Ближайший друг Джелли банкир Умберто Ортолани, имевший ранг камер-юнкера папского двора, был официальным представителем Мальтийского ордена в Монтевидео. Сопоставив обнаруженные списки 926 членов «ложи П-2» с матрикулами Мальтийского ордена, репортеры еженедельника «Эспрессо» обнаружили, что начальник генерального штаба адмирал Торризи, генералы Грассини и Сантовито, возглавлявшие параллельные службы безопасности, и бывший шеф военной разведки Аллавена сочетали принадлежность к «черному масонству» с рыцарским служением по обряду иоаннитов.
Едва ли здесь нужны подробные комментарии.
В любой среде могут оказаться преступники и авантюристы. Среди масонов, в том числе итальянских, в прошлом было много выдающихся ученых, писателей, художников, прогрессивных политических деятелей. Членами лож состояли, в частности, пламенные революционеры Мадзини и Гарибальди. Что общего у них, кроме внешних условностей ритуала, с Джелли и его бандой? Ровным счетом ничего. Несопоставимые фигуры, несопоставимые имена.
Однако факт использования такой «крыши», как масонская ложа или Мальтийский орден, фашистскими заговорщиками, террористами, бандитами-мафиози говорит сам за себя. Он свидетельствует не только о глубине перерождения столь древних братств, но прежде всего о неизлечимом недуге продажных институтов власти и правосудия.
Синяя борода
Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо. «Отец, молись! молись! — закричал он отчаянно. — Молись о погибшей душе!» — и грянулся на землю.
Святой схимник перекрестился, достал книгу, развернул — и в ужасе отступил назад и выронил книгу. «Нет, неслыханный грешник! нет тебе помилования; беги отсюда! не могу молиться о тебе!»
«Нет?» — закричал, как безумный, грешник.
«Гляди: святые буквы в книге налились кровью. Еще никогда в мире не бывало такого грешника!»
Н. В. Гоголь, «Страшная месть»
ДРЕВНИЕ ГРЕКИ понимали под некромантией гадание при посредстве мертвецов, но в средние века столь щекотливым занятиям был придан гораздо более широкий смысл. «Рыцарь застыдился и попытался заставить его взять все, либо часть, но так как он старался напрасно, а некромант на третий день убрал свой сад и желал удалиться, он напутствовал его божьим именем и, погасив в сердце любовные вожделения к даме, остался при честной к ней привязанности», — говорит Джованни Бок-каччо в «Декамероне». У Бок-каччо nigromante, сотворивший среди зимы благоухающий сад, — прежде всего могущественный волшебник, причем не чуждый великодушия. Редкий астролог, а уж тем более алхимик не испробовал себя на сомнительном поприще «Черного Искусства». И немудрено. Дабы не только прожить, но зачастую и выжить, герметическим мастерам постоянно приходилось демонстрировать свою теургическую мощь. Фарфор и порох, родившиеся в алхимических действах, были уделом избранных, остальным оставались мошеннические проделки с золотом да наводящие ужас манипуляции с расчлененными трупами.
Именно к числу подобных алхимиков-некромантов, добывающих свой нелегкий хлеб с помощью шарлатанских трюков, принадлежал итальянец Франческо Прелати, хваставший своим домашним, ручным, можно ске зать, демоном по кличке Барон. Он был современнике героев «Декамерона», но в от личие от nigromante, к котором обратился, дабы завоевать сердце прекрасной Дианоры, месси Ансальдо, особым благородство не отличался. Ради денег о мог пойти не только на обмаь но и на более тяжкие преступления. Этого человека и приютил в замке Тиффож маршал Франции Жиль де Лаваль барон де Ре. Приютил на свою беду и в назидание потомству, ибо, как совершенно справедливо тмечено у М. А. Орлова, «во псей истории магического шарлатанства трудно указать более интересную главу, как признание самого Жиля Ре и его главного пособника».
'Гот, кого прозвали впоследствии Синей бородой, не убивал своих жен. У него была лишь одна мерная подруга жизни, которую он нежно любил, хотя и не упускал случая прижать где-нибудь в укромном углу молоденькую крестьянку. Красавец барон действительно носил бороду, причем большую и золотисто-русую, которую домашний цирюльник бережно расчесывал но утрам черепаховым гребнем. Судьба ничем не обделила Жиля де Ре. Его родовитые предки Краоны и Монморанси оставили ему славнейший во Франции герб и тучные нивы, расположенные в самых плодородных, изобилующих дичью и славящихся сиоими виноградниками частях Претани. Потеряв в одиннадцатилетнем возрасте отца, он оказался на попечении слабодушного, во всем ему потакавшего деда и зажил вольготной жизнью. Выпестованный лучшими учителями, молодой сеньор изумил древние языки, разбирался и искусствах, умел наслаждаться юнкой беседой, изысканными мствами, благородными упражнениями в соколиной охоте и фехтовании. Знал толк в лошадях, добром вине и старинном оружии. Страстный биб-миофил, он тратил баснословные суммы на приобретение редких книг, которые тут же переплетались в дорогие шагреневые переплеты, украшенные фамильным крестом на золотом поле. Славный герб и необыкновенно славный юноша-книгочей, которого ожидал маршальский жезл.
