Из обоза доносят: патроны и снаряды на исходе; части требуют; отдавать ли последние?
- Надо выдать - на станции мы найдем их много - говорит Корнилов.
Но Корниловцы остановились, потоптались несколько минуть в нерешительности на месте и опять двинулись вперед; большевики залегли. Еще нет успеха, но уже чувствуется, что кризис миновал.
Стало, однако, ясным, что надо искать решительных результатов в другом месте.
Корнилов послал весь свой резерв - Партизанский полк и чехо-словацкую роту под начальством Богаевского в охват позиции с запада.
Едва только части эти отделились от обоза, оттуда пришло донесение:
- В тылу возле нас появилась неприятельская конница. У обоза никакого прикрытия нет. Положение осложняется... Корнилов посылает офицера конвоя:
- Передайте Эльснеру, что у него есть два пулемета и много здоровых людей.
Этого вполне достаточно. Пусть защищаются сами. Я ничего дать им не могу.
С гребня видно, как в обозе зашевелись повозки, строя вагенбург, и рассыпалась жидкая цепь.
В этот день, кроме превосходства сил, мы встретили у противника неожиданно - управление, Стойкость и даже некоторый подъем. Бой затягивался, потери росли.
Среди офицеров разговор:
- Ну и дерутся же сегодня большевики!..
- Ничего удивительного - ведь русские...
Разговор оборвался. Брошенная случайно фраза задела больные струны...
Мы переехали к Богаевскому. Партизаны медленно разворачивались против станицы, батарея полковника Третьякова шла вместе с цепями и, снявшись на последней позиции, открыла огонь в упор по юго-западной окраине ее. Батальон Боровскаго, дважды уже захватывавший окраину и оба раза выбитый оттуда, поднялся вновь и пошел в атаку. Ударили и Партизаны. Через полчаса мы входили уже в станицу.
Батарея галопом мчалась по широкой улице к мосту через Бейсужек, где скоро в сгрудившуюся человеческую массу отступавших большевиков ударила картечью.
А с востока подошли уже Офицерский полк и Корниловцы, преодолев бронированные поезда, ураганный огонь артиллерии и реку - по широкому броду, усеяв свой путь вражескими телами. По-видимому, взятие Офицерским полком моста решило дело.
Арьергард противника задержался несколько в рейде, южнее Кореновской, но, выбитый оттуда Корниловцами, ушел к станице Платнировской.
В Кореновской армия пополнила свою хозяйственную часть и, в особенности, боевые припасы. Но, увы, слишком дорогой ценой: за последние бои наша маленькая армия потеряла до 400 человек убитыми и ранеными.*163 Здесь же ожидало нас окончательное подтверждение зловещих слухов: в ночь на 1 марта кубанские добровольцы полковника Покровского, атаман и рада оставили Екатеринодар и ушли за Кубань, в горы. Екатеринодар в руках большевиков.
Подобранная в окопах советская газета в патетических тонах описывала встречу делегатов екатернодарского совета с передовым отрядом красных войск, во время которой обе стороны "не могли говорить от волнения" и только "со слезами на глазах обнимали друг друга"...
Это был тяжелый удар для армии. Терялась идее всей операции, Идее простая, понятная всякому рядовому добровольцу - накануне ее осуществления: до Екатеринодара оставалось всего два - три перехода. Гипноз "Екатеринодара" среди добровольцев был весьма велик, и разочарование, казалось, должно было отразиться на духе войск. Мне представлялось необходимым продолжать выполнение раз поставленной задачи во что бы то ни стало, тем более, что армия давно уже находилась в положении стратегического окружения и выход из него определялся не столько тем или иным направлением, сколько разгромом главных сил противника, который должен был повлечь за собою политическое его падение. А несравненные войска Добровольческой армии внушали неограниченное доверие и надежды...
В штабе узнал, что готовится приказ о повороте на юг, за Кубань. Поговорил с Иваном Павловичем, который разделял мое мнение, и вместе с ним пошли к командующему.
- Я с вами согласен - ответил нам Корнилов, но вы говорили с Марковым и Неженцевым?
- Нет.
- Вот видите ли. Они были сегодня у меня с докладом о состоянии полков...
Он передал нам вкратце сущность доклада: большая убыль и крайнее утомление - физическое и особенно моральное. Некоторые тревожные симптомы проявились уже во вчерашнем бою. Оба командира считали необходимым дать людям некоторый отдых - от этого ежедневного крайнего нравственного напряжения, от боя и от кошмара походного лазарета; постоять на месте и не чувствовать себя вечно окруженными.
