Лаптев Федор Федорович, брат Алексея, «похожий на него до такой степени, что их считали близнецами». «Это сходство постоянно напоминало Лаптеву о его собственной наружности, и теперь, видя перед собой человека небольшого роста, с румянцем, с редкими волосами на голове, с худыми, непородистыми бедрами, такого неинтересного и неинтеллигентного на вид, он спросил себя: «Неужели и я такой?» («Три года», 1895).
Лаптева Юлия Сергеевна, дочь доктора Белавина, жена Алексея Федоровича. «На ней было легкое изящное платье, отделанное кружевами… а в руках был все тот же старый зонтик… Она о чем-то думала, и на ее лице было грустное, очаровательное выражение, и на глазах блестели слезы. Это была уже не прежняя тонкая, хрупкая, бледнолицая девушка, а зрелая, красивая, сильная женщина» («Три года», 1895).
Лебедев Павел Кириллыч, председатель земской управы, отец Саши. «Впрочем, я баба, баба. Обабился, как старый кринолин. Не слушай меня. Никого, себя только слушай» («Иванов», 1887–1889).
Лебедева Саша, 20 лет. «Ах, Николай, если бы ты знал, как ты меня утомил! Как измучил мою душу! Добрый, умный человек, посуди: ну, можно ли задавать такие задачи? Что ни день, то задача, одна труднее другой… Хотела я деятельной любви, но ведь это мученическая любовь!» («Иванов», 1887–1889).
Лебедкин Кузьма, «сапожных дел мастер из Варшавы» («Сапожник и нечистая сила», 1888).
Лесницкая Юлия, «девица, богобоязливая и милосердная». «Замуж не пошла, а когда помирала, то все свое добро поделила; на монастырь записала сто десятин да нам, обществу крестьян деревни Недощотовой, на помин души, двести, а братец ейный, барин-то, бумагу спрятал, сказывают, в печке сжег и всю землю себе забрал. Думал, значит, себе на пользу, ан – нет, погоди, на свете неправдой не проживешь, брат» («По делам службы», 1899).
Лесницкий, старый барин, помещик, присвоивший себе чужие земли. «Барин потом на духу лет двадцать не был, его от церкви отшибало, значит, и без покаяния помер, лопнул. Толстючий был. Так и лопнул вдоль» («По делам службы», 1899).
Лесницкий Сергей Сергеич, страховой агент, «барин молодой, гордый». «…Обидно, значит, в тележонке трепаться по уезду, с мужиками разговаривать… теперь, видишь, руки на себя наложил»; «Ему представилось, будто Лесницкий и сотский Лошадин шли в поле по снегу, бок о бок, поддерживая друг друга; метель кружила над ними, ветер дул в спины, а они шли и подпевали:
– Мы идем, мы идем, мы идем» («По делам службы», 1899).
Лихарев Григорий Петрович, «высокий широкоплечий мужчина лет сорока». «Огарок сальной свечи… освещал его русую бороду, толстый широкий нос, загорелые щеки, густые черные брови, нависшие над закрытыми глазами… И нос, и щеки, и брови, все черты, каждая в отдельности, были грубы и тяжелы, но в общем они давали нечто гармоническое и даже красивое. Такова уж, как говорится, планида русского лица: чем крупнее и резче его черты, тем кажется оно мягче и добродушнее» («На пути», 1886).
Лобытко, поручик, «высокий и плотный, но совсем безусый (ему было более 25 лет, но на его круглом, сытом лице почему-то еще не показывалась растительность), славившийся в бригаде своим чутьем и уменьем угадывать на расстоянии присутствие женщин» («Поцелуй» 1887).
Ломов Иван Васильевич, «сосед Чубукова, здоровый, упитанный, но очень мнительный помещик» («Предложение», 1888).
Лопахин Ермолай Алексеевич, купец. «Вишневый сад теперь мой! Мой!.. Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал… купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню… Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется… Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности… Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья!» («Вишневый сад», 1904).
Лосев Сергей Сергеич, помещик. «У него были крупные черты, толстый нос, негустая русая борода; волосы он зачесывал набок, по-купечески, чтобы казаться простым, чисто русским… Его упитанное тело и излишняя сытость стесняли его, и он, чтобы легче дышать, все выпячивал грудь, и это придавало ему надменный вид» («У знакомых», 1898).
Лосева Татьяна Алексеевна. «…Такая же красивая, видная, как прежде, в широком пеньюаре, с полными белыми руками, она думала только о муже и о своих двух девочках… ревность и страх за детей мучили ее постоянно и мешали ей быть счастливой» («У знакомых», 1898).
Лошадин Илья, сотский («цоцкай»). «Это был старик за шестьдесят лет, небольшого роста, очень худой, сгорбленный, белый, на лице наивная улыбка, глаза слезились, – и все он почмокивал, точно сосал леденец. Он был в коротком полушубке и в валенках и не выпускал из рук палки» («По делам службы», 1899).
Лошадиных Иван Петрович, учитель истории и географии, жених («Клевета», 1883).
Лубков Михаил Иваныч, «этак среднего роста, тощенький, плешивый, лицо, как у доброго буржуа, не интересное, но благообразное, бледное, с жесткими холеными усами, на шее гусиная кожа с пупырышками, большой кадык. Носил он pince-nez на широкой черной тесьме, картавил, не выговаривая ни р, ни л» («Ариадна», 1895).
Лубянцев Андрей Ильич, нотариус. «…Томный от голода и утомления, в ожидании, пока ему подадут суп, набросился на колбасу и ел ее с жадностью, громко жуя и двигая висками. «Боже мой, – думала Софья Петровна, – я люблю его и уважаю, но… зачем он так противно жует?» («Несчастье», 1886).
Лубянцева Софья Петровна, жена нотариуса, «красивая молодая женщина лет двадцати пяти» («Несчастье», 1886).
Луганович Анна Алексеевна, жена судейского чиновника. «…Она была еще очень молода, не старше двадцати двух лет… я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери» («О любви», 1898).
Луганович Дмитрий, товарищ председателя окружного суда. «…Я старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было больше сорока лет)… добряка, простяка, который рассуждает с таким скучным здравомыслием, на балах и вечеринках держится около солидных людей, вялый, ненужный… точно его привели сюда продавать…» («О любви», 1898).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
