Они лежали неподвижно. В стене тикал шашель. В потолке шуршали и скреблись мыши. Рикса Картафила де Фонсека громко кашлянула.
– Это опасно, – отозвалась она, глядя в потолок. – Две особы разного пола в одном ложе. Велика угроза греха. И еще больше – нежелательной беременности. Хорошо, что нас это не касается. Мы в безопасности. Нас охраняет закон.
– Не понял.
– Если еврея застукают на грехе с христианкою, ему отрезают одно место и выковыривают один глаз. Христианин, который занимается сексом с еврейкой, рискует более серьезными последствиями. Ему грозит обвинение в bestialitas,[194] в распутстве contra naturam.[195] А за что-то подобное костер обеспечен.
– Хм.
– Что – хм? Боишься?
– Нет.
– Смелый парень. А может, это не смелость, а неосознанность опасности? Ты же со мной не знаком, не знаешь, с кем тебе пришлось ложе делить. А я страшная женщина. У меня это в крови.
– Что у тебя в крови?
– Евреи виновны в смерти Спасителя, я верно говорю? Справедливо и естественно, чтобы виновные в смерти Спасителя всегда и вовеки носили клеймо своей низости.
– А конкретно?
– В моих жилах, милый мальчик, течет кровь многих поколений избранного народа. Мой предок Леви, когда Иисуса вели на Голгофу, плюнул на него, с тех пор все левиты непрерывно харкают, но не могут избавиться от мокроты в горле. Евреи из родственного мне племени Гада возложили на Иисуса терновый венец, поэтому каждый год на их головах появляются смердящие кровоизлияния, которые можно излечить, только намазав христианской кровью. И наконец, самое страшное: племя Нафтале выковало гвозди для распятия, а по совету еврейки по имени Вентрия, определенно моей пращурки, затупило их концы, чтобы доставить Иисусу больше страданий. За эту подлость у женщин из рода Нафтале по достижению ими тридцатитрехлетнего возраста, когда спят, во рту заводятся живые черви.[196] Но ты не бойся, парень, спи спокойно. Мне всего лишь двадцать.
– Я должен бояться? – Рейневан с серьезной миной включился в игру. – Я? Я еще лучше. Я – чернокнижник, знаю artes prohibitae.[197] У меня это в крови, я весь насквозь пропитан черной магией. Когда писаю, над струей мочи появляется радуга.
– Хм! Ты должен мне показать.
– Кроме того, – гордо заявил он, – я гусит. По праздникам хожу полностью голым и не могу дождаться дня, когда жены станут общими. Я также, предостерегаю, кацер.[198] Знаешь ли ты, милая девочка, откуда это название? Оно происходит, как учит Аланус аб Инсулис, от кота.[199] На наших тайных кацерских собраниях сатана является нам в виде черного котища, которому мы, еретики и гуситы задираем хвост и поочередно целуем его в его котячью жопу.
– Возможно, что – так же серьезно добавила Рикса, – то, что вы целуете, это еврейская жопа. Ибо еврей, как учит Петр Блуаский, идя путями дьявола, своего отца, часто принимает уродливые образы.
– Да. Ты права. Это возможно. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Рейневан. Приятных снов.
На следующий день они добрались до Явора. Рикса знала дорогу, вела безошибочно, было видно, что она чувствует себя, как дома.
– Ты чувствуешь себя, как дома.
– Я и есть дома, – ответила тем же тоном она. – Это улочка Речная. Тут проживает особа, которую мы навестим.
– Это та особа, которая хорошо проинформированна, – догадался Рейневан. – Кто такой? Чем занимается?
– Майзл Нахман бен Гамалиэль. Занимается тем, что одалживает деньги под проценты.
– Ростовщик?
– Нет. Финансист.
Дом на Речной был видный, но строгий, лишенный всяких украшений, напоминал небольшую крепость. Доступ защищала стена, а широкий арочный навес укрывал кованые ворота, оснащенные латунной колотушкой и малюсеньким окошечком. Рикса схватилась за колотушку и энергично заколотила. Через минуту окошко отворилось.
– Ну? – послышалось изнутри.
– Шалом, – поздоровалась Рикса. – Путешественник по делу к многоуважаемому Майзлу Нахману бен Гамалиэлю.
– Нету.
– Я Рикса Картафила де Фонсека! – В голосе девушки неожиданно появились угрожающие нотки. – Передай это раввину, слуга. Если его нет, пусть он мне об этом сам скажет.
Снова пришлось ждать несколько минут.
– Ну?
– Ребе Майзл Нахман бен Гамалиэль?
– Не знаю такого. И нет его дома.
– Мы не займем много времени, ребе. Впусти нас, пожалуйста. Нам нужна только информация.
