– Только в церкви Святого Георгия, – сказала Лина и склонилась, чтобы коснуться его губ своими губами. – Первого июня, в это время повсюду будут цвести розы. – Одурманенная внезапным счастьем, она вдруг почувствовала робость и, чуть смутившись, добавила: – Квин, ты хочешь… я имею в виду… прямо сейчас…
– Заняться с тобой любовью? Да, очень хочу. – Он обнял ее, прижав к себе, так что она спиной почувствовала его большие горячие ладони, и пылко, властно поцеловал ее. – Но, быть может, нам стоит подождать до нашей первой брачной ночи? Мы делали это лишь однажды, лишь однажды я был с тобою в постели, и это заставило меня мучиться чувством вины, но все же я помню те несколько мгновений, когда мы были единым целым, когда нас переполняли головокружительные ощущения предвкушения и сладостного изумления. И с того момента никто более не существовал для меня и не существует теперь. Есть только ты, всегда будешь только ты одна.
– Только ты, – повторила она, потрясенная тем, что видела в его глазах, – безумную жажду обладания и в то же время несгибаемое самообладание, которым он готов был воспользоваться, если она попросит об этом. – Да, Квин, я бы хотела подождать.
– Я люблю тебя, – сказал он и опустился спиной на постель, раскинув руки с улыбкой, полной искренней радости, на лице.
– Квин! Твоя рука!
– А что с ней? – Он вытянул правую руку и изобразил гримасу ужаса при виде крови. – Черт, кажется, разошлись швы. Должно быть, это произошло, когда я поднял тебя. – Его улыбка казалась выстраданной, и Лина тотчас соскочила с постели и, бросившись к колокольчику, потянула за веревку.
– Я полагаю, нет смысла просить тебя быть осторожнее, не так ли? – спросила Лина. Жизнь с Квином всегда будет такой, ей лишь нужно к этому привыкнуть. Если приручить волка, он превратится в домашнюю собаку, она же хотела именно его, этого дикого и свободного волка.
В дверь заглянула горничная.
– Найдите, пожалуйста, и позовите мою служанку. А еще принесите горячей воды и пошлите за доктором. – Лина вновь повернулась к Квину и помогла ему снять сюртук. – Слава богу, вы выбрали шпаги. По крайней мере, у вас открытый, чистый порез, а не пулевое ранение, опасное нагноением.
Беспокойство и забота о ране Квина помогли Лине забыть о других волнениях до утра. Квин же отказывался вести себя благоразумно, отдыхать и беречь себя, и Лина пришла к выводу, что именно таким, непокорным и неспособным сидеть на месте, он и будет в семейной жизни. Они отужинали в гостиной, почти не проронив ни слова. Лина почти неосознанно протянула руку, чтобы коснуться его руки, и, подняв глаза, встретила его взгляд. Все это казалось слишком чудесным, слишком прекрасным, так что слова могли только нарушить эту идиллию.
Часы пробили десять. Но они продолжали сидеть все в том же кресле. Лина уютно свернулась у него на коленях и положила голову ему на плечо.
– Ты должна поспать, мы отправляемся завтра рано утром. – И прошло еще полчаса поцелуев и целомудренных ласк, прежде чем он ушел из ее комнаты.
Уже у самой двери он обернулся и взглянул на нее с веселым, задорным огоньком в глазах.
– А ты не думаешь, что Саймон хотел свести нас вместе, добавив это оригинальное дополнение к завещанию? – спросил он. – Я подозреваю, старый хитрец был способен на это.
Теперь, когда они сидели в экипаже, запряженном четверкой роскошных лошадей, и неумолимо, миля за милей, приближались к Лондону, Квин, кажется, был более расположен к разговору.
– Так ты хочешь, чтобы мы сохранили Дрейкотт-Парк? – спросил он.
– Признаться, я даже не знаю. Люди были так враждебны к нам. Мне не хотелось бы бежать с позором, и я люблю это место, но будет не просто стереть из памяти тот день в церкви.
– Пока мы можем сдавать его внаем, а потом сделать частью наследства наших детей, – предложил Квин.
– Ах, детей. – Об этом Селина подумать еще не успела. – Ты бы хотел иметь детей?
– Мысль о том, что это будут твои очаровательные дети, мне импонирует. Для начала мальчика и девочку, а потом будет видно.
– Они же не рождаются по заказу. – Она покачала головой, озорно улыбаясь. – Придется принять то, что пошлет Господь.
Квин стал бы хорошим отцом, если только не станет целенаправленно втягивать детей в свои рискованные предприятия, вдруг с опасением подумала она. Интересно, в каком возрасте ребенку уже можно начинать ездить на верблюде? Она представила себе миниатюрную копию Квина, храбро идущую навстречу крокодилу.
– Мне нужно будет вернуться к мемуарам Саймона, закончить их и найти издателя, – продолжал Квин. – Этот дом в Лондоне устраивает тебя или, быть может, стоит поискать что-нибудь другое? Для начала, конечно, ты можешь обставить его по своему вкусу. Теперь он твой.
– Он и так безупречен, – сказала Лина, и тут ей в душу закралось сомнение, словно маленькое облачко, мимолетно скрывшее солнце, и ей стало неуютно. – Как много времени займет работа над мемуарами?
– Я должен буду вернуться в Константинополь до того, как осенние ветры и дожди отрежут нас от Средиземноморья, – сказал он. – Мне нужно заняться там организацией бизнеса. Но в действительности я сомневаюсь, что задержусь здесь даже до конца августа, если мне удастся найти секретаря и переписчика. Там уже давно не хватает порядка, и необходимо наладить каналы связи, – вот, пожалуй, и все.
Итак, он собирался уехать из страны уже через три месяца после свадьбы. Ей предстоял медовый месяц сроком в три месяца, и к тому же в компании мемуаров старого Саймона, а затем она снова останется одна.
– И как долго ты пробудешь в Константинополе? – спросила Лина, стараясь, чтобы голос ее звучал оживленно и заинтересованно. Ей и действительно было интересно, вот только… «Жены морских путешественников должны уметь ждать и терпеть расставания, – сказала она себе. – А он именно таков. Не старайся переделать и ограничить его. Помни о диком волке и комнатной собачке».
– А как долго ты бы хотела? – спросил ее Квин.
Лина озадаченно посмотрела на него. Конечно же ей хотелось, чтобы он пробыл там ни минутой дольше, чем должен. Но затем она вдруг поняла, о чем именно он спрашивал.
– Значит, я тоже могу поехать?
– А ты подумала, что я оставлю тебя? Ты подумала, что я могу оставить тебя? – Теперь была его очередь изумленно взирать на нее. – Селина, я люблю тебя. Это значит, что я хочу делить с тобой все, всю свою жизнь. И ты сама должна говорить мне, куда ты хочешь поехать и что делать. Да, в Константинополе меня ждут дела, но после весь мир принадлежит только нам. Ты хочешь увидеть крокодилов и легендарные пирамиды? Пересечь пустыню на верблюде или купить в Самарканде тончайшие восточные шелка? Совершить тур по всей Европе или отправиться в Америку через моря и океаны?
