Имеются ли какие-либо свидетельства того, что ящик был когда-то оборудован устройствами, с одной стороны, для приемки газа, а с другой — для отдачи тепловой энергии? Главным признаком этого, считает Элфорд, является поврежденный угол ящика. Как это вообще могло произойти, остается загадкой, говорит он, поскольку гранит — очень прочный материал. Однако это обстоятельство, как считает Элфорд, вполне соответствует гипотезе о том, что гранитный ящик служил камерой сгорания водорода. Отверстия, проделанные для подсоединения газовой трубы, должны были ослабить прочность материала в этом углу, и, таким образом, ящик стал легкой жертвой вандализма. Только сломан он был не туристами, как иногда полагают, а рассвирепевшим богом Нинуртой.
Если в большую галерею подавался водород, то откуда поступал кислород и как он попадал в ящик? Элфорд доказывает, что в южной шахте был ранее встроен большой клапан или блок фильтра. Их назначение состояло в том, чтобы регулировать давление кислорода и очищать его.
В крышке ящика, который не ка. Где-то над северной шахтой камеры царя тепловая энергия, получавшаяся в результате сгорания водорода, преобразовывалась при помощи генератора в иную форму энергии, которую можно было использовать. Генератор, возможно, был расположен поблизости от внешней стены пирамиды или же вмонтирован в верхний камень.
Для чего предназначалась потайная комната, которую обнаружил Рудольф Гантенбринк? Возможно, строители пирамиды намеревались использовать ее в качестве резервуара, чтобы хранить там запас водорода или кислорода. Это кажется вполне реальным.
Гантенбринк обнаружил вход в потайную комнату, расположенную на 23 метра выше камеры царя. Бьювэл и Джилберт в своем основательном исследовании пишут, что южная шахта камеры царицы идет почти параллельно шахте, выходящей из камеры царя. Что это, совпадение? Не нужно было больших инженерных ухищрений, чтобы оборудовать газовый резервуар выпускным отверстием, насосом и диафрагменным клапаном, сообщающимися с шахтой камеры царя, и, таким образом, подвести к ней газ.
Справедлива ли гипотеза Алана Ф. Элфорда? Ясно, что она красива. Если его предположения подтвердятся, тогда можно считать доказанным существование древнейшей працивилизации и существование на Земле инопланетян, богов во плоти и крови. Люди были клонированы ими. Тогда становится объяснимым существование «двойников» или «призраков», существование «двойников» целых династий.
НЕВЕРОЯТНО «ДОЛГАЯ ИСТОРИЯ» (ДЛИТЕЛЬНОСТЬ ИСТОРИИ ЕГИПТА ПО Н. А. МОРОЗОВУ И М. М. ПОСТНИКОВУ)
Обосновывая мнение Н. А. Морозова о невероятности длительности истории Египта, М. М. Постников начинает с некоторых соображений теоретического плана, показывающих невероятность представления о тысячелетиях египетской истории и одновременно вскрывающих корни его происхождения.
Обращение с большими числами требует определенного опыта и привычки. Мало кто, кроме специалистов, имеет, например, правильное представление о величине миллиона. Постников подчеркивает «невообразимую величину миллиона», отмечая при этом любопытную особенность нашего мышления, которая заключается в том, что мы в своем воображении не делаем большой разницы между очень большими числами, подобно тому как представителям одного из первобытных племен Бразилии ботокудам кажется несущественной разница между двумя и тремя. Этнографы утверждают, что якобы ботокуды умеют считать только до двух, а все числа больше двух обозначают одним словом «много». Многим современным культурным людям представляется несущественной разница между триллионом и миллионом. По крайней мере они не думают о том, что одно из этих чисел в миллион раз больше другого и что, значит, первое относится ко второму приблизительно так, как расстояние от Москвы до Сан-Франциско относится к ширине улицы.
Волос, увеличенный по толщине в триллион раз, был бы в 8 раз шире земного шара, а увеличенный в миллион раз, имел бы в ширину «только» 100 метров.
Конечно, наш читатель уже имеет некоторую привычку к тысячным и миллионным числам. В средние же века такой привычки не было и, скажем, уже 10 тысяч считалось невообразимо большим числом. Мы и сейчас употребляем слово «тьма», когда желаем выразить мысль о неопределенно большом числе, превосходящем воображение, не осознавая, что это слово по-древнерусски означало просто 10 тысяч.
