— «Белые розы, белые розы, беззащитные шипы…», — торжество своей стратегии Олег обычно выражал песней. — Мат… а, нет, шах.
— Паскудный у тебя репертуарчик, и шахи твои паскудные. — Жура, морщась, водил фигуры, до конца не понимая замысла Сергеича.
— Еще раз шах. — Олег наседал ферзем.
— Кончились твои шахи. — Жура спрятал короля в карэ из пешек.
— Пока вот так пойдем. — Олег подтянул к центру коня. До победы оставался один ход.
— Мат! — Серега эффектно уронил дожидавшуюся своего часа ладью на королевскую горизонталь.
— Как это? Как…
— Доигрался хрен на скрипке! — лениво протянул Жура.
— Смотри-ка, выиграл! — удивленно воскликнул Сергеич. — Как же ты, Олег, умудрился такую партию молдавану сдать?
— Как тебе? — Серега, требуя одобрения, посмотрел на Кумарина. — Три фигуры у меня выигрывал.
— Красиво, Сережа! — восхитился Сергеич, невольно асфальтируя раздолбанную психику Олега.
Для Олигарха шахматная эпопея только начиналась. Его зашибленная мания величия жаждала мести. И, надо отдать должное, к своему реваншу Олег решил готовиться основательно. На следующий день он выписал из библиотеки всю шахматную литературу, из которой отдал предпочтение толстенному фолианту в четыреста страниц. Исследовательской педантичности, проявленной Олегом при штудировании шахматного талмуда, мог позавидовать всякий начинающий ученый. Не менее трех часов в день Олигарх проводил за книжкой, конспектируя изученное и повторяя пройденное, прерываясь только на наблюдение за чужой игрой, делая какие-то мудрые пометки в отдельной тетради. Выдержка, с какой Олег огрызался на наши приглашения сыграть в шахматишки, невольно распространялась на все остальное совместное житье-бытье.
На «девятке» своя градация ценностей, свои атрибуты успеха. Шмотками здесь никого не удивишь: последний черт может ходить в тапках от «Prada» за пятьсот евро, а полы, бывает, моют шотландским кашемиром за четыреста. В закрытой системе с отсутствием денежного оборота и барского фетишизма привычка к кичливой респектабельности находит здесь весьма оригинальную интерпретацию. Потолок материального счастья на 99/1 — новый матрас. Для коммерческих рыл это как долгожданный «Майбах». Если тебе удалось правдами и неправдами поменять свою измочаленную тряпку с отсыревшими комками ваты на девственный матрас, еще пропитанный запахом складского новья, хотя бы спустя полгода после заезда на «девятку», считай, что ты совершил рывок в первую десятку «Форбс» формата 99/1. Тебе начинают завидовать соседи — бывшие генералы, министры, залимоненная комса, которая спит с проваленными в железные прорехи шконок коленями. А ты, как белый парень, закинув ногу на ногу, полистывая журнал «Власть», попыхивая сигареткой, наслаждаешься мягкой гладью, ласкающей твою спину.
С матрасом Олегу фартануло, как с теми лохами, которые в середине девяностых так и не дождались от него проплаченных на несколько миллионов долларов нефтепродуктов. Втихушку от нас заряженное им заявление на замену матраса вдруг стрельнуло, и как-то днем Олигарху просунули в кормушку драгоценную мебель. Олег торжественно водрузил матрас на шконку, обернул простыней и аккуратно заправил одеялом. Сел.
— Как, Олежек? — торжественным полушепотом вопросил Серега.
— Класс! — с придыханием простонал Олигарх.
— Дашь полежать?
— Полежи. — Олег нехотя уступил шконку.
— Здорово! Прям как у меня в спальне. — Жура потянулся на нарах. — Жены только под боком не хватает. Олежка, ложись рядом, я хоть о доме поностальгирую.
— Иди на дальняке ностальгируй, — проскрипел Олигарх, спроваживая Журу со своей шконки.
Но именно в этот день Олег сам зачастил на дальняк, что, естественно, не осталось без комментариев Сереги.
— Завелся наш турбодизель. Слушай, Олежек. — Серега пытался перекричать орущий телевизор и журчащую воду. — Я целый день сегодня не могу в сортир прорваться.
Олигарх стойко молчал, предпочитал не баловать Журу лишним поводом к злословию. Вечерок решили скоротать доминишками на новом матрасе. Через полчаса проигравший Олег вновь удалился на дальняк. Пока шумела вода, мы с Серегой сделали сменку матрасов. Место олигархова сокровища заняла потрепанная подстилка спортсмена, как ни в чем ни бывало застеленная модным бельем.
Олег вышел, хата прятала улыбки. Списав наш с трудом сдерживаемый смех на невоспитанность, Олигарх присел на свою шконку.
— Классный все-таки у тебя матрас. Олежек, может, поменяемся? — Жура не отходил от Олигарха.
Чтобы не разрыдаться смехом раньше времени, я залез на Серегину «пальму». О! То был не матрас — перина!
— И белье у тебя классное, будто шелк, — продолжал изгаляться Серега.
— Итальянское, — процедил Олег.
— Колор, рисунок — супер! Красивое. У меня бабушка на таком умерла.
Хата захлебнулась истерикой. Хохот прервал лишь злобный стук вертухая. Однако спустя минуту брошенное как бы нечаянно: «Олежек, тебе мягко?» — вызвало очередной коллективный приступ смеха.
Нерв порвался. Олигарх подпрыгнул, пара скачков, и он уже стоял в боевой стойке, прижавшись спиной к двери.
— Я знаю, почему вы ржете! — завизжал он. — Знаю, почему я с толчка целый день не слажу! Вы мне… вы мне… слабительное в чай насыпали!
— С толчка ты не слазишь, потому что засранец, — пояснил я. — А вот все, о чем ты сейчас наговорил, придется обосновать…
— Или, Олега, из хаты сломиться. Тут уж без вариантов, — мрачно заключил Жура. Олигарх шарахнулся от тормозов, бледное, придурковатое лицо его, ища спасения, метнулось в сторону Сергеича.
— Олег, как знать, может, и в тюрьме, может, еще на зоне придется посидеть, — после взятой паузы начал Сергеич. — Если будешь так же себя вести, враз под раздачу попадешь. Сломают, и ничто не спасет…
— Тебе, Лысый, матрас поменяли ради смеха, а ты, как Матросов, на амбразуру прешь, — с укором подхватил наставление Серега.
— Вы это… того… Съел я что-то не то, ну и это… подумал… Слабит целый день… Извините. — Олег потупил взгляд. — Не знал, что и думать… Здесь был не прав, извиняюсь…
— Ладно, Лысый, не парься. Забирай свой матрас, отдавай мой.
По-военному быстро разобравшись с постелью, Олег залез под одеяло, изображая сонное посапывание.
— Олежа, ты спишь? — через полчаса осведомился Серега, в ответ — сонная тишина.
— Лысый, а Лысый, давай в шахматишки! — Жура все же не терял надежды разговорить мерцающий в тусклом свете затылок. — Спит! Вся тюрьма ночью живет, а он спит.
— Давай, Вань, на шконку Олигарха сыграем, — через пять минут предложил Серега.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
