— Это мы на ночных тварях навострились, — на два голоса объясняли они, чтобы Гедвиг не подумала дурного.
А она и не думала вовсе. Если человек практикует ведовство, его не смутят ни сами трупы, ни способы их получения. Не самой пришлось резать — и на том спасибо Девам Небесным!
Итак, путь был свободен. Знать бы еще, куда он ведет! Храм был огромен, и подземная его часть ничуть не уступала поверхностной. Они наугад бежали гулкими коридорами, вламывались в какие-то двери, неизменно заводящие в тупик, на ходу сшибали чьи-то головы — это динсты, на свою беду, пытались задержать беглецов. Сколько блуждали они по храмовым подземельям? Достаточно для того, чтобы начать впадать в отчаяние от мысли, уж не лабиринт ли это, подобный знаменитому Меандрийскому на полуострове Аппро? Молва утверждала, будто за десять тысяч лет его существования ни одна живая душа из числа непосвященных, попав внутрь, не выбралась наружу. Вдруг подземелья захолустного Лупца подобны таинственному сооружению древних?
Выяснять это Йорген не стал. Просто сцапал за шкирку подвернувшегося динста — коротконого и плешивого, уже не первой молодости человечка, приставил к горлу кинжал: «Веди!»
Вообще-то ему полагалось бы умереть на месте во славу Дев Небесных или завести нечестивцев в такие темные подземные глубины, откуда они бы уже не выбрались никогда. Но так вдруг захотелось жить, что ноги сами понесли знакомой дорогой к выходу. Вывел, вывел окаянных, чтоб их Тьма пожрала! И только потом, у самых Больших Врат в голову пришло: а ну как узнают любимые братия?! Ведь тогда смерть от ножа желанной покажется, когда пятки начнет огонь лизать! Ох, что-то будет, что будет?! За какие грехи такая беда обрушилась?! Неужто проведали Девы Небесные, что хлебнул в давешнюю среду кислого винца?!
…А те трое, видать, и впрямь сильными колдунами были, хоть и юнцы зеленые на вид. В самые мысли умели залезть! Один — тот, что и на человека вовсе не похож, — прежде чем выпустить его ворот, нагнулся вдруг и шепнул с усмешкой прямо в ухо:
— Не бойся, мы никому не скажем. Главное, сам не проболтайся спьяну, а то среда уж на носу…
И девка-ведьма тоже хихикнула, с парнем переглянувшись. «Тьфу, нечисть!» — сплюнул динст и убег.
…Растревоженным ульем гудел храм. Люди метались по коридорам и залам, искали беглецов. Почему-то они были уверены, что те еще внутри. Может быть, потому, что подвалы его и впрямь являли собой подобие лабиринта? Не такого огромного и запутанного, как легендарный Меандрийский, но тоже не без хитрости, известной лишь посвященным. Чтобы подняться из них на верхний уровень храма, нужно было, пропуская два поворота, на третьем сворачивать влево. Чтобы выйти на площадь — наоборот, забирать вправо. Не зная этой системы, по подземелью можно было бродить долгими часами. Кроме того, здесь было множество темных углов, потайных дверей и прочих архитектурных излишеств, позволяющих человеку надежно укрыться от посторонних глаз. И пока динсты с большим рвением обшаривали подвальные закоулки (особенно старался один, по имени Сурж — маленький, лысенький, с помятым бабьим лицом), беглецы без помех достигли питейного заведения. Вошли с черного хода и сразу наткнулись на хозяина. Тот воззрился на них, как на выходцев из могилы.
— Вы?!!
Разговаривать с ним не стали, тюкнули по голове — не насмерть, только чтобы кричать не мог, стражу не позвал, — и прошли в конюшню. Оба скакуна были там, хорошо накормленные и ухоженные, видно, хозяин уже считал их своей собственностью. Но с дорожными вещами пришлось проститься, на поиски времени не было — вдруг погоня? Коней удалось возвратить, и на том спасибо. Город покидали на рысях, лишь чудом никого не сбив и не затоптав (стражники у ворот не в счет, они люди военные, на то и поставлены, чтобы принимать на себя удары судьбы). И до самой хаалльской границы гнали почти без отдыха, потому что мало ли, вдруг нынче во всей Фриссе такие порядки — хватать и сжигать мирных странников?
