он их.
Они двинулись в обратный путь, но еще до этого обстрел ослабел, а потом и вовсе прекратился. Берн обратил внимание, что двое новичков немного испуганы. Бывает такое, угадываются в них некоторое беспокойство и нетерпение, но отнюдь не паника. Гораздо большее впечатление производила готовность Плаксы покориться судьбе. А еще больше он удивился себе. Свист пули над головой несколько смутил его, а ведь это была, по всей видимости, лишь шальная пуля, и прошла она, скорее всего, не так близко, как он себе представил.
По возвращении их ждала порция чая с ромом и сигаретка на сон грядущий.
Глава XIII
Он действовал руками подчиненных, Он был несведущ в воинском искусстве. У. Шекспир[122]
Утром весь лагерь кипел от возбуждения и злости, как это бывало всегда, когда штабное начальство и старшие офицеры нарушали обычный распорядок их жизни. Подготовка к выходу на местность для отработки действий в наступлении осложнялась отдачей приказов о том, что одеяла должны быть сданы, а лагерь прибран, прежде чем люди выйдут на построение. Им предстоял строевой смотр с полной выкладкой и уложенными ранцами, был выдан даже паек — хлеб и сыр. Охватившее всех поганое настроение, совершенно ненужное сейчас, продолжалось до самого смотра. Полковник вышел к выстроенным на дороге людям, слегка улыбаясь, как будто был очень доволен и предвкушал веселый день. Мощным и четким голосом, без видимых усилий, он выкрикнул команду, и батальон двинулся в направлении Бертранкура[123].
Пройдя несколько миль, они свернули с дороги и продолжили свой марш прямо через засеянные поля, а под конец поднялись на гребень холма, где и заняли позицию вместе с другими батальонами Бригады. Тут им приказали разойтись для приема пищи. Теперь стало ясно, гораздо лучше, чем из зачитанных им ранее приказов и инструкций, какой будет их диспозиция. Тут же началась общая дискуссия о преимуществах и недостатках нахождения в первой или второй волне наступающих. Дискуссия не несла в себе никакого конструктива, кроме упорного отстаивания каждым участником спора его собственного мнения. Однако косвенным образом она выявила имеющийся у спорщиков значительный запас настойчивости и упрямства, что явно повышало их ценность как боевой единицы.
Спор прервал появившийся откуда ни возьмись заяц. Какие-то солдаты подняли его и теперь гоняли по полям, пока не загнали в расположение штабной роты. Он проскочил прямо по ногам Берна, но тот даже не дернулся, пожалев несчастную затравленную зверушку. Они расположились на самом краю поля, огороженного низенькой проволочной сеткой от кроликов, и когда заяц оказался загнанным в угол, Мартлоу совершил ловкий бросок и сломал ему шею профессиональным ударом ребром ладони.
— Зачем ты его убил? — воскликнул Берн, глядя на Мартлоу, завернувшего трепещущее тельце в свою гимнастерку. Берн считал зайцев загадочными и зловещими тварями.
— Пойдет в котел, — удивленно глянув на него, отвечал Мартлоу.
Подошедший мистер Созерн предложил за зайца десять франков. После недолгих колебаний Мартлоу согласился.
К ним подъехали несколько великолепных всадников, свысока глядевших на представителей людского рода, вынужденных передвигаться на своих двоих. Берн, любивший лошадей и уже несколько месяцев видевший только мулов, Росинанта, арендованных кляч, на которых иногда ездили офицеры, да еще нескольких здоровенных першеронов, молотивших зерно на гумне одной из местных ферм, задохнулся от восторга. Он прямо дрожал от волнения, видя этих изящно ступающих животных с блестящими гладкими боками. Всадники производили менее приятное впечатление.
— Бля буду, этот козел сотрет спину своей лошади еще сегодня, — сообщил Берн, когда один из всадников с важным видом прогарцевал мимо.
— Гляжу, много ты нехороших словечек от нас нахватался, — усмехнулся Мартлоу.
— Ох, да вы все ругаетесь, как итонские мальчики, — равнодушно отозвался Берн. — А доводилось вам слышать, как матерятся австралийцы?
— Ну их нах, слышать не хочу об этих пидорах, — отмахнулся Мартлоу. — У них денег слишком до хуя, чтоб понять, что значит быть солдатом.
Они построились и двинулись вперед, и тут появился еще один повод испортить им настроение. Большинство новых связистов шли вместе со штабными посыльными, а Плаксе Смарту, хотя и относившемуся больше к посыльным, пришлось тащить сигнальные флажки вместе со связистами штабной роты. Флажковой сигнализацией предполагалось подавать сигналы аэропланам. К настоящему времени было уже хорошо заметно, что большинство солдат живо интересуются этой системой, с ее помощью они рассчитывали получать все недостающие данные о размерах и расположении траншей, которые предстояло атаковать. Этот интерес еще не угас к моменту, когда они начали движение, но уже вскоре стало понятным, что план мало связан с реальностью. Атакующие шеренги медленно продвигались вперед и, достигнув отмеченных лентами пунктов, двинулись точно по проложенным для них маршрутам. Строй шеренг не нарушался огнем неприятеля, на пути не было воронок, их движению не препятствовали проволочные заграждения. Все шло в точном соответствии с планом. Это было триумфом штабистов, людей дотошных и кропотливых, но начисто лишенных воображения. Теперь они пытались постичь смысл происходящего и с тревогой чувствовали, что все идет как-то не так. Этой незнакомой местности они предпочли бы карту, по которой можно целыми днями мысленно путешествовать, дополняя и оживляя умозрительные пейзажи потоками крови и ужасами яростных схваток.
Берн, Шэм и Мартлоу вместе с другими посыльными следовали за полковником, когда блистательный всадник, чья кавалеристская выправка, по мнению Берна, вызывала сомнения, подлетел к ним и осадил свою лошадь.
— Что это за люди? — обратился он к полковнику, кивнув почему-то именно на растерявшегося Берна.
— Это мои посыльные, сэр, — ответил тот, с любезной улыбкой повернувшись к всаднику, и Берн, стоявший у него за спиной, заметил прокатившийся по скуле полковника желвак.
— Похоже, у вас их великое множество, — надменно заметил богоподобный Агамемнон. Они продолжали медленно двигаться вперед, лошадь явно нервничала под своей странной ношей.
— Думаю, не больше обычного, сэр, —
