— Нет, лучше я на себя, — возразил Робин. — У тебя еще есть надежда на спасение, а я от спасителя совсем отрекся, когда эти мудаки стали стрелами пулять…
— Нет, я грех возьму, — перебила его Бонни. — Из нас троих моя душа самая погрязшая. Лучше пусть на мне лишний грех будет, мне уже похуй, грехом больше, грехом меньше. Все одно в аду гореть.
— Охуеть какая у нас взаимовыручка, — пробормотал Мелвин себе под нос. — Один, блядь, за всех, и все за одного.
В коридоре послышались шаги, затем голос кнехта-стражника почтительно проговорил:
— Извольте пожаловать, святой отец.
Святой отец переступил порог, недоуменно заморгал, затем вздрогнул и с криком:
— Еб вашу мать, пидоры!
Взмахнул своим чудесным посохом.
И получил по башке рукоятью меча. И повалился святой отец на каменный пол вниз мордой, и откатился посох в сторону, и выпала из набалдашника неведомая херовина, железная и довольно массивная. И поднял ее Мелвин, и увидел на боку херовины буквы и прочел:
— Сцорцхер. Скорцхер. Сцорчер. Хуйня какая-то.
— Может, скорчер? — предположил Робин.
— Может, и скорчер, — кивнул Мелвин. И добавил задумчиво: — Где-то я уже слышал это слово…
За дверью кто-то деликатно покашлял, затем источник кашля появился в дверном проеме, и стало видно, что это Реджи Хеллкэт.
— Осмелюсь доложить, это слово многократно произносилось покойным узурпатором, когда он напивался, злился, буянил и ругался с невидимыми демонами, — сказал барон. — В основном примерно в таком контексте: «Не знаю, кто спиздил ваш ебаный скорчер, но наказывать весь род человеческий нельзя!» Как-то так.
— Ага, — сказал Мелвин. Немного помолчал и повторил: — Ага.
И перекосилось его лицо, и пнул он поверженного Бенедикта под ребра со всей силы.
— Так значит, сука, блядь, вся хуйня из-за тебя?! — злобно прошипел ярл. — Спиздил демонический артефакт, и теперь доволен? Да я тебя…
— Осмелюсь предложить вашему высочеству, пусть ведьма превратит его в лягушку, — предложил Реджи.
— Не ведьма, а невеста его высочества, — уточнила Бонни.
— Ну ни хуя себе! — изумился Реджи. — Ваше высочество, это правда?
— Хуявда! — рявкнул Мелвин. — Да, правда. Кто-нибудь, разбудите попа, я заебался ждать, пока он очнется!
— Позвольте мне, ваше высочество, — вызвался Реджи.
Примерился, отвел ногу назад, но тут почтенный настоятель открыл глаза и промычал нечто нечленораздельное.
— Встать, — повелел Мелвин, и голос его был негромок, но страшен.
Бенедикт беспрекословно подчинился.
— Сейчас ты, мудень, выслушаешь мою исповедь, — Мелвин стал загибать пальцы, — затем исповедь моего брата, моей невесты, моего вернейшего вассала, — он ткнул пальцем в Реджи, — и отпустишь все грехи, какие будут перечислены. Немедленно отпустишь, без всяких епитимий. Понял?
— Это же пиздец моей душе, — вздохнул Бенедикт.
— Пиздец твоей душе настал давно, — строго сказал Мелвин. — Когда ты, пидарас, спиздил этот ебаный скорчер хуй знает у кого, вот тогда и настал пиздец твоей ебаной душе.
Из коридора донесся неясный шум, словно кто-то упал.
— Что там такое, кого черти несут? — возмутился Мелвин.
— Монашек какой-то, — отозвался из коридора кнехт-стражник. — Шел-шел, а потом вдруг наебнулся и забился в судорогах.
— Это Эрик Припадочный, — пояснил Бенедикт. — Падучей страдает, как святой Павел.
— Тебе, мудаку, слова не давали, — оборвал его Мелвин. — Ну что, готов слушать исповедь?
— Куда же я, блядь, денусь, — вздохнул Бенедикт.
— Тогда слушай, — сказал Мелвин.
— Может, не стоит так прилюдно? — перебил сюзерена барон Хеллкэт. — Исповедь — дело интимное…
— У меня нет тайн от верных вассалов, — заявил Мелвин. — И у вас от меня тоже нет тайн. Или я неправ?
— Прав, — печально вздохнул Реджи.
Мелвин каялся минут десять, затем выдохся.
