— Меня пустили к вам только с условием, чтобы мы оба молчали, — говорит писатель. — Давайте помолчим…
— Вот вам и решение нашего спора, Алексей Максимович! Нет, мы не были суровы… — Ленин переводит дыхание. — Вот мне и досталось от интеллигенции… пуля!
Горький берет Ленина за руку и молча смотрит ему в лицо…
К Борису Васильевичу Щукину, игравшему Ленина, Черкасов испытывал трепетное, благоговейное чувство. Щукин был тяжело болен, быстро уставал. В съемочном павильоне для него устроили уголок, поставили диван, кресло, столик. В перерывах Борис Васильевич часто приглашал Черкасова в свой импровизированный кабинет, угощал чаем и вел с ним беседы на темы, которые волновали их в равной степени.
Щукина тогда сильно занимал вопрос о влиянии социалистической действительности на творческое сознание актера. В заметках, сделанных во время работы над образом Ленина, в записях, опубликованных после кончины артиста, отразилась неотступно преследовавшая Щукина пытливая мысль о связи творчества художника с его общественной деятельностью как гражданина и патриота своей страны. «В то время эти творческие документы Щукина, разумеется, не были мне известны, — писал Черкасов. — Но нетрудно было понять его интерес к такого рода вопросам, тем более что почти ежедневно он затрагивал их в беседе со мной.
— Так все-таки как же вы это подошли к своему Полежаеву? — спросил он как-то, пристально оглядывая меня…»
В апреле 1939 года фильм «Ленин в 1918 году» вышел на экраны. Интерес к нему был огромен.
«Если в актере, играющем Горького, — заявлял Черкасов, — зритель узнает знакомое, родное лицо, услышит незабываемые горьковские слова, увидит его, родного, близкого, памятного всем, я буду считать свою задачу выполненной». В фильме это было. И все-таки артист сознавал, что в этой роли не сумел обрести желанной творческой свободы и переступить грань от чисто внешнего сходства к внутреннему перевоплощению. Он слишком контролировал себя, все время был скован заданием ходить «как Горький», говорить «как Горький», «как Горький» улыбаться, покашливать и постукивать пальцами. Ничего иного от него режиссер и не требовал.
Одна из причин не совсем удачного исполнения Черкасовым этой роли заключалась еще и в том, что артист слишком почтительно относился к своему герою, слишком им восхищался и потому не становился с ним вровень, а только посматривал на него снизу вверх.
Черкасов постоянно возвращался к этой работе. Несмотря на всю сложность воплощения образа Горького, артист мечтал снова попробовать свои силы. И такая возможность вскоре представилась, на этот раз на сцене.
В основу пьесы «Ленин», которую ставил на сцене Театра имени Пушкина Вивьен, был положен сценарий фильма «Ленин в 1918 году». Однако драматургическое произведение, не говоря о постановке, значительно отличалось от этой картины. Прежде всего углубленной разработкой главных образов, новыми эпизодами.
После премьеры, приуроченной к XXII годовщине Октября, не было, кажется, ни одной рецензии, где бы не отмечалась высокая художественная ценность новой работы Черкасова. Огромное впечатление оставляла заключительная сцена, в которой Черкасов достигал волнующей правды в выражении сложных чувств Горького.
Спектакль «Ленин» (другое его название — «Грозовой год») игрался около 150 раз. Но жизнь образов, созданных К. Скоробогатовым и Черкасовым, этим не исчерпывалась. Эпизод встречи Ленина с Горьким на долгие годы остался в концертном репертуаре артистов.
Спустя десять лет, в 1949 году, Черкасов вновь вернулся к работе над образом Горького — в картине Г. Рошаля «Академик Иван Павлов».
Артист всегда сожалел, что во всех трех случаях роль Горького оказалась эпизодической и не давала возможности для полноценного художественного раскрытия личности писателя, но при этом отмечал важность этой роли для своего творческого роста.
Исполнение роли Горького в кино и на сцене стало началом уникального труда Черкасова по созданию галереи образов великих мужей русской науки и искусства, труда, имевшего серьезное патриотическое значение.
На митинге ленинградской интеллигенции в апреле 1939 года Черкасов говорил с трибуны Таврического дворца о том, что работники искусства должны воспитывать широчайшую аудиторию в коммунистическом духе, а для этого создавать идейные и одновременно высокохудожественные произведения.
— Разве каждый из нас не знает примеров, часто из своей же практики, когда зритель аплодирует не столько мастерству актера или драматурга, глубине их художественного проникновения в образ, сколько самой патриотической теме, тем советским патриотам, биографии которых пытается пересказать драматург. Бывает это? Бывает!..
К концу тридцатых годов Черкасов приобрел поистине всенародную известность и чрезвычайную популярность. Он оставался простым, веселым и обаятельным человеком и не искал легких путей в искусстве. Но, как это бывает, и, к сожалению, нередко, кое-кому казалось, что лишняя ложка меда не помешает, что говорить об артисте следует только в превосходной степени. В картине С. Юткевича «Человек с ружьем» артист сыграл крохотную роль белогвардейского генерала, сыграл традиционно, обычно, вернее даже, привычно (на его творческом счету в прошлом уже было несколько «генералов»), но критики почти в один голос заговорили о новой «великолепной работе» Черкасова.
Когда на «Ленфильме» снималась картина «Концерт № 1», в которой Черкасов должен был играть организатора концерта для хасановцев, вести этот концерт и самому в нем участвовать, некоторым кинематографическим деятелям показалось уже неудобным выпускать его на экран с танцем Пата — дескать, с его общественным положением это уже неловко. Танец Черкасов все же исполнил, но в остальном переубедить ревнителей его престижа не мог и был вынужден произносить высокопарный текст, находясь в безвкусном, но зато богатом интерьере.
Два ордена — орден Ленина и Трудового Красного Знамени, звание заслуженного, а затем и народного артиста РСФСР, избрание в Верховный Совет РСФСР — этим он гордился, воспринимал как большую для себя честь. Его радовали новая квартира на Кировском проспекте рядом со студией «Ленфильм», купленный им красивый темно-синий автомобиль и вообще прочно вошедший в его дом достаток, благодаря которому хлебосольное гостеприимство и доброту хозяина узнавало все больше и больше людей.
Чуждый чванству и себялюбию, актер испытывал чувство великой благодарности и ответственности перед своим народом. Чувство это было живым и созидательным. Оно вдохновляло Черкасова в его общественной и художественной деятельности. Слава становилась для него дополнительным источником творческой энергии. Шефские поездки, встречи со зрителями и творческие отчеты были для него не «мероприятиями», а потребностью, способом познания своей страны и народа, его современного облика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
