Кит грустно качает головой. Расправляет спутавшиеся волосы и ищет заколку, чтобы челка не лезла в глаза.
— Нет, нельзя. Скорее всего нельзя. Трахнутый наверняка не разрешит.
— Жаль. Очень жаль. А может, все-таки спросишь? Попытка не пытка.
— Не знаю. Попробую.
— Скажи-ка, а как часто вы сюда ездите?
— Два-три раза в год.
Я издаю негромкий театральный стон и делаю глоток кофе.
— Что с тобой? — удивляется Кит.
— Ничего. Просто нога болит.
— Твоя здоровая нога или?.. — Она деликатно не договаривает.
— Здоровая, конечно. Наручники очень тугие, и нога совершенно затекла. Ощущение такое, словно ее иголками колют. Слушай, Кит, можешь сделать мне одолжение?
— Конечно. А какое?
Я прикасаюсь к ее руке. Кит вздрагивает.
— Я знаю, что Трахнутый все равно не разрешит мне съездить с тобой в город, но может быть, он позволит мне немного прогуляться вокруг дома? Я буду с тобой, к тому же если он боится, то может для страховки сковать мне наручниками руки. Мне необходимо немного размяться, потому что нога болит чертовски сильно.
Я откусываю круассан, макаю то, что осталось, в кленовый сироп, и тоже отправляю в рот.
— У-мм, вкусно!..
— Я передам Соне, что тебе понравилось.
— Ну как, спросишь у Трахнутого насчет прогулки? А то я уже готов на стенку лезть.
— Когда ты хочешь пойти?
— Чем скорее, тем лучше.
Кит встает:
— Я попробую на него нажать. Все наши считают, это просто позор, как он с тобой обращается!
Она наклоняется и целует меня в щеку.
— Вернусь минут через пять, — обещает она.
Кит выходит из комнаты, и я слышу, как она спускается вниз. Слышится приглушенный разговор, потом Кит возвращается с Трахнутым. Волосы у него мокрые и обмотаны полотенцем, а сам он в халате и шлепанцах.
— В чем дело, Шон? — говорит он недовольным тоном. — Мне казалось, ты сам был не против посидеть пару деньков под домашним арестом.
— Я и сейчас не против. Просто мне нужно прогуляться, иначе могут начаться судороги. Все дело в кровообращении: оно и так нарушено, поскольку у меня всего одна здоровая нога, а тут еще эти наручники. Мне и нужно-то всего минут тридцать-сорок — слегка пройтись, размять мышцы... Если хочешь, можешь сковать мне руки — я не возражаю.
Трахнутый пожимает плечами.
— Что ж, почему бы нет? — говорит он. — Кит, будь добра, принеси снизу мои брюки.
Кит уходит.
— Ну, как идут дела? — спрашиваю я.
— Нормально.
— Ты позвонил куда хотел?
— Да. Я дал им сорок восемь часов. Если они не выпустят Ньюаркское Трио, парнишка умрет.
— И каков твой прогноз?
— Я думаю, их освободят. Эти трое — пешки; ирландская община давно добивается от Клинтона, чтобы он их выпустил. Если он так поступит — выиграют все. Клинтон будет выглядеть еще большим гуманистом, наши соратники выйдут на свободу, а мы одним махом завоюем себе репутацию серьезных парней, с которыми нельзя не считаться.
В этот момент возвращается Кит с джинсами Трахнутого. Он достает из кармана связку ключей и протягивает девушке.
— О'кей, Кит, сними наручники. Когда он оденется и обуется, скуешь ему руки впереди. Можете пойти погулять, только далеко от дома не отходить. Вы должны оставаться в пределах видимости. И не забывай, что Шон еще под подозрением. Если он выкинет какой-нибудь номер — кричи. Мы сразу же прибежим.
Трахнутый достает из кармана халата пистолет и не выпускает его из рук, пока Кит открывает наручники. Немного подумав, он отвинчивает от ствола глушитель, и я ловлю себя на том, что прекрасно понимаю его мысли. На многие мили вокруг нет ни одного человека, так что если ему придется убить меня или Питера, он может сделать это, не боясь, что кто-то услышит выстрел.
Когда Кит защелкивает наручники у меня на запястьях, Трахнутый сам проверяет, сработал ли замок.
При этом он мне еще и подмигивает.
— Не обижайся, приятель. Когда мы закончим это маленькое дельце и нас признают в Стране Отцов, все будет по-другому. О неудачах можно будет забыть, а в качестве извинения я возьму тебя на настоящую, большую операцию. Я уже сейчас уверен, что ты будешь не последним человеком в нашей организации.
Он дружески толкает меня в плечо.
— Надеюсь, — отвечаю я.
Мы с Кит выходим из комнаты, и она помогает мне спуститься по ступенькам.