– Ну? А что вам еще нужно? Может, наличных? Может, жена должна вам приготовить gefilte fisz?[200] Может, хотите выспаться и опочить? Идите вон, гои.
– Ребе…
– Не идут? Хотят, чтобы их благословили? Шмуль! Принеси гаковницу!
– Ребе Майзл, – Рикса понизила голос, приближая сжатый кулак к окошку. – С гаковницей советую быть осторожно. Я Рикса Картафила де Фонсека. Я ношу перстень цадика Халафты.
– Ой-вэй! – донеслось изнутри. – А я царь Соломон. И у меня есть перстень для запечатывания джинов в кувшинах. Идите вон, провокаторы.
– Не называй меня провокаторкой, ребе, – зашипела девушка. – Я Рикса Картафила де Фонсека. Не верю, чтобы ты не слышал обо мне.
– Ну? Может, слышал, может, не слышал, – ответил чуть мягче голос из-за ворот. – Время такое, что нельзя верить ни глазам, ни ушам. Чего уж говорить про слухи. Вы идите в город. Вы увидите, что там готовится. Вы посудите: разве может в такое время еврей открывать двери? Хоть бы еврей что-то о комто и слышал? Нет, девушка с перстнем цадика Халафты. Неумно открывать дверь, если снаружи одно зло. Идите и увидите. Сами убедитесь. Ой, если б у вас была дверь, вы бы тоже не открыли.
Улицы Явора казались странно обезлюдевшими. И тихими. В воздухе, кроме привычного смрада гнили и падали, висело что-то неописуемо злое, что-то, что поднимало волосы дыбом на голове и ползало мурашками по спине. что-то, что заставило большинство жителей города предусмотрительно остаться дома.
Рикса была здесь как дома. С рынка она повернула в переулок, в котором большая и красочная вывеска указывала дорогу к трактиру «Под солнцем и месяцем». Здесь, в отличие от того, что было снаружи, людей было много, прямо-таки давка. Точнее сосчитать было невозможно, однако Рейневан прикинул, что корчму оккупировало добрых сто человек. К тому же все говорили, все что-то рассказывали, в голове шумело от монотонного гама.
Рикса внимательно осмотрелась, быстро переместилась в сторону угла, где, опуств усы в бокал, сидел седовласый мужчина в фетровой шляпе с надорванными краями. Девушка подсела, толкнула его локтем.
– Панночка?
– Привет, Шлегелгольц. С самого утра уже в корчме?
– Душа болит, – вытер усы седовласый. – Надо, надо утолить… Страшное время… Страшное…
– Что происходит?
– Ужасные вещи происходят. Придется нам всем помереть… Нет спасения от заразы, нет…
– В чем дело?
– Дня так четыре тому, – Шлегелгольц сделал большой глоток пива, – из колодца около Святого Мартина свиную голову выловили, с полностью ободранной кожей. И сразу после этого у Кунцевой, жены пекаря, дитё померло. Значит, воду заразили. Моровой чумой. Подбросили нам в колодец зачумленного кабанчика.
– Кто?
– Кто, кто. Известно, кто. Вот и собрался народ, советуется. Сами видите, панночка.
– Вижу, – подтвердила Рикса, указывая на мужчину в латанной куртке, который как раз вылез на скамью и с высоты давал знать собравшимся, чтобы были любезны утихомириться. – Тот тип и его компания, кто такие?
– Чужие. Недавно приехали. Странные какие-то люди.
– Я вижу, – крикнул человек в латанной куртке, – яворянам можно не только в кашу дуть,[201] но и в похлебку плевать. Это так дух упал у здешнего народа? Ваши отцы в 1420 немного жидов погромили,[202] вам бы полностью покончить с ними, ни одного не оставить. А вы что? Они вам колодцы травят, а вы сидите и пиво дуете? Что вы еще проклятым пархатым позволите? Чтоб они вам, как в Будзишине, из церкви облатку украли и осквернили? Чтобы с ваших детишек кровь спускали, как это в Сгожельце случилось?
– А может, – встал второй, с кучерявой, как овечье руно, шевелюрой, – подождете, пока гуситы придут, а евреи им ночью ворота откроют, как в прошлом году они во Франкенштейне сделали? Что, вы не знали этого? Может, вы не знали и того, что израилиты хотели принести гуситам в жертву Клодзк, разжигая пожар в городе? Вы не знали, что Юда давно с чешским кацером в сговоре? Разве не говорил вам этого священник на проповеди? Что существует заговор евреев и гуситов? Что? Не говорил? Так вы к нему внимательнее присмотритесь, яворяне, к вашему пастырю. Присмотритесь, что он делает, прислушайтесь к тому, что он говорит. Есть достаточно отступников и среди церковников, не один из них поддался нашептываниям сатаны. Если узнаете, что с вашим священником что-то не так, донесите! Тут же донесите властям!
