надо – карму отягощать!
– Кару, а не карму, – брюзгливо поправил Ефрем. – Что ж вы все так родной язык-то не любите? Это по-ихнему возмездие – «карма». А по-нашему – «кара».
– Да мне что в лоб, что по лбу!
Колдун с любопытством взглянул на широкую, слегка ссутулившуюся спину ученика.
– А знаешь что? – сказал он. – Мы ей того… подслушку, а?
Спина распрямилась.
– Точно! – оборачиваясь, выговорил Глеб. Глаза его ожили, повеселели.
Как выяснилось, сердце чуяло недаром. Буквально через пару минут тихонько застонала, завыла приоткрываемая с опаской входная дверь, и голосок Калерии Леонтьевны осведомился деликатно:
– Ой, можно к вам?
– Отчего ж нельзя? – ворчливо отозвался колдун. – К нам завсегда можно…
Вошла, осветив комнатёнку внутренней улыбкой. Спящий на мониторе Калиостро встрепенулся, уставился – и нервно выстриг зубами воображаемую блоху. Затем нахмурил мурло и, подчёркнуто громко спрыгнув на пол, покинул помещение. Предпочёл пойти потолковать с чёрным супостатом во дворе.
– А мы тут про тебя, Леонтьевна, балакали… – Опередив на мгновение Глеба, наставник неожиданно взял беседу на себя. Оба: и колдун, и ученик – хорошо знали, что если Калерия откроет рот первой, то остановить её потом будет сложно. Всю жизнь перескажет. – Значит, соль на маяту ты наговаривала?
– Наговаривала…
– А землю на рассору?
– И землю…
– Иголку в косяк втыкала?
– Втыкала…
– И не берёт?
– Не берёт…
Старый колдун удручённо покачал редеющими патлами, затем вздёрнул бровь и вопросительно посмотрел на Глеба.
– Подешевле старался, чтоб в расход не вводить… – помявшись, объяснил тот. – Не подслушку же соседке предлагать! Штука дорогая. Полгода настаивалась…
– Под… чего?.. – Калерия мигом навострила уши.
– Да это, видишь, такое зелье, – вынужден был растолковать кудесник. – В чай плеснёшь или ещё куда… Во-от… И кто выпьет – тот услышит, что о нём думают. Только, ты учти, лить надо чуть-чуть, капель двадцать, а то оглушит. Действует, правда, недолго – до десяти досчитать не успеешь… И следующую порцию – только через сутки, не раньше! Средство сильное…
– Ой, а зачем это мне?..
– Да не тебе… – Колдун поморщился. – Дочери плеснёшь. Как услышит мужнины мысли, сразу на развод подаст…
– Ой, так откуда ж я знаю, какие у него мысли? А вдруг…
– Леонтьевна! – изумлённо отшатнувшись, вскричал Ефрем. – Побойся Бога! Ты нам что о своём зяте рассказывала?..
– Ой… – Калерия вконец растерялась.
– Врала, что ли?..
Внутренняя улыбка увяла.
– Ну, так прямо и скажи: врала!..
– А-а… – Внезапно Калерию накрыло озарение. – А самой сначала попробовать можно?
– Глеб! – позвал колдун. – Отмерь ей в пузырёк двадцать капель… Или даже двадцать пять. Вернее будет… – Он снова повернулся к соседке. – Выпьешь с чаем, послушаешь, что он там о твоей дочке думает… Ну а тогда уж сама решай: приходить тебе за добавкой, не приходить…
– А за пробу платят?
– Нет, – терпеливо сказал Ефрем. – За пробу не платят. Бери пузырёк и беги, пока я добрый…
– Ловко ты, – уважительно заметил Глеб, когда Калерия Леонтьевна, припрятывая на ходу бесплатную скляницу, торопливо исчезла за дверью.
Колдун самодовольно огладил реденькую бородёнку.
«Ма-ау-у…» – презрительно-зловеще взвыло под окном. Серо-белый Калиостро во всеуслышание обвинял чёрного недруга в умственной неполноценности.
* * *
К вечеру, как и следовало ожидать, грянула оттепель. Для настоящей баклужинской зимы сроки ещё не приспели. За открытой форточкой рушилась капель. Колдун и его ученик сидели по разные стороны стола и предавались чтению на сон грядущий.
