Единственная горевшая свечка почти потухла, и очки он положил на тумбочку, но когда Харриет повернулась и посмотрела на него, Бенедикт увидел, что щеки ее вновь обрели краски, и почувствовал тепло ее улыбки.
Она громко чмокнула его в губы и снова завозилась, устраиваясь так, чтобы прижаться спиной к его груди. Мягкими пальцами взяв Бенедикта за запястье, она потянула его руку, чтобы он обнял ее, словно укутал одеялом. Прошло всего несколько мгновений, и дыхание, овевавшее его ладонь, стало ровным и сонным.
Уютно прижавшись к ней, чувствуя, что его сердце бьется в одном ритме с ее, Бенедикт вспомнил слова, сказанные Харриет несколько часов назад, когда призрачный огонь едва не поглотил их. Он положил голову на подушку, прижался губами к волосам Харриет и вдохнул их опьяняющий аромат.
– Харриет, – выдохнул Бенедикт, – мне кажется, я тоже тебя люблю.
Утро наступило сумрачное, похожее на вечер. Харриет разбудил гром. Она приподняла ресницы и посмотрела на безотрадный серый рассвет. Выбравшись из-под тяжелой, как свинец, руки спящего Бенедикта, Харриет всунула ноги в тапочки. Тяжелые и плотные тучи, такие, чго, казалось, их можно потрогать, беспокойно неслись над верхушками деревьев. Порывы ветра прижимали к стеклу капли дождя, хлеставшие с неба.
Харриет посмотрела на спокойно спавшего Бенедикта. Он не храпел и не крутился во сне, и Харриет подумала, что могла бы мирно спать с ним рядом всю жизнь.
Тут ей в голову прокралась одна мысль, отвратительная и жестокая. Ни с того ни с сего Харриет вспомнила, что сегодня их последний вечер вместе. Завтра в это же время она погрузит свои вещи в карету и покинет особняк леди Крейчли.
Харриет запретила себе думать об этом и предаваться внезапной грусти, закравшейся в сердце. Не позволит она себе и лелеять мечту о том, что их отношения не обязательно должны завершиться в этом особняке.
Она попятилась, тихонько вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь. Только почуяв чье-то присутствие рядом, Харриет сообразила, что не проверила, есть ли кто в коридоре.
Она поморщилась, посмотрела влево, никого не увидела и обернулась вправо.
Руки мгновенно закоченели, а дыхание перехватило. Пират стоял, повернувшись к ней широкой спиной, смотрел на лестницу и не подавал виду, что заметил Харриет. С трясущимися руками, не отрывая взгляда от жилета мертвеца, Харриет попятилась к своей комнате. Она ужасно перепугалась, но не смогла заставить себя вернуться к Бенедикту. Вдруг он уже проснулся и заинтересуется ее испуганным видом?
Тут Харриет увидела, что Уоррен Рочестер не один. Его покойная жена стояла перед ним, он держал ее за руку. Харриет с облегчением заметила, что рука светлая, а не обгоревшая, как во время сеанса: Волосы Аннабель капюшоном укутывали лицо и плечи, а раскрасневшиеся щеки и полные слез глаза делали ее похожей на все, что угодно, только не на привидение.
Харриет протянула руку за спину и начала шарить по двери, нащупывая ручку, – и тут Аннабель упала.
– Уоррен, – сказала она, и голос ее звучал как музыка, и не было в нем ни ненависти, ни удивления.
– Нет! – закричал Рочестер, и Харриет прочувствовала это слово всем своим существом.
Она побежала – не в комнату, а к лестнице. Вцепившись ногтями в дерево перил, Харриет всматривалась в полутемный вестибюль внизу. Уоррен уже был не на ступеньках, а на полу. Он поднял обмякшее тело жены на руки и покачивал его. Голова Аннабель под неестественным углом улеглась на плечо Рочестера. Вокруг них разгоралось пламя, и кольцо огня отбрасывало золотистые блики на немигающие глаза Аннабель.
Уоррен оторвал взгляд от жены и посмотрел вверх. Щеки его были мокрыми от слез, а лицо исказилось в страдальческой маске. Он встретился взглядом с Харриет, и она прижала кулак к губам, чтобы удержать крик.
– Доброе утро, дорогая леди!
Чьи-то пальцы прикоснулись к спине, Харриет взвизгнула, резко повернулась, прижалась спиной к стене и увидела отдохнувшего и бодрого Рэндольфа.
Он тут же принял встревоженный вид и протянул к ней свои старческие руки ладонями вверх.
– Извините меня, Харриет. Я не собирался вас так пугать.
Харриет покосилась краем глаза и ничуть не удивилась тому, что всепожирающего огня в вестибюле уже не было, а мертвая пара исчезла. Харриет с трудом сглотнула, опустила руку и попыталась улыбнуться, хотя опасалась, что своими движения напоминает сумасшедшую. Она быстро покачала головой:
– Я просто не слышала, как вы подошли.
– Я направлялся вниз, выпить чаю. – Рэндольф успокоился. Его только что приведенные в порядок усы подергивались при каждом слове. – Мне кажется, день, у которого такое начало, просто требует чашечку горячего чая. Попросить заварить и для вас, моя дорогая? Он как раз будет готов, когда вы оденетесь.
Жар бросился в лицо Харриет – она вспомнила, что стоит в одной сорочке, а халат остался в комнате Бенедикта. Харриет кивнула, обхватив себя обеими руками:
– Будьте добры. Я только освежусь.
– Чудесно.
Бенедикт проснулся и был не столько удивлен, сколько разочарован, увидев, что рядом с ним в постели никого нет. Но молодой человек в промокшем сюртуке, удобно расположившийся в кресле рядом с дверью, произвел на него впечатление.
– Дверь была заперта?
– Дверь в дом – нет. – Юноша, младше его всего на несколько лет, сиял от гордости. – А дверь в твою комнату – да.
– Я должен прийти в восторг?
Гарфилд Фергюсон-второй разочарованно вздохнул:
– Вообще-то нет. Замок не особенно сложный. Открыть довольно легко.
Младший Фергюсон перенял от своего покойного отца не только талант взламывать замки, но и много других черт. У него были такие же ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и крупные руки.
– Ты сам привез информацию? – Бенедикт выбрался из постели и потянулся за одеждой.
Фергюсон кивнул в сторону сложенного листа бумаги, лежавшего на тумбочке рядом с очками Бенедикта.
– Список имен. Рочестеры скрупулезно вели записи о рождениях и всякой всячине, как любят делать те, у кого аристократическая родословная.
Бенедикт надел очки и взял листок. Гарфилд-младший кашлянул. Когда он снова заговорил, его акцент стал гораздо заметнее. Бенедикт давно знал, что старший Фергюсон пользовался акцентом лишь в собственных целях – чтобы отпустить шутку, к примеру, или чтобы привлечь внимание особенно красивой женщины.
– Это твое, Бенедикт? Я почему спрашиваю, – тут голос Гарфилда задрожал от едва сдерживаемого смеха, – оно, похоже, немного порвано у рукавов.
Бенедикт, нахмурившись, обернулся.
– Кружавчики особенно хороши! – Фергюсон ухмыльнулся.
