что еще нужно тем, чье место в буфете?). В репертуаре были пародийные и классические пьесы «Граф Нулин», «Пиковая дама», «Шинель», «Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем», «Лев Гурыч Синичкин», «Что случилось с героями “Ревизора” на другой день после отъезда Хлестакова» и т. д. Слава театра превзошла популярность дома, москвичи говорили: «Дом “Летучей мыши”». Чем хуже были дела в стране, тем больше был спрос на злободневные спектакли театра. Спекулянты билетами — барышники — накручивали двойную цену. Исчезла интимность, зато в буфете французское шампанское лилось рекой, как и деньги в карман Балиева. Капитал общества «Летучей мыши» превысил 100 тысяч рублей. В Большой Гнездниковский спешили привести приезжавших в Москву известных иностранцев, в 1915 году здесь встречали Герберта Уэллса.
В кабаре показывалось и кино, сценарии для которого писал Аркадий Аверченко, — «Ловля блох в Норвегии», «Теща приехала» и всё в таком духе. Успех у публики был фантастический. Специально для зрителей в программках было напечатано:
«Дирекция просит публику
не отбивать тактов ногами, руками, ножами и вилками, так как дирижер блестяще музыкально образован, знает все виды тактов и получает за это хорошее жалованье».
В феврале 1917 года в «Летучей мыши» хлопали и смеялись над тем, как в Норвегии ловят блох, а полки и витрины московских магазинов уже опустели. В стране бардак, на железных дорогах саботаж, в армии брожение. Алиса Коонен, танцующая в «Летучей мыши», с горечью замечает: «Какие гадкие люди кругом. Боже. С ума можно сойти?!» Она хочет в Париж… Тот год — переломный в истории кабаре, Никита Балиев чего-то еще ждет, жалуется на то, что не узнаёт своей публики, просит в театре не носить погоны: «Ведь не хотите же Вы, господа, чтобы у меня были неприятности, Вы же знаете, что “товарищи” погон терпеть не могут». Из зала его спрашивают: «А вы сами-то как к погонам относитесь?» Он, один из лучших конферансье России, впервые не знает, что ответить…
«Товарищам» содержание репертуара «Летучей мыши» казалось подозрительным, да и само название театра навевало странные ассоциации. Вот если бы в подвале в Большом Гнездниковском открылся театр рабочей молодежи, тогда другое дело. А так это сплошное разложение, потворствование буржуазным нравам и все такое…
Попытка прижиться в новых условиях не удалась, в 1918 году театр выступал в воинских частях Красной армии, в железнодорожных депо, пока не представилась возможность уехать на гастроли за границу, вслед за своей публикой. В Европе и Америке его встретили с распростертыми объятиями — там «Летучую мышь» уже давно ждали те, кто до 1917 года не представлял без нее своей жизни. На Бродвее Балиев обрел то, что потерял в Совдепии, — публику, успех и аплодисменты.
Но занавес в зале продолжал подниматься и без «Летучей мыши», в 1919 году в помещении театра шли спектакли первой студии Художественного театра, а в 1924 году здесь начал работать московский Театр сатиры, а после его переезда на Триумфальную площадь — студия Малого театра. В 1930 году уже и эта студия переехала, на этот раз на улицу Серафимовича, 2 (Дом ЦИК и СНК СССР — «Дом на набережной»). И в подвал на несколько десятков лет заселился первый и единственный в мире цыганский театр «Ромэн» под руководством его создателя режиссера Моисея Гольдблата. В 1958–1985 годах в помещении ставились спектакли Учебного театра ГИТИСа, а в 1989 году по этому адресу вновь прописался театр-кабаре «Летучая мышь» под руководством Григория Гурвича.
Нэп оживил богемную жизнь актерских кабаре, наиболее известным из которых в 1922 году стало «Нерыдай» в Каретном Ряду, близ сада Эрмитаж, организованное артистом оперетты, бывшим комиком Александром Кошевским. Интерьеры кабаре оформлял художник МХАТа Виктор Симов, стилизовав его под трактир, в соответствии со вкусами мещанской эпохи. Сцену превратили в огромный пузатый чайник с русскими печками по бокам, в которых устроили ложи для нэпманов. Занавес в чайнике раскрасили в лубочном стиле, в зале — канарейки в клетках. Официантов переодели под трактирных половых в белых брюках и рубашках.
Тексты пародий и дивертисментов в «Нерыдай» придумывала солидная группа авторов — Николай Адуев, Вера Инбер, Анатолий Мариенгоф, Виктор Ардов, Вадим Шершеневич. Выступал с романсами и баснями корифей русского театра Владимир Давыдов, аккомпанировавший себе на гитаре, но больше всего было молодых артистов, которым в будущем будет суждено стать любимцами советских кинозрителей. Михаил Жаров рассказывал: «Попасть туда было невозможно, посещать его могли только люди состоятельные, каковыми тогда были нэпманы. На его подмостках выступали все самые модные артисты текущего московского сезона. Кошевский создал небольшую труппу по типу “театра миниатюр”, где актеры делали всё — играли, пели, танцевали. Программу обычно готовили объединенную на одну какую-нибудь тему с хлестким названием. Чтобы не быть заподозренным в недостойном для артиста “торгашеском деле”, Кошевский придумал остроумный ход — он создал в своем трактире специальный “актерский стол”, уголок, изолированный от “нэпачей”, где могли сидеть только актеры и есть свое недорогое дежурное блюдо. Не имеющим отношения к театру посетителям, даже “денежным тузам”, сидеть за этим столиком было запрещено. Это создало кабаку репутацию актерского ночного клуба. Съезд начинался к десяти часам вечера. За актерским столом в гостях у “Не рыдай!” всегда был кто-нибудь из “знаменитостей”. А так как за столом было всего 15–20 мест, то на него существовала актерская очередь. Театральные “звезды” были дополнительной приманкой для мещан с толстыми карманами».
Жаров выступал на пару с Гаркави, читая сатирический скетч Эрдмана «Москвичи в Чекаго». Их злободневные и остроумные куплеты имели бешеный успех и никогда не повторялись. Каждый вечер — новые:
Пока еще не спеты
Ни мной, ни им куплеты,
Мы просим и мужчин,
И дам
Помочь немного в этом
Нам.
Мы просим
Вслед за нами
Пристукивать
Руками,
Когда дойдем мы до конца…
Ламца-дрица,
А-ца-ца!
Жаров и Гаркави были популярны, их часто вызывали на бис. Куплеты помогали выживать, за них платили деньги, но и нагрузка за ночные выступления давала о себе знать — у Жарова появился нездоровый кашель. А утром его ждали в театре на репетицию.
На сцене «Нерыдай» заблистала звезда Рины Зеленой, приехавшей из Ленинграда. Она развлекала публику частушками, песнями («Когда горит закат») и сатирическими эстрадными сценками[12]. Среди конферансье были не только Гаркави с Жаровым и Игорем Ильинским, но и Георгий Тусузов (он будет служить в Театре сатиры до преклонных лет) и Марк Местечкин (будущий директор цирка на Цветном бульваре). Вера Инбер написала для них оперетку «Веселый месяц май», весело разыгранную под аккомпанемент шумового оркестра, в котором единственным музыкальным инструментом был барабан. Это был прообраз знаменитого номера из «Обыкновенного концерта» Образцова, где самодеятельный оркестр из водосточных труб, кошки и унитаза