Глеб Портнягин угрюмо вникал в потрёпанную чёрную книгу времён самиздата и понимал помаленьку, каким образом завелась в учителе эта пагубная тяга к спиртному. «Кориандровая, – читал он древние наставления, – действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, расслабляет душу…» Глеб насупился и украдкой взглянул на Ефрема. При матовом уютном свете маленькой, но яркой шаровой молнии, неподвижно зависшей над столешницей, морщинистое лицо наставника казалось благостным и умиротворённым. Старый колдун неспешно листал уникальное издание Библии, снабжённое не только перекрёстными ссылками, но ещё и смайликами, поскольку поди пойми, когда Он говорит всерьёз, а когда иронизирует.
Примерно к десяти часам, разрушив своим появлением гармонию бытия, опять ворвалась Калерия. Пришлось включить верхний свет, а шаровую молнию временно выгнать в форточку.
– Ой! – выдохнула соседка. – Беру! Сколько эта ваша подслушка стоит?
Глазёнки её продолжали выпрыгивать от восторга, даже когда ей назвали цену.
– Нормально сработало? – поинтересовался Глеб, пересчитывая купюры, вырученные за пятьдесят капель зелья.
– Ещё как нормально! – ликовала Калерия. – Он такое о ней подумал… Такое подумал… Ну, сама завтра услышит! Всё услышит!..
– Так что подумал-то? – вмешался Ефрем.
Калерия набрала полную грудную клетку воздуха и выпалила победно:
– Подумал: «Такая же сука, как мамаша!»
– Ай-яй-яй-яй… – посочувствовал старый колдун. – Надо же!.. Только слышь, Леонтьевна! Когда завтра зелье подольёшь, сама там с ними не торчи. На рынок, что ли, сходи… А то ведь Ленка и твои мысли услышит. Нехорошо получится…
* * *
На следующее утро, завершая дезактивацию лестничной клетки, Глеб обнаружил, что пролётом ниже стоит и ждёт окончания священнодействия дочь Калерии Леонтьевны Леночка. Её гладкое, несколько акулье личико показалось ему сегодня малость растерянным.
– Привет, – неуверенно сказала она. – А я к вам…
Когда к колдуну обращаются с просьбой или хотя бы просто с вопросом, сразу он ни за что не ответит. Похмурится, почванится, по обыкновению, а потом уж, если повезёт, словцо обронит. Все прекрасно понимают, что так положено, – и никто не обижается. Говорливость (и то брюзгливую) могут позволить себе лишь корифеи уровня Ефрема Нехорошева.
Портнягин сдвинул брови и принялся тщательно расправлять тряпку у порога. Доведя её до геометрической правильности, встал, осмотрел критически и только потом искоса взглянул на Леночку.
– Заходи, – глухо велел он.
Пропустил гостью в квартиру, прикрыл дверь.
– Здравствуйте, дядя Ефрем, – оробело приветствовала гостья старого кудесника, что тоже выглядело немного странно, поскольку обычно дочь Калерии Леонтьевны робостью не отличалась.
– Здравствуй, Леночка, здравствуй… – откликнулся тот. – А мать на рынок пошла?
– На рынок… – Помолчала, решаясь. Потом вскинула глаза – и призналась испуганно: – Дядя Ефрем! Кажется, я ведьма…
– А что такое?
– Пьём сейчас чай – и вдруг слышу Кешины мысли!
– Вона как… И что ж он подумал?
Бледные щёки молодой акулки потеплели.
– Подумал: «Ах ты, моя лапушка…» – потупившись, проговорила она. – И главное, нежно так…
Колдун и ученик переглянулись.
– Не-ет… – убеждённо сказал наконец Ефрем Нехорошев. – Это знаешь что? Это мы вчера зелье тут нечаянно разлили. А перекрытия-то хлипкие… за ночь, видать, к вам протекло… Больше не повторится… Так что живи спокойно, Леночка, никакая ты не ведьма…
– Вы его почаще проливайте! – с вызовом посоветовала она, мгновенно становясь собой.
Дерзко засмеялась – и вышла.
Глеб непонимающе смотрел на
