замок, и дверца, поскрипывая, отошла в сторону. Мама затихла, глядя на нас безумными глазами.
— Прошу, оставьте нас наедине.
Все вышли, да что там — сбежали! Но Рейнхарт даже не шелохнулся. Обняв мое лицо ладонями, он произнес:
— Я люблю тебя, и доверяю тебе. Но не оставлю одну, даже не проси. Я не повторю ошибки прошлого, Ариана. К тому же…
Он поднял браслет и, словно в напоминание, вспыхнула едва различимым голубым сиянием магическая цепь.
— Тогда постой здесь и не вмешивайся, хорошо?
Дракон кивнул и занял кресло возле окна. Я не обманывалась его расслабленной позой. В любой момент он играючи сорвется с места, чтобы защитить меня, и мысль об этом придавала уверенности.
Я обошла клетку и остановилась у открытой двери. Мама, как загнанная в угол мышь, смотрела на меня затравленно и со злобой. На ее груди сверкал изумрудный медальон, похожий на тот, что висел на моей груди, только без бриллиантового ободка.
— Что с ней стало? — я стояла и старалась не шевелиться, позволяя маме привыкнуть к моему присутствию, показывая, что я не враг и не обижу ее.
— Когда дракон привязывает к себе женщину через сердце, он связывает ее волю, ломает ее сознание, особенно, если женщина изначально возражала. Желание служить своему господину, быть с ним, продолжить его род становится непреодолимым, превращается в навязчивую идею, смысл жизни. То, что ты видишь, случается с женщинами, от которых отказался дракон, привязавший ее к себе.
Я смотрела на маму с ужасом, понимая, что умею ненавидеть. Какой участи я желала арду Д'Острафу — не передать словами.
— И я могла стать такой же? — прошептала с ужасом.
— Я бы этого не допустил, — уверенно произнес Рейн.
Мама ходила в клетке из угла в угол и смотрела на меня побитой собакой. Мне хотелось кинуться к ней и сжать в объятиях, но я понимала — рано. Смотрела на нее, роняла безмолвные слезы и ждала, пока она привыкнет.
Как я могла поверить, что та женщина — моя мать? Холодная, жестокая, ненастоящая. Я успокоилась, наверное, и сама хотела верить, что моя мама не страдала все эти годы, а сделала выбор и нашла любимого, как я. Идиотка…
— Прости меня, — проговорила сквозь слезы.
Женщина удивленно склонила голову на бок и чуть подалась вперед.
— Мамочка, я так виновата, — всхлипнула, падая на колени и в отчаянии протягивая вперед руку.
Она смотрела на меня с недоверием. Подходила на шаг, и тут же испуганно отбегала на два.
— Я должна была искать тебя. Сердце должно было почувствовать, что ты в беде… Сколько же выпало на твою долю, — я смотрела на ее израненные руки и худое лицо, и внутри все переворачивалось. — Она хотя бы ест?
— Мы предлагали, но она отказывается от еды. Жозефина провела с ней какое-то время и смогла успокоить, но Салида не доверяет нам. Никому не доверяет, только немного твоей подруге.
— Мама, здесь тебя никто не обидит.
Она со смесью злобы и недоверия посмотрела на мой кулон, коснулась своего и взвыла раненой волчицей.
— Ари, — насторожился Рейн, хватаясь за подлокотники. — Она сейчас не контролирует себя.
— Она тоскует по нему? — догадалась, глядя на нее с ужасом. — Как от этого избавиться?
— Это не подконтрольно человеческому разуму. Драконы нечасто отказываются от женщин, которых к себе привязали. А те, от которых отказались — умирают, сходя с ума от тоски и одиночества. Это жестоко, — осуждающе произнес Рейнхарт. — Хуже всего, я даже не могу стереть Д'Острафа в порошок, она погибнет вместе с парой!
При упоминании Вайцека мама переполошилась. Заметалась по клетке, кинулась на меня, но будто ударилась в невидимую стену и отбежала назад.
— Пусть принесут еду, я хочу попробовать.
Ведь получилось же у меня достучаться до человеческой сущности дракончика в яйце. Получилось вытянуть дракона из Евы, неужели я оставлю собственную маму, даже не попытавшись?
Принесли картофель и мясо, я и сама проголодалась, поэтому первой показала маме пример. Стол накрыли возле клетки, она могла свободно подойти к столу и взять еду, но только облизнула пересохшие губы, жадно глядя на стол, но не подошла.
Это какой-то ужас, но… ей же нужно покушать!
Я подняла ладони, показывая, что не причиню ей вред, взяла тарелку и вошла в клетку. Двигалась плавно, осторожно, держа руки перед собой.
— Мамочка, я не причиню тебе вреда. Я люблю тебя, и всегда любила. Понимаю, это странно, учитывая, что мы друг друга не знаем, но ты носила меня под сердцем. Мы связаны кровью. Эта связь выше человеческого разума, ты ведь тоже чувствуешь?
По щекам скатились слезы. Мамины глаза тоже блестели, и она облизывала губы, глядя на тарелку в моих руках.
— Покушай, пожалуйста. Ты такая худая…
Я протянула тарелку, мама отпрянула.
— Не бойся.
Подхватила из ее тарелки картофелину и отправила в рот. Может, она боится, что ее отравят? Изумрудные это любят. А еще они могли использовать мой образ так же, как использовали ту женщину, выдавая ее за мою мать.
— Если ты думаешь, что все — очередная постановка, то ты не права. Одна ведьма Борхес сказала мне, что слушать нужно только свое сердце. Оно не обманет. Ты ведь чувствуешь нашу связь, не отрицай? Я настоящая. Я — Ариана, твоя дочь.
Я так и стояла с вытянутой вперед тарелкой, а мама плакала. Смотрела на меня и плакала. Она вытянула вперед дрожащую ладонь, но нерешительно одернула ее, словно обожглась, попробовала снова и, коснувшись тарелки кончиками пальцев, замерла.
— Все позади. Ты в безопасности, — произнесла то, что сама бы хотела услышать в такой ситуации. — Все закончилось, мама.
Улыбнулась сквозь слезы и кивнула, когда она нерешительно потянула тарелку на себя. Завладев добычей, мама забилась в угол и, умостив блюдо на коленях, принялась жадно есть прямо руками. Она почти не жевала, глотала куски целиком, порыкивая как дикая собака. Зрелище разрывало мне сердце. Меня трясло, и я не заметила, как Рейнхарт оказался рядом. Он обнял меня со спины, разделяя мою боль, впитывая и унимая мою дрожь, позволяя ощутить безопасность, которая так мне необходима.
— Леди Салида, — негромко произнес он. Мать сглотнула и посмотрела на владыку с ненавистью. — Мне не изменить произошедшего, но я могу стереть из вашей памяти эти годы, что вы провели в заточении. В гнезде сапфировых вы в безопасности. Здесь, рядом с дочерью, вы создадите новые воспоминания, наполненные теплом и радостью.
Она недоверчиво смотрела то на меня, то на него и все время облизывала сухие губы.
— Рейнхарт, она
