Уже было жарко. Александра подняла руку и села в раздолбанный «Жигуль». Еще недавно она и сама ездила в таком, пока не поняла, что иномарка – это представительская рабочая одежда, и не купила для студии «вольво». Загорелый водила в спортивном костюме страдал от сенсорного голода и, привередливо оглядев ее, сложив задрипанную кофту с дорогими серьгами, малотоварные волосы с породистым лицом, спросил:
– Чего в выходной дома не сидится?
– Работа, – ответила Александра, тоже быстро сняв с него мерку как с человека и мужчины, и со скукой отвернулась.
– Муж-то отпускает по выходным на работу? – не унимался водитель.
– Муж объелся груш, – отрезала Александра, но собеседник увидел в этой информации личные перспективы.
– Сумка-то большая какая. Небось тяжелая? Торгуешь, что ли, чем?
– Интеллектом, – сказала Александра, посмотрев на него, как кошка на муху. Пока водитель переваривал ответ и искал тему, в бауле зазвонил мобильный, и Лена упавшим голосом проворковала:
– Саш, извини. Так получилось, я их пустила. Они требуют нашу копию договора.
– Дай главному трубку, – потребовала Александра. Она не знала, с кем будет говорить, «сантехник» каждый раз присылал разную шпану.
– Привет, детка, – сказал молодой басок.
– Послушай, вша, – отчетливо сказала Александра в мобильник и взяла дыхание, – если ты со своими грязными пидорами сейчас же не выметешься в радиус километра от моей студии, то пусть твой хозяин пеняет на себя. Я сейчас же звоню людям Лужкова, а твой хозяин знает, они у меня в долгу, я их снимаю чаще, чем унитазы. И на месте ваших торговых точек завтра будет земля перепахана и травка посеяна. А тебя лично заставят на Красной площади съесть собственный член. Врубился?
В трубке повисла пауза. В машине тоже, водитель от неожиданности уткнулся в дорогу.
– Александра Васильевна, – сдавая назад, обратился басок, и она поняла, что это их последний визит. – Мы ведь ничего. Культурно пришли. Типа договор посмотреть. Все по эфирам посчитали, с вас еще чисто пять минут рекламы.
– Вижу, ничего не понял. Я подъезжаю к студии, если обнаружу твои химические следы, все эти пять минут рекламы буду снимать, как ты ешь свой член. Конец цитаты.
Она отключила телефон и положила в рот таблетку валидола. Водитель уперто смотрел в дорогу.
– Простите, сэр, я оскорбила ваш слух. Во всякой работе свои нюансы, – гавкнула она на водителя.
– Ничего, ничего, – почтительно сказал водитель, потом опомнился и съязвил: – Вы ж сразу сказали, что интеллектом торгуете. Я только не понял, профессия у вас какая?
– По этому поводу точно я знаю только то, что окончила романо-германское отделение филфака МГУ. А по всем остальным вопросам у меня кризис идентичности. Спасибо, приехали.
От студии активно отъезжал серебристый «мерседес», набитый распальцованными.
– Что ты им сказала? – Лена чуть не прыгала на одной ножке. – Спиши слова!
– Светка не звонила? Сейчас подъедет меня красить. Проигрывать надо в хорошей форме.
Через полчаса Александра сидела возле раковины, навалив перед собой за столом счета и документы, молоденькая стильная Света красила ее длинные волосы, а Лена за монтажным столом мудрила с передачей о Новом Иерусалиме. Александра была руководителем-мамкой и обращалась с коллективом как с ребенком-инвалидом. По-настоящему опереться она могла только на обаятельную заместительницу – профессиональную телевизионщицу – и, как большинство российских баб, главную добытчицу в семье, на двух операторов и одного администратора. Остальные сидели у кормушки, все свободное время кадрились друг с другом или по Интернету, симулировали болезни, быстро уставали, тяжело работали и легко подставляли. Раз бы в неделю устраивать прополку и острастку, но она трудно привыкала к новым людям. Из-за этого половина проектов держалась на соплях, и в последний момент она, как кариатида, поддерживала их собственным телом.
– С кем пойдешь на церемонию? – спросила Лена.
– Ах да, – дернулась Александра. – С вами все забудешь. У меня только две фишки, и обе пустые. – И начала набирать номер.
– Алло, – сказал мужской голос.
– Если тебе неудобно, можешь меня называть Александр Васильевич, – разрешила она.
– Удобно, Александр Васильевич, – засмеялся он. От его голоса по телу разливалось тепло, как от горячего сладкого чая. Иногда даже казалось, что вся его привлекательность состояла из ожидания, вот-вот он весь дотянется до своего голоса.
– Ты помнишь, что мы сегодня идем на вручение телевизионной премии?
– Знаешь, не получится. Я сейчас в машине, еду за женой на дачу. У нее с сыном появились срочные дела в Москве. Давай завтра, и менее платонически, – предложил он.
– Завтра понедельник, у меня дочка и съемка, – выдохнула она.
– Я по тебе соскучился. Тактильно, – начал подлизываться он.
– Ври больше. В среду позвоню, – сказала Александра и начала набирать другой номер.
– Если и второй обломится, возьми Виктора, у него товарный вид. Неприлично идти на церемонию без мужика. Ты там будешь смотреться как лошадь на витрине, – сказала Лена.
– С Виктором не хочу. Поползут слухи, что я к нему вернулась, – сказала Александра.
– Уж лучше слухи, чем одной. Вот Щукина все время ходит со своим артистом. Все знают, что он по мальчикам, а фасад престижный, – напомнила Света, ходячий кодекс инструкций и правил тусовки.
– Я ж говорила, надо водителя брать не Ваську, а фактурного, постарше и смокинг в шкафу держать. Чуть что, свистнула, взяла его под руку, и чтоб молчал на приеме, – хозяйственно предложила Лена.
– Уж лучше сразу глухонемого. Герасим и Муму, – ответила Александра, и телефон наконец соединился. – Здравствуй, как дела?
– Очень рад вас слышать К сожалению, у меня идет совещание. Куда я могу вам перезвонить в течение часа? – ответил персонаж картонным голосом.
– Ты помнишь про вечер? – бархатно спросила Александра.
– Извините… Мы планировали встречу? То есть да, конечно, я помню. Я освобождаюсь в пять и заеду за вами.
– Хрена лысого! В пять начинается церемония, и я заеду за тобой в четыре и унесу тебя в зубах, даже если у тебя будут переговоры с Ельциным.
– О’кей, – оттаял его голос. – Жду.
Телефонные собеседники Александры были почти одного возраста, занимали примерно одинаково высокие посты, хотя и в разных областях. Но насколько первый, будучи женатым, не боялся демонстрировать отношения, настолько второй, разведенный, был осторожен. Про себя Александра называла их сладкий плебей и горький аристократ. В сладком плебее был пыл ребенка, добравшегося до красивых игрушек, и застенчивость неиспорченности сочеталась с торопливостью расставания с ней. В свои сорок пять он стеснялся выглядеть недостаточно прожженным и оттого слишком старался.
