Основной урок Валги начинался ночью, когда она возносила над музеем обережный круг, преодолеть который не удавалось ни одному изгою. Внешне это выглядело как цепь случайностей, нелепых совпадений, череды мелких событий, которые преграждали путь всякому, кто намеревался забраться на охраняемую территорию. Подросткам, вздумавшим потусоваться в ночном парке, было невдомек, отчего кто-то повис на заборе, почему взорвался баллон с пивом, с какой стати смелых девиц вдруг обуял ужас, они завизжали и наотрез отказались от приключений. А у тех, кто пытался попасть в музей с реки, неожиданно лопалась резиновая лодка, тонули непотопляемые весла, отказывал мотор или необъяснимо пропадала всякая охота забираться в старую помещичью усадьбу. Ежели появлялся особо дерзкий, бросавший вызов обстоятельствам, такого обычно находили где-нибудь далеко от обережного круга, чаще на вокзалах и железнодорожных путях, в полном физическом здравии, но напрочь лишенным памяти. Даже термин для таких придумали – внезапная амнезия…
Дара Валга не заботила Сколота, поскольку подобные круги его не держали, однако сторож, видимо все-таки предупрежденный научным руководителем, до половины четвертого утра бродил со своим псом вокруг здания и даже тропинку натоптал вдоль клумб у парадного фронтона. Согнала его лишь предутренняя обильная роса – вымок до пояса и удалился сушиться. Тем часом Сколот зашел через кусты от реки, поднялся на высокий берег и наконец-то забрался под карниз, втащив на шнурке воду и траву. И только здесь обнаружил забитое фанерой и закрашенное полукруглое окно, которое когда-то венчало всю ширину портала. Один его сегмент был под самым карнизом, гвозди давно перержавели, и он легко отогнул край – открылось пыльное, замусоренное птичьим пометом пространство на толщину стены, которое также заканчивалось фанерой, приколоченной теперь с внутренней стороны. То есть, если ее вытолкнуть, путь в музей будет свободен, и даже сторож ничего не услышит, поскольку окно наверняка выходит на лестничную площадку второго этажа.
Обрадованный таким открытием, Сколот соорудил гнездо, но прежде чем лечь, вскарабкался на атлета и осторожно заглянул в каминный зал Стратига. Однако багровое от восхода стекло превратилось в зеркало, и он увидел лишь свое собственное отражение: прильнуть вплотную мешал широкий сливной козырек подоконника. В любом случае появление вершителя судеб теперь не могло остаться незамеченным, а в этой засаде можно безвылазно просидеть хоть неделю и в нужный момент внезапно предстать перед ним, проникнув в музей прямо из засады, – с этой мыслью Сколот залез в убежище и уснул.
А проснулся от грохота, визга электрического инструмента, лая собак и гортанной речи. Невидимое солнце уже поднялось высоко, и первой мыслью было – проспал что-то важное. Он выглянул из-под навеса и узрел перед главным фасадом десятка полтора рабочих в оранжевой униформе и грузовик: кажется, собирались красить фасад, разгружали металлические леса, косили траву, скребли шпателями колонны портала и стены, а со вскрытых парадных дверей обдирали шлифмашинкой старую краску. Несколько человек разносили торф на клумбы, отсыпали гравием дорожку, и еще дальше целая бригада начинала восстанавливать давно утраченную лестницу к воде. На самой же реке буксир подводил к берегу зеленый военный понтон, вероятно вместо причала.
Еще вчера этот самый затаенный уголок парка в одно мгновение стал многолюдным и доступным: должно быть, музей срочно готовился принимать туристов, приплывающих на пароходах. Эта цветистая азиатская орда, управляемая толстой рыжей теткой, работала как-то поспешно, с истерическим энтузиазмом и в любой момент могла обнаружить Сколота. Перед порталом выстраивали леса, и надо было немедля покидать столь удобное место для засады. Почти не скрываясь, он выбрался из укрытия; опираясь на колонны, сполз по ним на крыльцо и заглянул в распахнутые парадные двери. Внутри музея была та же суматоха, что и на улице, только вместо азиатов там работали русские женщины – мыли, чистили и оттирали десятилетиями копившуюся музейную пыль и грязь, сдвинув на середину неподъемную старинную мебель. Тут же маячили бабушки-смотрительницы, и даже мелькнула экскурсоводша в красной косынке и синем халате.
Более ведомый любопытством, чем надобностью, Сколот беспрепятственно вошел в здание и повертелся между женщин – никто не обращал внимания. Чужие уборщицы трудились молча, сосредоточенно и отчаянно, как муравьи, под строгим присмотром старушек, которые тряслись над каждой перемещаемой вещицей. Появилась мысль под этот шумок подняться на третий этаж и заглянуть в жилище Стратига: если директор музея никуда не уезжал, то не может не участвовать в такой генеральной уборке. Сколот уже направился к боковой лестнице, но тут был остановлен экскурсоводшей:
– Опять вы? Как сюда попали?
От вчерашнего зудящего занудства не осталось следа – голос ее был утомленный, надломленный, гаснущий, глаза воспаленные, щеки впалые, отчего лицо вытянулось и утратило начальственную строгость.
– Я же обещал прийти, – простецки сказал он. – А что такое произошло?
Дара обвела взглядом напряженную суету, хотела что-то объяснить, однако спохватилась:
– Я обязана сдать вас охране. У меня приказ…
– Сдавай, – усмехнулся Сколот. – Но сначала скажи, кто тебя так измучил.
– Вы! – выдохнула она. – Со своими зеркалами, душами покойников. И вообще!.. Я не спала всю ночь!
– Кошмары снились?
– Кошмар начался утром. С этим авралом…
– По какому случаю?
Экскурсоводша огляделась – поблизости никого не было.
– Сама толком не знаю… Вам-то что? Вы случайно не тероррист? Нас предупредили… Почему, например, спина белая? Вы где отирались?
Он попытался отряхнуть куртку – бесполезно.
– Обыкновенная известка.
– А хотят покрасить водоэмульсионкой, – вдруг пожаловалась Дара. – Через неделю здание будет в ошметках. Краска к извести не пристает!
– Вчера просился на работу – не взяла, – ревниво напомнил Сколот. – Я бы мог покрасить как надо. А сегодня столько народу наняла…
– Никого я не нанимала! – почти исступленно заговорила она. – По распоряжению сверху. И деньги сразу нашлись… Какое-то важное лицо вздумало посетить наш музей. Нагнали таджиков, а они сейчас испортят главный фасад… Меня никто не слушает, делают что хотят!
– Важное лицо – это кто?
– Чуть ли не сам президент Соединенных Штатов. Или будто китайский генсек…
– Если китайский, то директор будет с ним?
Одержимая своими мыслями, Дара его не услышала и проговорила обреченно:
– Юрий Никитич увидит – убьет за такой ремонт…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
