Первая очередь подач закончилась выигрышем команды «Брозерхуд» в сто пятьдесят пять очков, и одиннадцать игроков «Пимс», довольно раздраженные, чтобы признать свои ошибки и явные промахи, смешались со зрителями.
После небольшого перерыва игра продолжилась. Подача была разыграна оживленно. Мистер Барроу, выглядящий довольно ярким отбивающим, в раздражении захватил мяч у факторного края поля и поднял дух своей команды, совершив пару двойных ударов в первом перелете. Мистер Гарретт достаточно умело отразил пять мячей следующей серии, а затем виртуозно подрезал мяч, чем заработал полезную тройку. Отскок вправо при следующем броске вернул мяч обратно мистеру Барроу, который демонстрировал счастливое чувство превосходства над окружающими и совершал хитрые перебежки. Толбой вздохнул с облегчением. Наконец-то его игроки оживились. На мистера Барроу, уверенного и успешного защитника, всегда можно было положиться, но, когда тот сделал свой очередной удар, его ноги задрожали, и он чуть было не пропустил важный мяч. Счет вырос до тридцати очков. В этот момент капитан «Брозерхуд» заменил низкорослого игрока центральной линии на Сильного спортсмена, защищающего край поля, при виде которого уже у Толбоя задрожали колени.
— Они выводят Симмондса на центр слишком рано, — сказал он. — Я только надеюсь, что сегодня никто не будет покалечен.
— Это их самый опасный игрок? — поинтересовался Брэдон.
Толбой кивнул. Свирепый Симмондс жадно увлажнил свои пальцы, натянул кепку на глаза, сцепил зубы и ринулся в атаку, как буйвол, бросив мяч с яростью девятидюймового снаряда в направлении Барроу.
Как один из самых быстрых игроков, Симмондс был непостоянен в том, что касается длины броска. Его первый мяч пролетел низко, резко поднялся ввысь и пронесся со свистом мимо мистера Барроу. Тот ловко поймал и отбросил мяч своему члену команды — заднему задерживающему[19], человеку с флегматичным выражением лица и в кожаных перчатках. Следующие две атаки со стороны Симмондса также не увенчались успехом. Четвертый мяч силача был послан прямо на должное расстояние. Барроу не растерялся и смело блокировал его захватом. Удар подействовал на него, как электрический шок; Барроу заморгал и потряс пальцами, как будто был не совсем уверен, целы ли его кости. Убедившись, что все в порядке, спортсмен лихо и уверенно отразил следующий, пятый мяч.
— Еще раз! Так держать! — закричал мистер Гарретт, уже во второй раз добежав до середины центра поля. Барроу стоял готовым к атаке. Еще во время полета очередного мяча, он поднял биту вверх, обхватил ее яростно суставами пальцев и резко отскочил, предоставляя шанс отличиться полевому игроку, который очень искусно отразил удар. Игроки поменялись сторонами поля.
Мистер Гарретт, проводя политику «заставить сделать это», продолжал систематично бить по мячу, блокируя первые четыре из последующей серии бросков. Пятая серия не обошлась без нудных перебежек; шестая также была блокирована Гарретом.
— Мне не нравится этот крикет замедленного действия, — пожаловался мистер Брозерхуд. — Когда я был молодым человеком...
Мистер Толбой покачал головой. Капитану было известно, что Гарретт страдал от некоторой робости, когда сталкивался с быстрым мячом. Он знал также, что оправданием такого поведения у Гарретта служили очки. Но Толбой надеялся, что Барроу вспомнит эту старую сторону своего коллеги и в нужный момент встанет на его место.
Раздраженный Барроу встретился с Симмондсом. Первый мяч грозного противника был безобидным и не изменил положения в игре; второй оказался резким ударом, но не достиг своей цели, как это случилось с третьим. Барроу звучно ударил по мячу и энергично отбросил его к границе поля под громкие возгласы болельщиков. Следующий мяч не попал в калитку только по милости Бога; шестой он умудрился подцепить и послать на ногу для одиночного удара. После чего Барроу перенял тактику мистера Гарретта — увильнул от всей полной серии — и заставил последнего встать лицом к лицу с демоном.
Гарретт намеревался сделать все от себя зависящее. Но очередной мяч поднялся перпендикулярно к его подбородку и сразу лишил игрока присутствия духа. Второй отскочил от земли и больно ударил ему в голову. Третий, брошенный на более далекое расстояние, казалось, издавал пронзительный звук, гоняясь за ним. Гаррету пришлось отступить, чтобы избежать повторного удара, он в отчаянии уклонился от своего преследователя, и мяч был забит.
— Господи, господи! — произнес мистер Хэнкин. — Кажется, пришел мой черед. — Он поправил наколенники и нервно заморгал.