— Ну, вообще, — сказала Бонни, когда он замолк. — Я-то про себя думала, что грешница невообразимая, а теперь…
— Ты еще меня не слушала, — подал голос Робин. — Я тут недавно человека случайно загнрыз и сожрал…
Реджи истерически расхохотался.
— Не смешно, — сказал Робин. — Знаете, друзья, как страшно, когда просыпаешься, а вокруг мясо и кишки, а брюхо набито, как пернатый барабан. Жуть!
В коридоре снова послышались шаги, в комнату влетела Изабелла Айронсайд, вся растрепанная и с разбитыми губами.
— Любимая! — закричал Робин.
И попытался сгрести Беллу в объятия, но получил в нос и отлетел в сторону, в то время как Белла бросилась к Мелвину.
— Милый! — воскликнула она и осела на пол, как бы лишившись чувств.
Мелвин легонько пнул ее по круглой заднице и сказал:
— Я не дракон. Дракон мой брат. Робин его зовут, вот он стоит. И нечего его бить, он на тебе жениться хочет.
Эти слова моментально привели Беллу в чувство. Она открыла глаза, вскочила и через секунду рыдала в объятиях Робина.
— Святой отец, давайте я пока исповедуюсь, чтобы времени не терять, — сказала Бонни. — Значит, так. Я убивала, крала, прелюбодействовала, лжесвидетельствовала…
— Есть ли хоть одна божья заповедь, которую ты не преступила, ведьма? — мрачно спросил Бенедикт.
— Козленка в молоке матери не варила, — ответила Бонни. — А остальные, вроде, все преступила. Значит так, по порядку. Убивала я следующих людей…
Исповедь ведьмы продлилась минут пять и прекратилась, когда отец Бенедикт не выдержал ее словоизлияния и закричал:
— Да пропадите вы все пропадом, отпускаю вам все грехи оптом, только отъебитесь от меня!
Братья Локлиры радостно зааплодировали, и Мелвин сказал:
— А теперь пойдемте бухать.
Они пировали весь вечер и всю ночь, и еще немного утром. Незадолго до рассвета случилось чудо — с неба опустилась неведомая летающая херня, засосала в свое чрево Эрика Припадочного и упиздюхала обратно на небо. Впрочем, многие говорили, что эта херня была ненастоящая, а как бы морок, как в сказках про колдунью Моргану.
В это же самое время, но на тысячу лет позже и в другой вселенной, заседал комкон. Обсуждали вопрос, не стоит ли подправить орбиту какого-нибудь астероида, чтобы тот как бы случайно врезался в альтернативную средневековую Англию и ликвидировал позорище, развивающееся на глазах миллионов коммунаров и уже оказавшее заметное дурное влияние на моральный климат общества. Предложение поставили на голосование и провалили незначительным большинство голосов. Один знаменитый историк сказал по этому поводу следующее:
— Астероид уронить никогда не поздно. А представится ли еще раз такая чудесная возможность изучить на практике раздвоение истории на альтернативные потоки… Да еще под воздействием точечного контакта с высокой культурой… Да еще с этой удивительной мотивационной телепатией… Да тут научного материала на сто лет хватит!
Припадочный Эрик, снова ставший Сашей Зуйковым, валялся на кровати и горько плакал. Во-первых, его обидело, что его выдернули со средневековой планеты как сопливого малька, он-то думал, что ловко всех обманул, от всех спрятался, а оказалось, он как легендарный Неуловимый Джо — не ловят только потому, что никому не хочется. Обидно. А во-вторых, Галя Цзюн ему не дала. Только начал привыкать к припадкам, только начали развиваться вокеруг интересные исторические события, и вот на тебе — прилетел флаер, погрузили, как барана, привезли обратно в интернат, пидарасы ебучие, чтобы их всех медведи ебали…
Галя Цзюн, проходившая мимо мальчиковой палаты, споткнулась, ухватилась руками за голову и всхлипнула. Опять прострелило виски неожиданной болью, хорошо, никто не увидел, а то опять потащили бы к врачу. С тех пор, как вернулся Сашка, то и дело такой прострел происходит. И не только у нее. Девчонки уже шепчутся, что на Сашку на той планете порчу навели. Жалко, парень-то хороший был, Галя бы ему дала, если бы от него голова не болела. Если бы, да кабы… Эх, нет в жизни справедливости…
В другой вселенной, отстоящей на тысячу лет в прошлое, над Англией поднимался рассвет. И было это не просто очередное восхождение Солнца над горизонтом, но рассвет новой эры. Но что это была за эра, и какими потрясениями ознаменовался ее приход — это уже совсем другая история.
© Copyright Проскурин Вадим Геннадьевич ([email protected]), 04/11/2012.
