в Вене ты был уверен, что она отправится в погоню за призраком. Ты был уверен в каждом городе, куда приводила тебя музыка. И всегда разочаровывался. Потому что она умерла. Мне ужасно надоело твое нелепое стремление успокоить свое эго и заставить ее наконец-то влюбиться в тебя.
Уилл покрывается фиолетовыми пятнами.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
– Я точно знаю, о чем говорю. Дело не в ней и уж точно не во мне. Ты просто не можешь смириться с тем, что проиграл.
Он срывает с себя пиджак.
– О, заткнись, Элис!
Я указываю на дверь.
– Спокойной ночи, Уильям. С нетерпением жду твоего следующего заблуждения.
Он выбегает; слышно, как закрывается входная дверь.
– Бесс, – шепотом зову я.
Она мгновенно оказывается рядом со мной.
– Миледи?
– Помоги мне подняться наверх. Хочу отдохнуть. Я устала. Я очень, очень устала.
Я проспала несколько часов, затем принимаю долгую горячую ванну и пытаюсь избавиться от усталости. Ненавижу апрель. Это действительно самый жестокий месяц. Я заворачиваюсь в полотенце и сижу на краю ванны целый час, прежде чем у меня появляются силы одеться.
Девочки играют на улице с Бесс, а Джордж… где-то там. Может, в обеденном клубе.
Я выглядываю из окна, коих тут множество. Тучи темные и густые, грозящие дождем. Как оригинально.
Я спускаюсь по лестнице и на полпути оседаю, сворачиваюсь на лестничной площадке. Я не знаю, как пережить следующие пять месяцев.
Раздается звонок в дверь.
Я вздыхаю и жду, пока кто-нибудь из слуг откроет. Наверное, пришла моя сестра Джейн, чтобы совершить набег на мой шкаф. Как будто у меня есть что-то, что ей подойдет.
Никто из слуг не подходит. Я раздраженно поднимаю голову, задаваясь вопросом, за что я плачу этим людям.
В дверь снова звонят.
Я встаю и медленно спускаюсь по ступенькам.
Звонок раздается в третий раз.
Меня охватывает странное чувство. Я здесь, но меня здесь нет. Я нахожусь в прошлом, в будущем, в месте, которое я даже не могу назвать.
Каким-то образом я знаю.
Я открываю дверь и вижу ее.
Она точно такая же. Ее лицо все еще круглое, с глубокими ямочками на каждой щеке. Черные, как вороново крыло, волосы такие же вьющиеся. Она подстригла их так коротко, что они едва спускаются ниже подбородка.
Она не выглядит на двадцать три – она выглядит одновременно слишком молодой и слишком старой. Она не выглядит благородной, потому что на ней нет ничего, кроме простого синего платья.
Но она жива.
Нори застенчиво улыбается.
– Прости, – говорит она.
Я слышу рев в ушах, а затем огни гаснут.
Прихожу в себя в постели.
Нори сидит на краю рядом со мной, с виноватым видом.
Я моргаю.
– Бесс, – прохрипела я, и та тут же подходит.
– Миледи?
– Оставь нас. И никого не впускай в комнату, пока я не скажу.
Она кивает и выходит.
Нори ерзает.
– Я вижу, у тебя роскошная жизнь, дорогая. Как мы с тобой мечтали раньше.
Я изумленно смотрю на нее.
– Ты… ты здесь.
Она улыбается.
– Да.
Я чувствую прилив ярости.
– Где ты была?!
Нори отводит взгляд. Очевидно, не удивлена.
– Все довольно сложно.
– Ты могла бы написать! – возмущаюсь я. – А ты просто исчезла с лица земли на семь чертовых лет. Я думала, ты умерла. Ты позволила мне думать, что ты умерла.
Нори склоняет голову.
– Прости. Если хочешь, чтобы я ушла…
Я хватаю ее за руку.
– Чушь! Я больше никогда не выпущу тебя из виду.
Она смеется.
– О, Элис, я так скучала по тебе!
– Тебе сказали, что у меня есть дети? Две девочки. Шарлотта и Матильда.
– Они прекрасны, дорогая. Не могу дождаться, чтобы познакомиться с ними должным образом.
– Я тоже жду, – говорю я и понимаю, что мне неловко.
Она целует мои раскрасневшиеся щеки.
– Как чудесно.
Я пристально смотрю на нее. Она расцвела. Нори – милая девушка, даже с опущенными уголками рта.
– А как ты?
Она колеблется.
– На самом деле история не такая уж интересная.
– Я все равно хочу ее услышать, – настаиваю я.
Нори молчит и не двигается.
А потом начинает говорить. Она рассказывает мне все, и я сразу понимаю, как ей было одиноко и как сильно она верит, что заслужила это одиночество.
Мой гнев исчезает.
Все это время она мучила себя. То, что она сейчас здесь, означает, что она готова прекратить мучения.
– Почему ты сразу не приехала ко мне? – плачу я. – Я бы о тебе позаботилась. Мы были бы как сестры!
Краска отливает от ее лица.
– Я не хотела быть рядом с тобой. Точнее, я не хотела, чтобы ты была рядом со мной. Я плохая, Элис. Я была убеждена, что я…
Я смотрю ей в глаза.
– Что?
Она прикусывает нижнюю губу.
– Ничего. Не имеет значения. Теперь я здесь.
Меня это не удовлетворяет, но я знаю, что лучше не давить. Она похожа на испуганную кобылку – в любой момент убежит. Попробую еще раз завтра, когда она соберется с силами.
Ей просто нужно время.
Я сажусь и обнимаю ее. Мы держимся друг за друга, как испуганные дети.
– Ты сегодня же перевезешь вещи, – говорю я ей. – И останешься здесь со мной. Ты будешь тетей моим девочкам и крестной матерью моему мальчику, когда он родится.
Нори издает тот тихий звук, который всегда издавала, когда пыталась не заплакать.
– Это опасно, – произносит она.
Понятия не имею, о чем она говорит. Знаю лишь, что отчаянно в ней нуждаюсь, всегда нуждалась, и теперь наконец она вернулась ко мне.
– К черту безопасность. Ты остаешься.
Нори улыбается, и по крайней мере сейчас ее глаза ясн-ы.
– Я остаюсь.
Последние семь лет не прошли для Нори даром – она выросла в утонченную, культурную молодую женщину, с болезненно приобретенным женским знанием того, что есть нечто большее, всегда большее, что можно взвалить на наши плечи.
И что мы не можем этого показывать.
Мой муж ее обожает.
Она рассказывает ему о своих путешествиях, а иногда по вечерам они вместе играют в шахматы. Она умеет готовить его любимую жареную утку, и муж говорит, что она может оставаться столько, сколько захочет.
Как я и предполагала, обе девочки легко поддаются ее чарам. Она ставит для них кукольные представления и читает им перед сном.
Она любезна с прислугой, и все они стараются изо всех сил делать для нее всякие мелочи. Так что в целом ее знакомство с моим домом прошло с большим успехом. Но я
