет! Это замечательно! — воскликнула Анна. — А остальных, тех, кто может оказаться во власти бандитов?
— Не надо требовать от чиновников Комиссии слишком много, — возразил ей Мельник. — Я уже давно имею с ними дело и потому стал немного понимать. Они должны обеспечивать законность и порядок на всем Крае — на десятках планет, удаленных друг от друга на миллиарды километров. При этом укладываться в бюджет и отчитываться перед начальством в Системе. Что могут, то они делают. Установили возле „заколоченного“ Коридора постоянный пост — и то хорошо. Задержать Хищника, если он решит еще раз наведаться на Край, солдаты вряд ли смогут, а вот оповестить всех — пожалуй. Но туда, в логово Хищника, они сунутся, только когда будет принято решение на самом верху и стянуты превосходящие силы. А мы с Элен не обязаны ни перед кем отчитываться и можем не ждать решений. И не будем.
— Значит, ты твердо решил, — заключила Анна. — Знаешь… я пошла бы с вами. Если бы от меня была хоть какая-то польза. Хочется…
— Отомстить? — закончил оборванную девушкой фразу разведчик.
— Да! — кивнула Анна. Она вцепилась в подлокотники, подалась вперед. — Самой всадить заряд в эту довольную блестящую рожу… стрелять, пока он не сдохнет… Она опустила голову, сжалась в кресле.
— Извини, — глухо сказала девушка. — Это похоже на истерику, а я сама терпеть не могу истерик. Извини.
— Несладко тебе там пришлось, да? — спросил Мельник. Ему хотелось как-то ее утешить, но как? Он не привык иметь дело с девушками. — Ты так ничего и не рассказала… ну, о том, как там жила. Может, если расскажешь, станет легче?
— Нет, не хочу, — твердо сказала Анна. — Не буду я об этом рассказывать. Ладно, я пошла.
Она встала, направилась к двери. Обернувшись от услужливо распахнувшихся створок, сказала:
— Во всяком случае — удачи вам!
— Ты так говоришь, словно прощаешься, — заметил Мельник. — Нам после Коридора еще лететь и лететь. Ускоряться вроде не собирались?
— Пока не планировали, — подтвердила Анна. — Это я так… не обращай внимания. Ну пока.
Когда дверь закрылась, Ган еще немного полежал неподвижно, потом встал, вышел на середину каюты и пробурчал:
— Мы не закончили урок. Продолжим?
— Что ж, время есть, — согласился Мельник, занимая боевую стойку. Прежде чем начать атаку, спросил: — Почему ты ее так не любишь? Она тебя спасла, а ты все время отворачиваешься. С Элен ты так себя не вел.
Пес ответил не сразу — он молчал чуть ли не минуту. Потом сказал:
— Не знаю. Нет ответа. И не говори больше, что она спасла. Ты будешь атаковать?
Безопасности пассажиров на „Артемиде“ уделяли внимания даже больше, чем комфорту. Готовить их к прохождению Коридора начали загодя, часа за два.
Мельник потерял счет предупреждениям о предстоящем испытании. Они настигали в каюте, в коридоре и холле, куда он отправился, чтобы немного пробежаться. Но предупреждения — это были только цветочки. За ними последовали настоятельные требования скорее — за полчаса до Ворот! — улечься в специальное кресло. Когда Мельник с Ганом этими требованиями пренебрегли, загорелся сигнал тревоги и в каюту явился второй пилот, чтобы проверить, что случилось с дорогими гостями. Пришлось лечь — причем кресло мелодичным голосом все время давало подробные инструкции, как в нем удобнее разместиться и как вести себя во время прохождения. А венцом всего стало предложение воспользоваться (для снятия стресса, неизбежного при таком тяжелейшем испытании, как Коридор) услугами корабельного психолога — как до, так и после Коридора. Седовласый господин, чье изображение появилось на внутренней поверхности крышки кресла, успел повторить свое предложение дважды, прежде чем Мельник нашел кнопку, которая его отключала.
Наконец все голоса заткнулись, на внутренней крышке люка загорелся красный сигнал — корабль вошел в Ворота. „Ну вот и Край, вот наконец и Край!“ — твердил Мельник, чувствуя, как впадает в тревожную дрему. Он давно научился спокойно переносить неприятные ощущения, которыми сопровождалось прохождение Коридоров. Немного горечи в том сиропе, который окружал их в последние две недели, — это даже хорошо.
Чувство безостановочного падения, скольжения в гибельную бездну, и зацепиться не за что… Опасность, от которой надо немедленно защищаться, а он руки не может поднять… Все это длилось, длилось — и все же кончилось. Мельник открыл глаза. Так и есть — красный огонь потух, загорелся сиреневый, извещая, что Коридор остался позади. Сейчас дадут кислород, потом сиреневый сменится на зеленый, замок крышки автоматически расстегнется, и можно будет вставать.
„Как там Ган?“ — подумал разведчик и в этот момент почувствовал, что под крышку начал поступать газ. Однако это был не кислород, нет, совсем не кислород. Он успел сделать лишь слабый вдох, но все равно ощущение было такое, будто он впустил в носоглотку и глубже — в бронхи, в верхушку легких — стаю голодных скорпионов. Адская боль сжала тело в конвульсиях, рот хотел раскрыться — вдохнуть еще, дышать, скорее! Однако мозг скомандовал иное. Легкие сжались, выталкивая ядовитую смесь наружу, после чего дыхание остановилось. Он мог не дышать дольше, чем любой ныряльщик: на испытаниях у Софийского выдерживал полчаса. Однако он не собирался лежать столько времени в ядовитом облаке. Надо было срочно снять крышку и выбраться из кресла. В стандартной процедуре пробуждения крышка отъезжала автоматически, но на автоматику надеяться не стоило — какая, к черту, автоматика, если ему дали яд вместо кислорода!