Но идиллии во вЯусе сентиментализма не получилось. Сюжет развивался скорее по законам готического романа, вроде «Эликсира дьявола» Э. Т. А. Гофмана, где действует преступный монах Медард, подхваченный колдовским смерчем. Проведя несколько лет при дворе Карла Седьмого, правившего с 1422 по 1461 год, Ре удалился в свои поместья, где с головой окунулся в гримуары и алхимические трактаты. Прошло несколько лет, как этот антипод благороднейшего Дон-Кихота стал законченным безумцем. Возжаждав волшебной власти над миром, он с присущей ему необузданностью принялся расточать немалые наследственные богатства. Пиры и охоты, на которые съезжалось все окрестное дворянство, словно призваны были затмить своим великолепием королевские забавы. Но затмили они лишь и без того помраченное воображение бретонского барона. Ре обнаружил вдруг противоестественное влечение к мальчикам, которые стали таинственным образом пропадать то здесь, то там. Он сделался нетерпимым и вспыльчивым. К безумным прожектам и экстравагантным выходкам добавились бесконечные тяжбы, которые вконец опустошили фамильные сундуки. И если раньше пристрастие к герметическим сочинениям лишь тешило причудливое воображение тщеславного барона, то теперь мечта о «философском камне» обрела характерные черты болезненной мании. «Великое деяние», или «Grand Oeuvre», на французский манер, представлялось ему единственным средством не только поправить свое подорванное хозяйство, но и обрести наконец сверхчеловеческое могущество. «Великое произведение мудрецов, — отмечал аббат Пари в своем «Похвальном слове Великому деянию, или Философскому камню», — занимает первое место в ряду всего, что есть прекрасного. Оно дает здоровье, обеспечивает богатство, просвещает разум».
Некроманты Джон Ди и Эдвард Келли.
Древние греки понимали под некромантией гадания при посредстве мертвецов, но в средние века столь щекотливым занятиям был придан гораздо более широкий смысл.
Одним словом, все то, чего так недоставало сеньору Тиффожа и прочих родовых феодов, который порядком подорвал свое здоровье в кутежах и оргиях, почти разорился и отупел от пьянства и оккультной белиберды.
Но к собственному немалому огорчению, Жиль не ощущал в себе призвания к алхимическим подвигам. Он был слишком хорошо образован, чтобы не сознавать свою полнейшую непригодность к постижению таинств. Слова алхимика Фламеля о «двух змеях, которые взаимно убивают одна другую и задыхаются в собственном яде» заставляли учащенно биться доверчивое сердце, но ничего не говорили уму. Выход, однако, скоро нашелся, ибо на рынке чудес предложение всегда опережает спрос.
Прознав о причудах знатного барина, в его замки проложили тропу всяческого рода адепты и некроманты-кудесники, стремившиеся перещеголять друг друга заманчивыми фокусами и безудержными обещаниями. Рондели — круглые башни — Тиффожа спешно стали переоборудоваться под лаборатории.) Усердно раздуваемое мехами, хищно запылало пламя в алхимических горнах. Над замком, о котором из-за пропадающих мальчиков и без того шла худая слава, заклубился вонючий устрашающий дым. В разгар таких лихорадочных исканий родовое поместье пэра чернокнижника почтил посещением августейший гость — дофин Людовик, нагрянувший в сопровождении многочисленной свиты. Чтобы как следует при! нять будущего сюзерена, Жиль пришлось вновь обратиться за ссудой к ростовщикам. Впрочем это его не слишком озаботило потому что «Великое деяние обещало с лихвой покрыть любые долги. Жаль было лишь гасить печи, где в запечатанных ата-норах созревало несметное богатство. Но ничего не поделаешь: тайные грехи, которые все труднее становилось скрывать, научили Ре осторожности. Вход в лабораторию спешно замуровали, орудия «Искусства» припрятали, а пролаз алхимиков разместили по окрестным усадьбам.
