Я узнала огненноволосого Хью.
— Что с ней?
Он держал на сворке нескольких громадных ирландских борзых — таких длинноногих, что они с запасом высоты заглядывали мне в глаза, пока страж меня нес.
— Сотрясение мозга и беременность. Месячная беременность двойней.
Он оторопел.
— Надо срочно ее унести.
Целительница кивнула.
— Безусловно.
Вокруг нас сомкнулись придворные с собаками, и даже если бы Таранис открыл сейчас дверь, он увидел бы только плотную толпу придворных, а не меня.
Неужели они ради меня бросят вызов королю? Под изменнические речи мы быстро двигались по коридору. Говорила дама с серо-голубыми, будто небо или водный поток, волосами — я не сразу ее вспомнила, но вспомнила: леди Элишед.
— Пресс-секретарь уже связался с людскими СМИ.
— И что он ответил на обвинения королевы Андаис?
— Что мы предложили принцессе убежище после того, как на нее злодейски напали ее собственные стражи.
— То есть ту же ложь, которую скормил ему Таранис, — сказал Хью.
Леди Элишед кивнула.
— А журналисты знают, что он напал на нас в адвокатской конторе? — спросила я.
Все опешили, словно не думали, что я могу заговорить. Наверное, для них я была объект, а не личность. Они не потому меня поддерживали, что верили или симпатизировали мне лично, они верили той магии и силе, которая благодаря мне возвращалась в страну фейри. Я для них всего лишь была сосудом для этой силы.
— Да, — сказал Хью. — Мы обеспечили утечку информации. Твоих раненых стражей сфотографировали на входе и выходе из больницы.
Мы подошли к огромным двойным дверям белого цвета. В этом коридоре я никогда прежде не бывала — не удостаивалась чести посещать спальные покои короля, — и надеюсь, и дальше не придется.
Ко мне придвинулась леди Элишед.
— Принцесса Мередит, если тебе будет угодно, я бы предложила тебе шаль, набросить на себя.
Она протянула шелковый платок — ярко-зеленый, расшитый золотом, очень в тон моим глазам. Я посмотрела на нее, стараясь не поворачивать головы. Они что-то задумали. Не знаю что, но шаль в цвет моих глаз появилась неспроста. У них явно был план действий, если они даже одежду мою продумали.
— Было бы просто замечательно, — сказала я очень тихо; мне страшно было говорить громче, я не знала, как отзовется на это моя голова.
Мне случалось мгновенно исцеляться и от худших ран, но на сей раз Богиня как будто предпочитала избавлять меня от страданий постепенно, а не сразу.
Пока леди Элишед и еще одна придворная дама помогали мне облачиться в халат — это не шаль оказалась, а халат, — Хью сообщил:
— Под небольшим нажимом со стороны наших друзей король потребовал пресс-конференции, чтобы изложить свою версию событий. Он собирается «развеять чудовищную ложь, распространяемую Неблагими». Журналистов собрали еще ради слухов о нападении в Лос-Анджелесе, но они не успели разъехаться. Теперь они ждут, чтобы король высказался об обвинениях в твоем похищении.
— Он позволил журналистам войти в холм? — удивилась я.
— Разве он может уступить Неблагим право называться более прогрессивными? Андаис созвала пресс-конференцию, требуя твоего освобождения. Если он не ответит тем же — он распишется в своей вине.
Мне подумалось, что я знаю, почему Богиня не спешит меня исцелять: надо было, чтобы журналисты увидели меня раненой.
— А сам он верит собственным словам, будто он меня спас?
— Боюсь, что так.
Леди Элишед застегнула ворот халата золотой булавкой.
— Я бы и прическу поправила, будь у нас время.
— Лучше пусть она выглядит взъерошенной и измученной, — сказал Хью.
Мне удалось улыбнуться Элишед.
— Спасибо за халат. Все будет хорошо, только донесите меня до журналистов. Эфир будет прямой?
Леди Элишед свела брови.
— Я не знаю, что это такое.
— Да, — сказал Хью. — Прямой.
— Не стоит здесь стоять, — напомнил светловолосый страж.
— Здесь нас может увидеть один король, а он теперь зеркалами ради этой цели не пользуется. Нам здесь безопасней, чем в любом другом коридоре, — сказал Хью.
— Никто не посмеет шпионить за королем, — поддержала его какая-то придворная дама.
Так что мы остались на месте, в личных покоях Тараниса. В полной безопасности — для того, чтобы строить заговор за его спиной. В безопасности от шпионов, потому что они боялись попасться на глаза королю, и от короля — которого ослепило его безумие.
Мне стало интересно, кому первому хватило дерзости догадаться, что лучшее место устраивать заговоры — это святая святых дворца, королевские покои. Кто бы он ни был, лучше с ним держать ухо востро. Составить заговор против следующего короля будет еще проще — опыт есть.
— Мы сперва хотим проверить, насколько ясны твои мысли, — сказала леди Элишед.
Хью пояснил:
— Раны в голову плохо отражаются на способности держать язык за зубами, а игры у нас слишком опасные. Нельзя посвящать тебя в секреты, если ты их выпалишь ненароком.
— Здесь можно говорить свободно? — спросила я.
— Да.
— Поставьте меня перед камерами, и я разыграю для вас деву в беде.
На лице у Хью и еще у нескольких появились улыбки.
— Замечательно. Ты все поняла.
— Я с пеленок общаюсь с прессой. Я понимаю ее силу.
— Мы заставили его поклясться самой торжественной клятвой, что он не покажется, пока мы не убедимся, что ты не испортишь весь план, узнав, что он здесь.
Я попыталась нахмурить брови, но оказалось слишком больно. Я сказала словами:
— О чем ты?
У дверей, не различимых из-за толпы придворных и собак, возникло какое-то движение. Толпа расступилась, и показался большой черный пес. Не такой громадный, как некоторые из ирландских волкодавов, но… Пес побежал ко мне, стуча когтями по мраморному полу.
Я чуть не прошептала его имя вслух, но вовремя остановилась и протянула к нему руку. Он потерся о нее громадной мохнатой головой, и тут взвихрился теплый туман, покалывающий сгусток магии. Рядом со мной стоял Дойл, нагой и совершенный.
Из всей его одежды одни только серебряные сережки пережили трансформацию и теперь мерцали сквозь водопад его волос. Даже ленты из косы до пят исчезли.
Безоружный и одинокий он стоял внутри холма Благих. У меня живот свело при мысли, какой опасности он себя подвергает; в этот миг я боялась за него больше, чем за себя.
Он взял меня на руки, и я прильнула к его груди, прильнула к его теплу, к его силе. Голову я повернула слишком резко, и опять поднялась волна тошноты, мутя зрение. Он как будто почувствовал: переложил меня поудобней. А потом со мной на руках опустился на колени в бело-золотом коридоре, и зеркала многократно отразили его черноту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
