Но, подходя к дому Даны, он увидел, что она еще не спит — ее окно светилось ярко и тепло. Млад прибавил шагу, светящееся окно показалось ему избавлением от тоски и одиночества, сердце забилось сладко и радостно: как хорошо, что у него есть Дана! А потом дверь в ее дом приоткрылась — свет упал на крыльцо.
Он хотел ее окликнуть, он был шагах в десяти от ее дома, но вдруг увидел, что она не одна: на крыльце рядом с ней стоял Родомил. Млад не собирался слушать, о чем они говорят, но в тишине их голоса прозвучали громко и отчетливо. И, услышав их, он непроизвольно остановился: они не видели его и не слышали его шагов.
— Нет, Родомил, и не уговаривай, — с иронией сказала Дана, — я вообще не собираюсь замуж, мне это совершенно ни к чему.
Родомил взял ее за локоть, словно хотел обнять.
— Послушай, я понимаю… Но ты все же подумай. Я сделаю для тебя все. Хочешь, поставлю тебе терем, не хуже княжьего? Хочешь, одену в соболя? Я все могу, я всю жизнь свою к твоим ногам положу. Каменной стеной для тебя буду.
— Что-то мне совсем не хочется за каменную стену, — улыбнулась она, — я, конечно, подумаю, раз ты так просишь, но надеяться тебе не на что.
— Я никогда никого не любил, жил бирюком, а теперь у меня свет в окне появился. Я никогда не знал такой как ты… Я не верил, что такие как ты бывают на свете.
— Родомил, мне холодно здесь стоять. Иди, мне завтра на занятия.
— Да. Я сейчас уйду. Прости меня, — Родомил взял ее за плечи и притянул к своей груди, — прости. Я не могу без тебя.
Дана не отстранялась, но и не отвечала на его объятья. Млад стоял, как столб, не мог ни шевельнуться, ни сказать, что он все слышит, ни уйти прочь.
— Иди, Родомил, — сказала Дана, — я же сказала, что подумаю.
Тот резко и решительно отодвинулся от нее, застонал, глухо и горько, а потом не оглядываясь сбежал с крыльца, повернул к дому и тут же лицом к лицу столкнулся с Младом.
Млад не стал ничего говорить, развернулся и пошел назад, медленно и растерянно: он еще не понял, как к этому относиться. Только к одиночеству добавилась боль — острая, почти нестерпимая, от которой хотелось взвыть и завязаться в узел.
Родомил постучал в дверь через четверть часа — Млад сидел за столом с единственной свечой, шаманята улеглись, самовар остыл, в доме было тихо и неуютно. Он сидел и смотрел на огонек свечи, и ни о чем не хотел думать.
— Я пришел поговорить, — Родомил нерешительно остановился на пороге.
— Заходи, — Млад пожал плечами. Ему казалось, что говорить им совершенно не о чем. Разве что о Градяте и отце Константине.
Родомил снял шапку и шагнул к столу, не раздеваясь.
— У нас тепло, — сказал Млад, поднимая голову.
Родомил ничего не ответил и сел на лавку напротив Млада.
— Я должен объясниться, — начал он, — я сразу должен был объясниться.
— Зачем? Я все понимаю.
— Так получилось, будто я сделал что-то за твоей спиной. Мне это неприятно. Но ведь ты ей не муж? Почему я должен был отчитываться перед тобой?
— Ты и сейчас не должен передо мной отчитываться, — вздохнул Млад.
— Нет. Теперь я скажу. Я ее люблю и женюсь на ней. Я от нее не отступлюсь. Поэтому говорю: отступись ты.
Млад вскинул глаза — что-то показалось ему неправильным в словах Родомила.
— Мне кажется, Дана решит это без нас, разве нет? Совершенно не важно, отступишься ли ты, отступлюсь ли я — это не нам решать.
— Ты держишь ее, она привыкла к тебе, она не может так поступить с тобой, понимаешь? Отпусти ее! — воскликнул Родомил чересчур громко.
— Вот как? — Млад опустил голову.
— Да, именно так! И если ты спросишь ее об этом, как ты думаешь, что она скажет? Она пожалеет тебя!
— Я все же спрошу у нее, — пробормотал Млад.
— Спроси, — проворчал Родомил и отвернулся. Но, подумав, заговорил снова, — я не хочу с тобой ссориться, я не хочу с тобой соперничать. Ты хороший мужик, ты нужен мне, ты играешь слишком важную роль во всей этой истории с войной… Давай по-честному разделим наши отношения и не будем путать дела с любовью. Я клянусь, я не причиню тебе вреда, я буду стоять на твоей стороне, потому что мы с тобой сейчас в одной лодке, мы воюем против общего врага. Но Дана — она будет моей, хочешь ты этого или нет. Я все сказал.
Млад равнодушно кивнул:
— Я тебя понял. Спасибо, что был честным.
Родомил шумно вздохнул и поднялся:
— Тогда до встречи в суде послезавтра.
— До встречи, — односложно ответил Млад.
Дана вошла без стука, когда Родомил давно ушел, а Млад все так же сидел и глядел на огонек догорающей свечи. Она разделась ни слова не говоря и села рядом, взяв его руку в свою.
— Чудушко мое… Я хотела помучить тебя до завтра, но решила, что ты этого не заслужил.
Млад скрипнул зубами: возможно, Родомил прав — она только жалеет его.
— Я вчера не сказала тебе… Ты, конечно, нелепый, и смешной иногда… Но я вчера была в тебя влюблена. Как девочка просто. Я так гордилась тобой…
— Чем? — не понял Млад.
— Ты защищал меня. Ты закрывал меня собой.
— Это должен делать любой мужчина. Это нормально, разве нет?
— Может быть. Но меня защищал именно ты, а не какой-то там любой мужчина.
Млад снова скрипнул зубами: почему именно он должен отступится? Потому что Родомил выше его и шире в плечах? Потому что он может строить терема и покупать собольи шубы? Потому что он такой надежный и уверенный в себе? И никогда не бывает смешным и нелепым?
Дана словно ждала, когда Млад, наконец, решится ее обнять, и прижала голову к его груди.
— Я очень тебя люблю, — шепнул он, поглаживая ее плечо, — я тоже не могу без тебя жить.
— Так и не живи без меня, — она улыбнулась, пряча глаза.
Он не хотел верить, что она только жалеет его. Он просто не хотел в это верить, и понимал, что это слабость, это нечестно, но не мог отступиться, не мог отпустить ее, даже если бы Родомил оказался прав.
— Я десять лет мечтал защитить тебя от кого-нибудь… — сказал он и поцеловал ее в висок.
4. Князь Новгородский. Псков
Этот человек, Млад Ветров, волхв и шаман, которого Вернигора прочил в преемники Белояра, был не то что бы странным, не то что бы несуразным, не то что бы смешным… Волот смотрел на него и недоумевал, что в нем так притягивает к себе. Ведь когда Вернигора говорил о нем, князь сразу подумал: это же несерьезно! И за те полтора часа, пока продолжался суд над Совой Осмоловым, он уверился в этом, но вместе с тем подумал, что человек этот внушает ему доверие. Волоту почему-то представилось, как здорово было бы идти с ним вдвоем по какой-нибудь лесной дороге, держась за руки. И не думать ни о чем: ни о Руси, ни о предательствах, ни об обмане… Это просто добрый и хороший человек, нисколько не похожий ни на Вернигору, ни на доктора Велезара. Ни на Белояра… Разве что на дядьку, который уж точно не имеет камня за пазухой, тайных надежд на обогащение, собственных интересов и притязаний на место в этом мире.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
