И вот теперь, когда я возвращаюсь к прошлому, мне легче передавать события, как пьесу, где ты — какой-то другой Женя, Юра — другой наш сын и я как будто выдуманная.
Это как самообман. Вроде бы и не с нами происходит.
Я помню себя тогда. Во мне отстукивали часы. Я превратилась во время, которое осталось нам до принятия решения, — а решения не было. То есть оно было и у тебя и у меня, но разное у каждого. А нам нельзя было порознь, нам необходимо было вместе.
— Реши все за всех, а, Женя! Как решишь, так и будет!
— Попробую.
— Хочешь побыть один?
— Нет, мне нужно твое присутствие.
— Я буду тихой, как моя любовь к тебе на Земле.
— А сейчас она громкая?
— Любовь? Как набат. Ей угрожают, и она взывает о помощи! — Я поднялась. — Пойду все-таки приготовлю нам чего-нибудь поесть.
— Только поскорее.
Я сидела одна на кухне. Было тихо-тихо, и бились часы во мне. «Нет уж, если нам суждено вместе вернуться на Землю, мы не сможем обходиться друг без друга неделями. На Земле… Ко мне вернулггсь тревога и уже не исчезала. Если ты вернешься из-за меня, счастья не будет. Ну хорошо, мы любим. Но мы такие разные. „Эти“ — для меня пугало, я боюсь их, хватило с меня и двух недель!
А ты? Ты ведь небось уверен, что совершишь подвиг во имя человечества. Глупая я, глупая! Вряд ли ты думаешь о подвиге, уж это-то я могла бы знать. Мне непонятно только, почему ты так мучаешься. Я ведь подчинюсь тебе, как подчинялась и раньше. Я-то знаю свое место. Всяк сверчок…»
Я заплакала неудержимо. Ты возник передо мной;
— Ревешь?
— Реву.
— Ненормальная! Подними свои заплаканные глаза и слушай!
Я сделала, как ты велел. Твою торжественность нечем было измерить.
— Мы все, подчеркиваю — все! — останемся на Земле! Что они значат — наука, человечество — по сравнению с двумя людьми, которых любишь!
Я кинулась к тебе на шею, я обнимала тебя и целовала.
Как я была благодарна тебе! Уж я-то знала, чего тебе стоило это решение!
— Женя! Родной! Любимый! Женя! Женя!
Помню сейчас только себя. За нежданной радостью тебя я видела только как источник этой радости. Каким ты был тогда? Что испытывал? Нет, конечно же, ты тоже был счастлив: ты всегда любил делать подарки. И из всех, которые ты сделал мне, этот был королевским!
— Женя! Женя! — Не осталось во мне слов, кроме твоего имени. Оно было для меня всем: миром, жизнью, счастьем! — Женя!
— Оленька! Ну перестань плакать! Что же ты теперь-то!.. Оля!
Это утро мне не хочется вспоминать. Я плохо провела ночь. Ты тоже делал вид, что спишь, а по-настоящему и очень крепко заснул, когда должно было светать. Нас ждал последний рассвет без восходящего солнца. И как раз в это время от меня потребовали — никакого табло не понадобилось, мой мозг отчетливо читал требования очень властно потребовали дать собственный ответ. И я даже не предполагала, что он у меня есть. Сына отдать я не могла, а на твое решение не имела права влиять. Ты жаждал совсем иного, чем собирался сделать. Ты должен был остаться. Так же, впрочем, как я должна была уйти.
Единственно, чего я не могла допустить — тысячу раз буду это повторять! — лишиться Юрки. И я взмолилась, всем существом взмолилась, чтобы происшедшее не сохранилось в памяти сына. И мне пообещали. А ты, что будет с тобой? Мне ответили, что примут твои пожелания относительно состава экспедиции. Под конец этого безмолвного, но очень интенсивного разговора меня поблагодарили за разумность и пожелали всех благ на Земле! Ну вот и кончилось! Я подошла к тебе попрощаться. Как замечательно ты спал! Как горд был своим самоотречением! Ты не знал, что ему не суждено совершиться. Я поцеловала тебя в лоб — ты будешь хранить ощущение этого поцелуя — это была последняя я в твоей жизни.
Меня не интересовало, как я окажусь на Земле. В этом можно было на «них» положиться.
Наутро я проснулась в незнакомой комнате. Рядом с моей постелью сидела Марья. Лицо ее было озабоченным и сострадающим.
— Очнулась? Есть хочешь?
— Хочу. Марья Михайловна, как вы здесь оказались?
— А как только узнала, что с тобой стряслось, так и прибежала. Дежурим тут по очереди с твоей соседкой. По ночам она с тобой, а днем у Юрки. А я вот — по утрам да сразу после работы.
— У Юрки?
— Ну да! Вы тут такого натворили! Захочешь-не придумаешь…
В тот день Марья сказала мне только, что у Юры было воспаление легких, но вчера он пошел на поправку. Вчера!.. Ну, хитрецы! «Они» все знали еще вчера. А я-то радовалась твоему предложению. «Они» знали меня лучше, чем ты.
— Марья Михайловна, — решила я проверить подозрение, — а Женя ко мне приходит? — По тому, как Марья засуетилась, я все поняла.
— Что с Женей?
— Ничего. Порядок с твоим Женей. — Больше она ничего не сказала.
Потом уже я узнала, что при строительстве метро произошел обвал рядом с твоим домом и дом дал трещину. Мы были единственными пострадавшими, так как трещина прошла вдоль нашей лестницы. Нас обоих доставили в больницу. И две недели мы были на грани жизни и смерти. В тот день, когда я очнулась, ты умер. Я не была на похоронах. Я трудно приходила в себя. Позже Марья плакала и говорила, что ты лежал как живой и улыбался. Чего только «они» не могут!
Ко мне все были очень внимательны. Врач, который вел меня, относился прямо с нежностью. Он был хорошим психологом и догадывался, что мое тяжелое возвращение к жизни связано не только с физической травмой. Но он искал причину в том, что было до катастрофы. Ведь не мог ен предположить, что я знаю о потере. Тебя со мной не будет! Я не должна была этого делать! Я не должна была отпускать тебя одного! А что же я должна была сделать? Стать источником твоей муки? Не из-за себя же, в конце концов, ты так. мучился! Я попросила, чтобы мне принесли тот сборник, ну, помнишь, который я не стала дочитывать? Мне принесли. Я положила его рядом с собой на тумбочку и не решалась открыть. Там был ответ. Проще всего было, чтобы успокоить себя окончательно, решить, что ни ты, ни я не были властны в выборе, что у нас была только фикция выбора. Или еще, что окончательное мое решение было принято под твоим влиянием, а ты, в свою очередь, отталкивался только от рационального, которое тебе подсказывало, что в таком ответственном деле, как контакт с иной цивилизацией, я буду обузой. Но ведь не так же это, не так!
А собственно, зачем тебе было лететь? Не думаю, чтобы ты очень надеялся принести своей жертвой какую-то пользу себе и людям, но твое «пощупать» как будто вновь прозвучало в моих ушах. Ты надеялся со ступеньки подопытного перешагнуть на ступеньку изучающего, открывающего, чтобы затем, может быть, сравняться с «этими», если это возможно. Но и невозможность чего-то тоже надо доказывать. И ты не успокоишься, пока не докажешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