Но въехали в Хааллу, и оказалось, что там порядков нет вовсе. Наоборот, сплошные беспорядки. Чем-то не угодил народу хаалльский король Штефан, да так сильно, что его за ноги подвесила на площади разбушевавшаяся чернь. И не одного — со всеми чадами, домочадцами, придворными дамами и кабинетом министров. Провисели они на площади ровно неделю, а потом делись куда-то. Не иначе, слезли и пошли бродить по округе. Так будет ли порядок в стране, где король пьет кровь собственных подданных по ночам? Нет, не будет, неоткуда ему взяться!
За один-единственный год безвластия Хаалла успела погрязнуть в пучине разбоя и беззакония. Появлялись какие-то люди, объявляли себя новым правительством, даже успевали написать два-три указа. Но потом другие люди вешали первых за шеи (нарочно, чтобы подчеркнуть: не доросли вы до королей, и висеть вам не по-королевски!) и писали очередные указы, пока тоже не оказывались на виселице. Сколько их сменилось за названный срок — бедные жители приграничных окраин и сосчитать не могли. Гонцов перехватывали разбойники (а кои, может, и самому королю Штефану на зуб попадали), вести и депеши доходили редко, поди разбери, кто нынче на троне сидит! Хорошо нашелся в селе Зеленая Плешь умный человек, догадался: не указы надо считать, а сборщиков податей. Их, окаянных, почему-то не трогал никто, наезжали один за другим, каждый со своей грамотой. Вот вам и примета: новый сборщик в село заявился — значит, опять власть поменялась. Если только грамота у него не подложная (и такое, говорят, случалось). В общем, не стало в Хаалле житья добрым гражданам, и господам мирным странникам здесь хорошего ждать не приходится ни ночью, ни даже днем. Особенно тем из них, что скачут на таких славных конях!
Так сказал им рассудительный пожилой селянин, пустивший к себе на постой. И что бы вы думали?! Даже не посоветовавшись с другом Тииллом, ланцтрегер фон Раух тут же обменял пару их гартских скакунов на тройку деревенских кляч! Притом что целый табун этих кривоногих, перепачканных навозом животных не стоил одного-единственого степного красавца! От возмущения Кальпурций подавился куском старой солонины (считавшейся большим лакомством в оголодавшей Хаалле). Он хотел высказаться, уже и воздуха в грудь набрал… Но передумал и воздух выпустил.
Почему, спросите вы? Да потому, что всякий раз, седлая коня, он, Кальпурций Тиилл, оказывался в гордом одиночестве, в то время как Йорген и Гедвиг усаживались вместе. Коню так, видите ли, легче! Да, легче. С этим поспорить было нельзя, Йорген определенно весил меньше Кальпурция. И претензий к нему у силонийца не было: верный своему обещанию, ланцтрегер относился к юной ведьме чисто дружески, ничего лишнего себе не позволял ни в словах, ни в поступках. Но беда в том, что сама Гедвиг Нахтигаль никакими обещаниями связана не была. И когда, сидя позади Йоргена, обнимала его за пояс, не видела ничего зазорного в том, чтобы делать это с нежностью. По правде говоря, она была бы не прочь и впереди сесть, бочком — пусть бы он ее обнимал. Но это было бы уж слишком откровенно для скромной девушки из приличной семьи, в ее родной Гизельгере такое могли позволить себе лишь жених с невестой. Да и второго спутника не хотелось огорчать — его чувства уже перестали быть для ведьмы тайной. «Может, оно и к лучшему, если у каждого из нас будет своя лошадь?» — подумала она. И Кальпурций тоже так подумал, только без всякого «может».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
