Но все это происходило за городом, на заокской стороне. Тысячи, стоявшие в предполье, слышали грохот, понимали что на противоположном берегу происходит нечто страшное, но не видели того разгрома, что учинила батарея немецких гаубиц. Здесь тоже потянулись вереницы русских рабов, тащивщих камни к катапультам, здесь тоже отряды спешенных половцев, булгар, кераимов готовили лестницы, ожидая приказа на штурм. Но вместо приказа к ним тыл выехала пятерка танков и десяток легковых автомобилей, вооруженных пулеметами, шедших чуть позади тяжелой техники.
Боя, как такового, не было. Легко смяв арьергардные и левофланговые сотни, танки и УАЗы-Охотники широкой дугой попытались охватить изготовившееся к штурму воинство, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее, наращивая темп, вытесняли монгольские тысячи к рекам — на притоки и саму Оку. Некоторые смельчаки пытались атаковать, чаще стреляя из луков, но попадались и такие, кто с копьем наперевес несся навстречу стальным монстрам. Впрочем, никто из них не сумел не то что воткнуть свою палку с железным острием, а даже приблизиться ближе, чем на пяток метров. Впрочем, нет, разумеется, они приближались, но только лежа на земле, с двумя-тремя пулевыми отверстиями в теле, и их счастье, если, будучи пока живыми, оказывались в стороне от колес и гусениц.
Наплевав на законы монгольской ясы, первыми побежали тысячи новобранцев из половцев и булгар. Они бросали щиты, мечи, копья, кто верхом, кто пешком, держась за стремена наездников или хвосты лошадей, ломанулись на Плетенку, Истью, Раку и другие притоки Оки, к противоположному берегу Оки и дальше через прибрежные кусты, стараясь вырваться из этого ужаса. Однако с верховьев приток по руслам катился второй десяток автомобилей, скашивая разбегающихся всадников и вытесняя их обратно на Оку, под удары артиллерии и танков.
Монгольские ветераны — десятники и сотники пытались остановить трусов мечом или копьем, убивая тех, до кого смогли дотянуться, но и сами таяли, как снег под весенним солнцем. А артобстрел с левобережья перешел на правый берег, сместившись дальше, ниже по течению Оки. На глазах у Кюлькана и Бури гибли их сотники и тысячники из близкого круга, падали на снег простые воины из тюркских и монгольских племен, прошедших половину Азии. Творилось что-то невообразимое!
Когда взрывы, пройдя по окраине лагеря, стали приближаться к богатым шатрам, чингизиды не выдержали. Быстро облачились в бараньи тулупы, наскоро похватали самое ценное и, оседлав лошадей, рванули в ставку Батыя, отстоявшую на десять километрах от места побоища. Повторялся сюжет, произошедший в верховьях Прони — вслед за начальством рванули охранные тысячи, а за ними и все остальное войско.
Артобстрел продолжался чуть более получаса, но по мнению всех свидетелей он длился бесконечно долго. Танки с запада обогнули Рязань и остановились на берегу, не рискуя выезжать на лед. Внедорожники выехали, но не все. Пять машин застряли посреди поля — шофера меняли пробитые скаты.
— Понакидали тут острых железок! — со смехом жаловались шофера высыпавшим из машин красноармейцам.
— Слышь, Вась, — говорил один другому, выдергивая или ломая на ходу стрелы, застрявшие в деревянном миникунге. — Посмотри на свою тачку, чистый ежик! А ты еще ругался, говорил — зачем эти деревяшки приделали!
— Да ну, на хрен! Лучше б железом прикрыли, да заодно весь корпус. Весь капот и двери покоцали. Вон, глянь, аж до дыр! Где мне тут жестянщика искать?
— Не боись, в Торжке полно кузнецов, отрихтуют, лучше нового будет. А то и вовсе на двери колонтарь сработают, а на колеса — кольчугу повесят!
Бойцы, в свою очередь, рассыпались по полю, уничтожая немногочисленных уцелевших монгол, пытавшихся стрелять из луков или размахивающих саблями. К ним на помощь спешили витязи и ополченцы, защищавшие напольную стену города.
К пятерке УАЗов, сопровождавших танки и выскочивших на лед Оки, вскоре присоединился еще десяток, выгоняющий беглецов с притоков. Вся кавалькада, растянувшись от одного берега до другого, объезжая открытые полыньи, погнала противника вниз по течению.
Юрий Игоревич, не выпуская подаренного бинокля, наблюдал за разгромом врагов и исходом, точнее, бегством захватчиков в сторону Белгорода и Нузы. Афанасьев больше переговаривался с командирами подразделений, принимал доклады и давал указания. Лишь изредка подходил к той или иной бойнице, оценивая обстановку.
