— Где мои чоботы, Аилоунен, — усмехнувшись, поинтересовался наследник и поглядел на правителя, который поместился возле стола, и, оправив свои непослушные волосы, водружал на голову венец. — И ты, не ответил мне, зачем, ты накладывал на меня сон? Аилоунен, развернувшись, благодушно воззрился на сапоги, стоящие подле ложа наследника, да одернув вниз свое длинное, похожее на кафтан одеяние, ответил:
— Ах, друг мой, мы же отправляемся в поход, вот я и создал, для тебя сапоги. Святозар все еще продолжающий смотреть на сапоги, покачал головой, и направив на них вытянутые перста пропел-прошептал.
Прошел, верно, лишь морг времени, когда красный цвет на сапогах сменился на черный.
— Аилоунен…, — раздраженным голосом, протянул имя правителя Святозар, и, принявшись обувать сапоги, глянул прямо в смеющиеся глаза того.
— Друг мой, ну не сердись, прошу тебя. Я решил, тебе просто необходимо отдохнуть, — ответил правитель, и теперь заулыбались губы Аилоунена. — А мне нужен был еще один день, и чтобы ты, упрямец, которого невозможно переубедить, никуда без меня не уехал… Я решил, что благоразумнее тебя будет поспать. И кстати, Святозар, ты намного стал лучше выглядеть, а теперь, ты поешь, и я буду вовсе спокоен за тебя. Вот тогда мы сможем отправляться в путь, ведь нас уже ждут наши триста воинов.
— Тогда поторопимся, — согласно кивнув и улыбаясь, откликнулся Святозар, и, поднявшись с ложа, пошел в кухню, на ходу застегивая на себе пояс. Следом за Святозаром из комнаты для гостей вышел Аилоунен. Стол в кухне уже был накрыт, а Лиренсия, которая поставила на него две чаши, нежно улыбнувшись вышедшему Святозару и правителю, пошла в комнату к сыну, осторожно и плотно прикрыв за собой дверь.
— Ну же, ну же, друг мой, — подтолкнув в спину Святозара, поторопил его правитель. — Идем к столу. Наследник, понукаемый правителем, подступив к столу, отодвинул сиденье и опустился на него, с интересом оглядев приготовленное. Ибо на столе нынче, находились в блюде тушеные овощи, жаренное мясо, вареные яйца, белый, творожный сыр (большая редкость в Неллии) и испеченные круглые, сладкие пышки, да кувшин молока.
— Лиренсия, — сказал правитель, указуя рукой на стол. — Все приготовила сама, и только, что закончила выпекать для тебя сладкие пыштеллы так, что я надеюсь, ты хорошо поешь и оценишь ее труд. Святозар благодарно глянул на Аилоунена, потому что понимал, кому обязан, таким вкусным завтраком, а после принялся за тушеные овощи, яйца, сыр и пыштеллы. И на этот раз его аппетитом остался доволен даже правитель. Когда наследник, по привычке быстро поел, и, взмахнув рукой, убрал за собой остатки пищи с блюда, то повернув голову в сторону детской комнаты, негромко позвал мать Каясэлэна:
— Лиренсия, Лиренсия. Женщина, тихонько, приоткрыла дверь детской, и, выглянув с любопытством, посмотрела на наследника.
— Лиренсия спасибо за еду, все было очень вкусно, — благодарно произнес Святозар и нежно просиял женщине. — Прошу тебя, Лиренсия, вынеси Каясэлэна, я хочу с ним попрощаться. Лиренсия услышав слова благодарности и просьбу, радостно заулыбалась в ответ, а ее красивое лицо засветилось изнутри, чистым, словно солнечным светом. Она торопливо кивнула и полностью открыв дверь в комнату, поспешно подошла к люльке, которая была деревянной, полуовальной формы, точно половинка орешка, и на толстых, крученных веревках прикреплена к потолку. Женщина наклонилась к люльке, нежно поцеловала ребенка, и бережно вынув его из нее, да тихо напевая, повернулась и пошла к наследнику. Святозар тотчас поднялся навстречу Лиренсии, и когда она подошла вплотную к нему, осторожно принял ребенка на руки. Маленький Каясэлэн закрыв глазки, крепко спал. Его нежное, беленькое личико светилось мягкостью и чистотой свойственной такому возрасту, тонкие, ковыльного цвета бровки двигались во сне и то смыкались, то размыкались, алые губки вытягивались вперед, громко чмокали, а после, широко растягивались в улыбке. Святозар наклонил голову к ребенку, нежно поцеловал его в лоб и очень тихо сказал, обращаясь к его чистой, светящейся фиолетовой душе:
— И помни Джюли— Каясэлэн никогда более не твори ничего злого.
Твой путь— путь добра и света, путь Прави! Твой Бог Сварог, Семаргл, Перун и ДажьБог! И тогда, мы обязательно увидимся с тобой в Славграде! Я буду ждать тебя мой духовный сын, буду ждать! Святозар еще раз поцеловал ребенка в лоб и отдал его матери.
Лиренсия приняв малыша, крепко прижала к своей груди Каясэлэна, поправила на его голове съехавший на бок чепец, показавший тонкие ковыльного цвета волосики, и наполненным невыразимым счастьем и нежностью голосом, сказала:
— Ах, ваша милость, я столько лет ждала его… его моего сына Каясэлэна. Я так хотела, чтобы он появился на свет. Я так его ждала, и вот он рядом со мной, мой чудесный, ненаглядный сын— мой Каясэлэн.
И я так счастлива, так рада, душа моя поет… поет…
— Это хорошо Лиренсия, что твоя душа поет, — улыбаясь, произнес Святозар, и, посмотрев на женщину, понял, что поет не только ее душа, но и ее большие, алые губы, ее серые глаза, и все ее красивое, хотя и немолодое лицо. — У тебя будет хороший сын, светлый и чистый.
Ты главное запомни вот, что— ни ты, ни Оскидий вы никогда не предавайте Сварога и Семаргла, потому как твой сын не станет предателем и никогда не перейдет на сторону Есуания! Он всегда будет верен Сварогу и Сварожичам, он всегда будет верен ДажьБогу! Лиренсия еще шире улыбнулась, а на ее серые, глубокие глаза навернулись точно серебристые слезы счастья. Она закивала головой, и тихо напевая маленькому Каясэлэну, на ходу укачивая его, медленно уйдя к нему в комнату, прикрыла за собой дверь. Наследник все еще смотрел вслед женщине и молча, разглядывал закрывшуюся деревянную дверь, когда поднявшись с сиденья, к нему тихо обратился правитель:
— Святозар, этот мальчик, сын Оскидия и Лиренсии, был когда-то первым пажрецом, я правильно понял. Наследник развернул голову и глянул прямо в обжигающие голубые глаза правителя, затем он перевел взор на его покрытый морщинами нос и лоб и также чуть слышно откликнулся:
— Нет, друг мой. Тот Люччетавий— Джюли Веспрейлия— кровожадный предатель светлых Богов сгорел в глазах Чернобога, а этот мальчик— Каясэлэн— это мой сын. Моя кровь, пожертвованная ему, моя любовь возродили его душу. И я прошу тебя, Аилоунен, ты не забывай об этом мальчике, береги его и защищай. И помни, друг мой, помни всегда, что Каясэлэн— это мой духовный сын. Правитель вышел из-за стола, шагнул навстречу к наследнику, и, обхватив его мощное плечо, крепко сжав, торжественно сказал, так, словно приносил слова клятвы:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