- Если бы Екатеринодар держался - говорил Корнилов - тогда бы не было двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдем за Кубань и там в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах отдохнем, устроимся и выждем более благоприятных обстоятельств.
Спор наш не привел ни к чему. Вероятно потому, что все трое мы руководствовались только теоретическими предположениями и интуитивным чувством. Ибо за пределами армейского района мы ничего не знали. Область была охвачена пожаром, все внутренние связи - моральные, административные, технические - были порваны, взаимоотношения перепутались, и на почве общего разлада росли и ширились только слухи, один другого нелепее, один другого обманчивее. Ничтожный состав конницы не позволял производить серьезных дальних разведок. Посылаемые штабом тайные разведчики - люди верные и самоотверженные - обыкновенно пропадали:
их ловили, мучили, убивали, в лучшем случае они томились в тюрьмах и в подвалах чрезвычаек.
Мы не знали тогда, что за Кубанью армия попадет в сплошной большевистский район и долго еще будет вести непрерывные тяжелые бои изо дня в день; что и это новое огромное напряжение не сломить дух добровольцев; что, наконец, по иронии судьбы в то самое утро, когда армия наша повернет с Екатеринодарского направления на юг, кубанский добровольческий отряд, уверовавший наконец в приход Корнилова на Кубань, поведет наступление через аул Шенджий на Екатеринодар...
5 марта был отдан приказ - армии с наступлением сумерек, соблюдая полнейшую тишину, двинуться на Усть-Лабинскую переправу.
ГЛАВА XXI.
Поворот армии на юг: бой у Усть-Лабы; кубанский большевизм; штаб армии.
Двинулись холодной ночью. Предполагали остановиться на большой привал в станице Раздольной, но, лишь только рассвело, большевистские войска, занявшие тотчас же после ухода нашего арьергарда (Партизанский полк генерала Богаевскаго)
Кореновскую, стали теснить Богаевского и обстреливать его артиллерийским огнем.
Колонна двинулась дальше. Верстах в двух от Усть-Лабы авангард остановился:
окраина станицы и железнодорожная насыпь были заняты большевиками.
Наш маневр отличался смелостью почти безрассудною. Только с такой армией, как Добровольческая, можно было решиться на него. Только потому, что Корнилов знал свою армию, а армия беззаветно верила своему вождю.
Сзади напирал значительный отряд Сорокина, грозивший опрокинуть слабые силы Богаевскаго. Впереди - станица, занятая неизвестными силами, длинная, узкая дамба (2 - 3 версты), большой мост, который мог быть сожжен или взорван, и железный путь от Кавказской и Екатеринодара - двух большевистских военных центров, могущих перебросить в несколько часов в Усть-Лабинскую и подкрепления и бронепоезда.
Начался бой на север и на юг, все более сжимая в узкое кольцо наш громадный обоз, остановившийся среди поля и уже обстреливаемый перелетным огнем артиллерии Сорокина.
В обозе - наша жизнь, наше страдание и страшные путы, сковывающие каждую операцию, вызывающие много лишних потерь, которые в свою очередь увеличивают и отягчают его. В нем все материальное снабжение, в особенности драгоценные боевые припасы кочующей армии, не имеющей своей базы и складов. В нем тогда уже было до 500 раненых и больных, и число их к концу похода превышало полторы тысячи!..
Наконец, много беженцев. Обоз живет одной жизнью с армией, целыми часами стоить на поле боя, не раз подвергаясь сильному обстрелу. В обозе знают, что неустойка боевой линии грозит им гибелью. Оттого в нем повышенная впечатлительность и склонность к распространению самых страшных слухов. Но паники почти не бывало.
Спасаться некуда: впереди бой, сзади бой, справа и слева маячат неприятельские разъезды. И обоз тихо и терпеливо ждал развязки боя, с напряженным вниманием прислушиваясь к приближающимся и замирающим отзвукам артиллерийской и ружейной стрельбы.
Водил обоз всегда сам начальник снабжения генерал Эльснер. Не слишком энергично, но с невозмутимым спокойствием. Кроме переменных местных подводчиков, контингент возчиков крайне разнообразный: пленные австро-германцы, старые полковники, легко раненые офицеры, иногда просто уклоняющиеся от строя; много не боевого элемента, в том числе почти все общественные деятели, следовавшие при армии. Революция и поход перевернули социальные перегородки.