Гарретт хмуро удалился в палатку. Мистер Хэнкин с раздражающей медлительностью семенил мелкими шагами к линии ворот. У него уже был небольшой опыт общения с Симмондсом, и он не был сильно встревожен. Хэнкин осведомился, где находится середина и сторона, что слева от боулера, поправил свою шляпу, спросил, можно ли передвинуть экран, и встретил мистера Симмондса приветливой улыбкой. Вид улыбающегося соперника заставил Симмондса немного нервничать. Тот скривил гримасу и свирепо ударил по мячу, проследовавшему мимо цели; за ним последовало два мяча слабой длины, которые мистер Хэнкин очень достойно отразил. Игра Хэнкина подбодрила мистера Барроу и успокоила его. Он ударил более уверенно, и счет вырос до пятидесяти. Не успели стихнуть аплодисменты, как Хэнкин почти молниеносно подскочил к безобидному мячу, ударил довольно сильно и далеко в левую сторону от боулера, огорчился своей неудачной подаче и ударил битой по левому бедру. Игрок, охраняющий калитку, всплеснул руками в мольбе.
— Аут! — воскликнул судья Гримбольд, пожилой и бесстрастный человек из отдела внешней рекламы «Пимс».
Мистер Хэнкин бросил на него уничтожающий взгляд и медленно, но величаво направился с поля.
— Это была неудача, — заметил мистер Хэнкин. — Мяч оказался ужасно далеко. Он никак не мог достигнуть какого-либо места рядом с калиткой.
— Там оставался небольшой разрыв, — сказал мистер Толбой.
— Да, конечно, там был разрыв, — признал мистер Хэнкин, — но мяч все равно попал бы мимо. Я не думаю, что кто-то может обвинить меня в том, что сегодня я не сделал все, что мог, и, если бы впереди меня встала «нога бэтсмена», я был бы первым, кто принял бы его вызов. Вы видели мой последний удар, мистер Брозерхуд?
— О да, я видел его очень хорошо, — сказал пожилой джентльмен со смехом.
— Я хочу знать ваше мнение, — произнес мистер Хэнкин, — был ли я вне игры или нет?
— Конечно нет, — ответил Брозерхуд. — И на моей памяти еще никогда не было этого положения. Я посещаю матчи по крикету вот уже шестьдесят лет. Шестьдесят лет, мой дорогой сэр, а это время, когда вы еще не были рождены или задуманы, и я не знал никого, кто был бы действительно вне игры — по его мнению, конечно же. — Он снова засмеялся. — Я помню, в тысяча восемьсот девяносто втором...
— Да, сэр, — перебил его мистер Хэнкин, — я должен уступить вашей опытной оценке.
— Пойду выкурю сигару.
Он отошел в сторону и сел на скамью рядом с мистером Пимом.
— Бедный старый Брозерхуд, — проговорил Хэнкин, — он становится старым и немощным. Очень немощным, в самом деле. Я сомневаюсь, что мы увидим его команду здесь в следующем году. Это было неудачное решение со стороны Гримбольда. Конечно, легко обмануться в подобных вещах, но вы могли сами видеть, что я был не больше вне игры, чем он сам. Какая досада, что это случилось, когда я только что разыгрался.
— Поразительная неудача, — согласился мистер Пим оживленно. — Вот выходит Инглеби. Мне всегда нравится наблюдать за ним. Он показывает, как правило, неплохую игру, не так ли?
— Возможно. Но никакого стиля, — заметил мистер Хэнкин мрачно.
— Разве нет? — спросил мистер Пим. — Конечно, Хэнкин, как опытному игроку, вам лучше знать. Но он всегда наносит сильные удары. Мне нравится смотреть,
— Ну, это то, что я говорю, — ответил мистер Пинчли. — Делай быстро свое дело, и пусть игра продолжается — таково мое понимание крикета. Я терпеть не могу, когда бездельничают и слоняются попусту.
Это наблюдение было адресовано в мистера Миллера. Последовал утомительный период, во время которого счет медленно вырос до восьмидесяти трех очков, когда Толбой, отступив несколько поспешно к концу центральной части поля, поскользнулся на сухом дерне и упал на траву.
В течение следующих пяти минут мистер Миллер, тяжело ступая по центральной части поля в галантном отклике на невозможный зов мистера Бизили, был удален после накопления усердных двенадцати очков. Мистер Брэдон, спокойно шагая к калитке, напомнил себе, что он был все еще в глазах Пима и Брозерхуда мистером Дэсом Брэдоном. А последний, решил он, — тихая и скромная посредственность. Ничего не должно было напомнить Питера Уимзи двадцатилетней давности, ознаменовавшего два столетия успешными играми за Оксфорд. Никаких необычных ударов мяча на правую сторону поля битой в горизонтальном положении. Ничего выдающегося. С другой стороны, он заявил, что был крикетистом. Он решил сделать около двадцати перебежек, не больше и, если возможно, не меньше.