При ближайшем рассмотрении дача Джерри оказывается даже больше, чем я представлял. Это огромное здание с просторным атриумом, напоминающим крытый двор, и шестью или семью спальнями, которые располагаются на втором этаже по периметру. В целом архитектура постройки куда больше напоминает швейцарское шале, чем хижину первопоселенцев в Кентукки. Большой камин сложен из грубо обтесанных каменных глыб, добытых по соседству. На первом этаже располагаются кухня, гостиная открытой планировки и столовая. Чтобы согреть все эти помещения зимой, пришлось бы, наверное, спалить половину окружающего леса, но летом, когда в открытые окна врывается прохладный ветерок с гор, находиться здесь, наверное, очень приятно.
Да и жизнь обитателей дома отнюдь не отличается простотой и безыскусностью. Я заметил широкоэкранный телевизор, стереосистему и колонки, при виде которых фанатики «Аэросмита» позеленели бы от зависти. И это наверняка еще не все.
Когда мы спускаемся, Джеки и Соня завтракают за большим сосновым столом. Джеки в плавках. Волосы у него влажные. Вероятно, в поместье есть бассейн, а может быть, где-то рядом находится озеро.
— Всем доброго утра, — говорю я.
Джеки кивает.
— Как спалось? — спрашивает он, изо всех сил стараясь не смотреть на «браслеты» у меня на руках.
— Нормально.
— Кит принесла тебе позавтракать? — спрашивает Соня.
— Да, все было очень вкусно, спасибо, — отвечаю я.
— Кленовый сироп наш, домашний, — добавляет Соня.
— Кит мне сказала. Замечательная вещь! А где Большой Босс?
— Джерри еще не вставал. Он утверждает, что здесь ему замечательно спится, — говорит Соня и улыбается безмятежно и как-то совсем по-домашнему.
Что ж, думаю я, постарайся сохранить эту декоративную улыбку до того момента, когда Питер Блекуэлл будет молить о пощаде. Посмотрим, как это у тебя получится.
— Джерри сам спроектировал этот дом? — спрашиваю я.
— Да. Он занимался этим на досуге, для собственного удовольствия.
— А лес вокруг тоже ваш?
— Да, двадцать акров, — говорит Соня.
— Наверное, вам приходится платить чертовски большой налог?
— Понятия не имею. — Соня пожимает плечами.
Кит вопросительно глядит на меня.
— Ну что, будешь трепаться или пойдем гулять? — спрашивает она.
— Только не уходите далеко, чтобы вас было видно из дома, — напоминает Трахнутый, который как раз спускается в столовую. Положив пистолет на угол стола, он садится заканчивать завтрак.
— Знаю! — раздраженно бросает Кит.
Я вижу, что Джеки только что начал есть, поэтому спрашиваю:
— Не хочешь немного прогуляться с нами по лесу, Джеки?
— Не-а, я еще не завтракал, — говорит он.
Отлично.
Мы с Кит выходим из дома.
У дома стоят «мерседес» и фургон, чуть подальше видны служебные постройки. Лес начинается футах в тридцати от дома.
Небо какое-то тусклое, а воздух прохладнее, чем я ожидал.
— Кажется, начинает холодать, — говорю я.
— Угу, — откликается Кит. — Соня слышала по радио: в нашу сторону идет из Канады холодный фронт.
— Странно, я как раз подумал, как, должно быть, трудно отапливать такой домину в холодную погоду, — замечаю я.
— Да, — соглашается Кит. — Что бы там ни говорила Соня, я думаю, что сегодня ночью температура может упасть до сорока с небольшим. Трахнутый сказал, что нам, возможно, придется нарубить дров и разжечь огонь в большом камине. Но ты не беспокойся, мы не замерзнем.
— А Питер в коптильне? — спрашиваю я. — Там, наверное, нет большого камина.
Кит вздыхает с таким видом, словно я своим бестактным вопросом испортил весь разговор.
— В коптильне тепло, — говорит она, а я поворачиваю голову и смотрю в сторону трех одноэтажных построек, разбросанных по поляне за домом. Все это типичные финские домики с крутой двускатной крышей, которая начинается почти от самой земли. Интересно, который из них коптильня?
— А можно его увидеть?
— Кого?
— Питера.
Кит качает головой:
— Трахнутый наверняка бы не разрешил.
— Ну и не надо, — говорю я, не желая заострять внимание на своем вопросе.
— Так что бы ты хотел посмотреть в первую очередь? Может, обойдем вокруг дома? Или лучше прогуляемся к озеру?
— Давай к озеру.
— Вообще-то из дома его не видно, но ведь в наручниках ты ничего не сможешь мне сделать! — Она смеется.
Смогу, детка, еще как смогу!..
— Конечно, в наручниках я совершенно беспомощен, — с готовностью соглашаюсь я.
