Малыш стрелой метнулся прочь от дженосквы — за что его трудно было винить — вверх по ступенькам ближайшего здания, которое оказалось Чикагским институтом искусств. Ближайший костюм прыгнул на его беззащитную спину.
Я выбросил посох вперед с криком: «Forzare!» — и невидимой силой расплющил прыгнувший костюм в воздухе, разметав его прямо над плечом Баттерса.
— Черт возьми! — проорал я со всей возможной искренностью, которой собралось немного. — Очистить линию огня!
Баттерс метнул на меня полный ужаса взгляд, отшатнулся, и стукнулся о самого северного из двух бронзовых львов перед Институтом искусств. Он бросил взгляд на статуи, облизал губы и прошептал что-то себе под нос.
Оранжевый свет хлынул из внутренних складок его пальто и быстро просочился в бронзовую статую, подтверждая то, как он выполнял все эти трюки.
Боб.
Боб-Череп свободно носился вокруг, словно какой-то чёртов подручный супергероя.
Боб был тем, кто двигал скейтборд. Боб направлял верёвки на запястьях Баттерса. Боб мутил с пальто Баттерса, чтобы он удачно приземлился.
Чёрт. Боб был просто грандиозен.
Всё объяснялось просто. Хотя Боб был духом, он всегда мог управлять физическими объектами. И если в прошлом он в основном делал это только с довольно небольшими и лёгкими вещами, как любовные романы или собственный череп, то не было никаких известных мне причин, чтобы не взяться за что-нибудь побольше. Я всегда считал, что ему просто не хватало мотивации.
Я редко выносил Боба из своей лаборатории, и на то были причины. Чтобы так контролировать духа, Баттерсу требовалось иметь в своём распоряжении и череп Боба, что он и делал прямо сейчас. Он просто таскал череп с собой, вероятно, в этом рюкзаке, а это означало, что преданность Боба была столь же хрупка, как и способность Баттерса физически обладать черепом. Если черепом, а заодно многовековыми знаниями и опытом Боба, завладеет кто-то вроде Никодимуса, страшно подумать, для каких целей могут использовать моего старого друга.
Конечно, эти страхи резко отошли на второй план, когда я понял, что именно Баттерс повелел сделать духу.
Из глаз огромного бронзового льва вдруг посыпались оранжевые искры. Затем, двигаясь в точности как настоящий живой зверь, статуя повернула голову в мою сторону, пригнулась и издала мощный и вполне натуральный львиный рык.
— Вот дерьмо, — сказал я.
— Задержи их! — прокричал Баттерс.
Лев снова зарычал.
— Чёрт тебя побери, Баттерс, — огрызнулся я себе под нос, — я пытаюсь помочь!
И тут несколько тонн ожившего бронзового хищника, управляемые разумом и волей самого могущественного духа, с которым я когда-либо сталкивался, бросилось прямо мне на голову.
Глава 28
Давненько на меня не прыгал грёбаный лев, да и в тот раз он был из настоящей плоти и крови, из зоопарка. Ещё ни разу что-то целиком из металла не пыталось меня убить, если не считать эпизодических встреч с орудиями потенциальной гибели в дорожно-транспортном происшествии, и никогда и то и другое одновременно. Так что этот случай можно считать первым.
И это очень важно в работе. Новые трудности. Что бы я без них делал?
Если бы не Зимняя мантия, я думаю, Боб снёс бы мне голову с плеч. Но вместо этого, я нырнул достаточно быстро и низко, чтобы избежать огромной лапы, которая неслась прямо на меня. Боб перемахнул через меня и врезался в парочку костюмов Вязальщика с сокрушительным энтузиазмом. Они отлетели словно кегли, а бронзовый лев развернулся слишком быстро для своего веса и присел, чтобы прыгнуть на меня снова.
И один из львиных горящих оранжевым огнём глаз, тот, что был с противоположной стороны от улицы, закрылся в самом коротком подмигивании, которое только можно представить.
Боб всё понял.
Мой бывший лабораторный ассистент грянул: «Умри, предатель!» — и снова рыкнул.
— Берегись, он вырвался! — заорал я ближайшему костюму, отступая в его сторону и пытаясь удержать внезапную ухмылку. — Он всех нас растерзает!
— Рррарх! — Боб зарычал и снова бросился на меня.
Я шарахнулся в сторону в последнюю секунду, чтобы костюм не заметил приближения Боба, пока не было уже слишком поздно. Бронзовый лев врезался в костюма, его закружило в водовороте сломанных конечностей и шлёпнуло о стену Института искусств. Костюм взорвался в чистую желатиновую слизь, его физическое воплощение было слишком искорёжено, чтобы призванный Вязальщиком дух мог и дальше оживлять его. Лев триумфально зарычал и повернулся к следующему ближайшему костюму.
— Он мой! — крикнул я, навёл посох на Боба и прорычал: — Fuego!
Взрыв чистого огня вырвался из посоха, промазал мимо беснующейся статуи льва буквально на дюйм и угодил прямиком в пару костюмов, охватив их огнём и заставив испускать странные завывания разочарования и гнева, когда они начали терять свои физические формы.
Разъярённые горящие костюмы прыгнули на Боба, и охотничье-стайный инстинкт демонов побудил всех остальных тоже броситься на статую. Боб взревел, огни в его глазах весело вспыхнули, и он начал отбрасывать их лапами, как Мистер, играющий с несколькими мешочками кошачьей мяты на верёвочке.
Я отпрыгнул от этой мясорубки и огляделся в поисках Баттерса. Первым делом я посмотрел туда, где он только что был, но там никого не было — только пустая пластиковая бутылка катилась по ступеням, подгоняемая порывистым северным ветром. Как раз такая, какую я использовал для создания зелий.
Баттерса развеяло по ветру. Чёрт, фактически буквально. Когда-то давно я приготовил эликсир бегства, который спас меня от жабодемона, и, если бы у меня была двадцатка, я бы поставил её против куска жевательной резинки на то, что Баттерс повторил мою старую формулу и использовал её, чтобы иметь возможность быстро исчезнуть в суматохе.
Потому что суматоха была: взрывы, рычание и шум делали в точности то, на что я и надеялся, — привлекали внимание. Хотя погода и приглушала звуки, а рабочий день уже давно закончился, окружающий нас район не был совершенно безжизненным. Начали загораться огни. В окнах соседних зданий стали появляться лица.
Одной из исходных точек здравого смысла в сверхъестественном мире является то, что вы не привлекаете к себе внимание смертных властей. Отдельно взятый смертный (или двадцать смертных) не много значит для реального сверхъестественного хищника. Я чертовски уверен, что серьёзные плохие парни, как, к примеру, один из них — огромный и волосатый, что прячется в тени Института искусств на противоположной стороне улицы, могли бы без колебаний выйти против толпы смертных и рассчитывать на победу. Но в таком городе, как Чикаго, разборки с человечеством не сводятся к схватке с десятком или даже с парой сотен смертных. Это означало бы конфликт с тысячами, и что более важно, это означало бы конфликт с теми, кто достаточно подготовлен и вооружён, чтобы быть реальной угрозой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