Для нас сотворение мира в 4004 году до н. э. представляется невероятно близким по времени, но для средневековых ученых это событие терялось в тумане веков, и они не видели большой разницы между этой датой и, скажем, датой 5872 года до н. э. (приписываемой «70 толковникам»), отодвигающей сотворение мира на 1868 лет.
Когда средневековый писатель хотел произвести впечатление, он непринужденно бросался тысячами, подобно тому как в аналогичной ситуации современный автор стал бы говорить о миллионах и триллионах. Оба они не имели бы в виду конкретные числа, а лишь пытались бы передать читателю впечатление о чем-то огромном.
Так, например, и надо воспринимать «информацию» Геродота, пишет Постников, о том, что до него в Египте в течение 11 340 лет царствовали «смертные люди». Хорошо еще, что для пущего впечатления Геродот не добавил к этой цифре пару нулей. Надо думать, предполагает Постников, что для Геродота различие между 11 340 и 113 400 было столь же туманным, как для наших современников между миллионом и триллионом.
Таким образом, первоначально тысячи лет египетской истории были чисто словесным оборотом, указывающим всего лишь на глубокую древность, и никакого реального субстрата под ним не скрывалось.
Да и мог ли такой субстрат существовать? Попробуем отчетливо представить себе, что значит тысяча лет истории человечества. Тысячу лет заняла вся история России от крещения Руси до Ельцина. За тысячу лет в Европе развился и угас феодализм, родился капитализм, появился социализм. Вот как много событий происходит за тысячу лет!
А ведь нам с серьезным видом сообщают, что две-три тысячи лет подряд египетское общество находилось в состоянии политической и культурной стагнации. Верить в это может только человек, никогда всерьез не задумывавшийся над тем, что такое тысяча вообще и тысяча лет в частности.
Есть, правда, и «объяснение» неподвижности египетской культуры. Оно состоит в том, что, как показывает опыт последнего тысячелетия, развитие общества ускоряется с повышением его уровня (закон экспоненты), а в древности при низком уровне экономики и культуры развитие было настолько медленным, что тысячи лет промелькнули как один миг.
Однако это соображение, превосходно объясняющее, скажем, чудовищную длительность палеолита по сравнению с неолитом, не может быть применено к Египту, который как раз отличался высоким уровнем экономики (иначе не были бы возможны пирамиды и многочисленные сохранившиеся до наших времен храмы), науки и культуры (искусство Египта общеизвестно). Напротив, при таком уровне экономики и культуры египетское общество должно было сравнительно быстро развиваться и ни о каких тысячелетиях экономического и культурного застоя речи быть не может.
Историки, по-видимому отчетливо понимая трудности, связанные со стагнационным характером египетской культуры, пытаются найти какие-то объяснения, но, по существу, они вращаются в порочном круге вульгарно-социологических представлений: …застойность и архаичность культуры Египта была обусловлена застойностью древней домовой организации.
Наука и культура имеют свойство распространяться из более развитых стран в менее развитые. Обладание более высоким научным и культурным потенциалом связано с такими преимуществами (скажем, в военной области), что менее развитая страна не может долго отгораживаться от знаний, которые несут более просвещенные чужеземцы. История учит, что все попытки возвести барьеры на пути иностранных влияний рано или поздно кончались крахом (ярким примером является Япония). Каким же образом высокая культура Египта несколько тысяч лет могла развиваться в долине Нила и не распространиться за это время на окружающие страны и дальше на север в Европу?
Обычное объяснение состоит в том, что Египет, якобы придерживаясь политики самоизоляции, наглухо закрыл свои границы, через которые не мог ни в каком направлении пройти ни один человек: «…египетское общество, остававшееся изолированным в течение стольких веков, не нуждаясь в обмене и торговле, не знакомило вместе с тем окружавшие общества с достижениями своей культуры».
Эти представления широко распространились и проникли даже в художественную литературу (см., например, роман Ефремова «На краю ойкумены»). Однако достаточно чуть — чуть подумать — и сразу же возникают вопросы, разрушающие всю схему.
Во-первых, как бы наглухо ни закрывалась граница, какое-то, пусть ничтожное проникновение через нее всегда оставалось (на этом и построен сюжет упомянутого выше романа Ефремова). Конечно, за несколько десятков и даже сотен лет утечка научной и культурной информации через плотно запертую границу пренебрежимо мала, но за несколько тысяч лет ее должно было накопиться достаточно много.