— Здесь становится неинтересно. — сказал он Юрию, убирая свой бинокль в чехол. — Давай, князь, выводи дружину, нужно территорию от всяких недобитков зачистить. За северную и западную часть можешь не переживать, там мои бойцы сейчас работают. А тебе самое сложное — на ту сторону Оки, куда моя тяжелая техника проехать не может. Там брошенные лагеря, среди юрт и шатров может скрываться много противника.
В этот момент в воздухе появился Юнкерс с красными звездами, вместо крестов.
— А вот и Филатов! Как всегда, к шапошному разбору! — воскликнул Афанасьев.
Дельтаплан с Ерисовым улетел минут десять тому назад, аккурат перед окончанием артобстрела. Юнкерс сделал круг над Рязанью и взял курс на юго-восток, к ставке Батыя. Вскоре в той стороне раздалась серия взрывов.
* * *
К полудню, когда в Рязань только-только потянулись первые повозки трофейщиков, Афанасьев резко засобирался домой — в Торжок.
— Где там, моя ненаглядная Василиса Давыдовна? — спросил он у служки. — В женской половине? Пусть собирается, домой поедем.
— Что так? — удивился Юрий Игоревич. — А пир? А трофеи?
— Потом, Юрий, потом. Не последний раз видимся. Мне сейчас передали из Торжка, тумены Гаюк-хана двинули на юг. В смысле, на полуденное солнце. Мои люди проложили дорогу от Торжка до Курска через Ржев. Монголы будут ее пересекать, по другому им никак не пройти. В связи с этим принято решение выдвинуть технику с обоих сторон с целью блокировать оба направления, оставив им узкий коридор для выхода. Подразделению, воевавшему под Рязанью, поручено на легком автотранспорте протолкнуть отступающего противника дальше к притокам Десны или Дона, чтобы тот не слишком долго задерживался. Мои бойцы выступают через час. А я собираюсь ехать вместе с ними. Как только путь освободится, поеду в Торжок через Ржев. Если не случится каких-либо неприятностей, полагаю, к вечеру будем дома.
— А почему ты не хочешь их уничтожить?
— Пока уничтожить полностью не получается, среди лесов нет места для маневра. Вылавливать же сотни и тысячи мелких банд, которые будут долго терроризировать местных жителей — не хватит ни сил, ни времени, ни боеприпасов. Выгоднее пропустить их всех скопом и изгнать в степь на чистое поле, так мороки меньше.
Рязанский князь на минуту задумался, потом воспрянул и засмеялся, дескать, с тобой, Афанасьев, все понятно. Гаюк-хану иного пути, кроме как через Чернигов, нет. Таким образом, руками захватчика решается основной вопрос — освобождение престола для Олега Курского. А о том, что монгол потом выбьют, Юрий Игоревич уже не сомневался.
— Хитро! Хитро придумано! — молвил он Афанасьеву.
Сборы были не долги, княгиня Василиса, влюбившаяся в своего мужа с первого взгляда, который состоялся только в церкви при венчании, после молниеносного разгрома врагов, готова была ехать с ним куда угодно и в чем угодно. Можно даже прямо так, в легком льняном сарафане, расшитом новгородским жемчугом и кокошнике, украшенном самоцветными камнями, за которым спрятались волосы, заплетенные в две косы замужней женщины, взамен одной — девичьей. Но опекающие ее холопки, мамки и няньки, доставшиеся вместе с приданым, имели другое мнение и носились по комнатам и светелкам, поднимая пыль, увязывая в узлы все, что попадало под руку. Хоть и наслышаны они про нездешние богатства Торжка, но не бросать же из-за этого свое добро?
А Юрий Игоревич, поглядев на сборы Афанасьева, решил и сам с дружинами пройтись вниз по Оке, посмотреть — как далеко отошел враг и что стало с окрестными селами и деревнями.
На Ольгов надвигалось рязанское войско, развевались боевые русские стяги с ликом Иисуса Христа и Георгия Победоносца, в небо вздымались длинные копья, витязи закрыты большими щитами.
Город встретил освободителей замогильной тишиной. В ожесточенной схватке на узких улицах полегли все защитники, вплоть до последнего человека. Остальных жителей монголы убивали на пороге их собственных домов, уведя в плен немногих, выбрав лишь крепких смердов с женами и детьми, да нескольких зажиточных горожан. Богачи, не пожелавшие покидать свои дома, из опасения, что воины гарнизона и беженцы растащат имущество, сейчас, на полпути к Воронежу проклинали и собственную жадность, и монгол, и свою глупость.
Ольгов выгорел наполовину. Среди развалин и пепелищ лежали застывшие на морозе мертвые тела русичей. Степняки грабили убитых, поэтому павшие были обнажены. У трупов не хватало ушей, пальцев, рук, у кого-то — головы… Монголы не заморачивались, снимая перстни, браслеты, серьги, стаскивая воинские доспехи.
