впечатлениями.
Обычно, вернувшись в квартиру, они тут же предавались любви. На самом деле, любой предлог был хорош, чтобы содрать с себя одежду и слиться воедино, забыв обо всем.
Джербер уже отвык от такого рода контактов, рядом с ним давно не было близкого человека. Но мало-помалу примирялся с той частью своего существа, которая до сих пор стремилась к кому-нибудь привязаться.
Разумеется, кино по четвергам было одной из инициатив Майи, направленных на то, чтобы вытащить Джербера из его скорлупы. Такой энтузиазм его радовал, психолог охотно в него вовлекался. Благодаря Майе он постепенно возвращался к жизни.
Может быть, скоро снова начнет работать с детьми.
Но этим свежим вечером в середине апреля он после сеанса вдруг почувствовал странную грусть. Наутро Майя улетает в Хельсинки, чтобы наконец защитить свой университетский диплом. Джербер хотел ее сопровождать, но потом они подумали и вместе решили, что еще не настало время придать их связи официальный характер. Не столько в глазах других, сколько с их собственной точки зрения. Никто из двоих не знал, как определить чувство, соединявшее их, и они не спешили возлагать на будущее особые надежды. Предпочитали пока не вмешиваться в ту область жизни друг друга, которая касалась их социального статуса.
Джербер согласился с таким простым и разумным решением. Еще и потому, что до сих пор ничего не сказал Марко об их связи и сомневался, что Майя готова познакомиться с его сыном.
Уважая достигнутое соглашение, тем вечером Джербер ни словом не упомянул завтрашний отъезд. После великолепного корейского триллера они минут сорок самозабвенно предавались сексу на диване в гостиной. Потом, не одеваясь, уселись на ковре и съели по тарелке спагетти с помидорами. Но когда эйфория, вызванная сочетанием гормонов и углеводов, прошла, осознание неизбежной разлуки накрыло их, словно темным плащом.
– Меня не будет до следующего вторника, максимум до среды, – крикнула Майя из спальни, где заканчивала собирать чемодан.
Джербер, который тем временем мыл посуду, что-то промычал в ответ. Он и вообразить не мог, как тяжко ему будет расстаться с Майей почти на неделю. Он хоть и не говорил ни слова, но хмурился, и девушка сразу поняла его настроение.
– И потом, мне нужны летние вещи, ведь я брала с собой только зимний гардероб.
Он понятия не имел, насколько жарко летом в Финляндии. Но, представляя себе, какое пекло бывает во Флоренции, подозревал, что по возвращении Майе все равно придется совершить рейд по магазинам. Впрочем, ради мира и покоя он ничего не сказал. Джербер потерял счет дням, проведенным вместе, но твердо знал, что за все это время они ни разу не поссорились. Он обнаружил, что разговоры о некоторых вещах раздражают Майю, и старался о них не упоминать. Они никогда не говорили о парапсихологии, поскольку их взгляды на сей предмет были диаметрально противоположными. Соответственно, истории Эвы они также не касались.
Через пару недель они перестали упоминать о девочке еще и по другой причине: Джербер мог уступить своей внутренней потребности и рассказать Майе то, что он от нее скрыл. Это означало бы конец их связи: Майя наверняка не поняла бы причин, побудивших психолога утаить от нее добытые сведения ради того, чтобы ее защитить.
Но, пролистывая первые страницы ее диплома, Джербер обнаружил посвящение Эве. Он мог бы сказать по крайней мере, что ее настоящее имя – Клара, но и на этот раз воздержался.
– Что тебе привезти из Хельсинки? – спросила Майя, на мгновение показываясь в дверях кухни.
Джербер в задумчивости стоял перед раковиной с вымытой тарелкой в руках. Он понятия не имел что и не знал, как об этом сказать.
Майя прищелкнула пальцами.
– Гриллимаккара[6], вот что, – заявила она и исчезла в соседней комнате.
Чем бы оно ни было, Джербер сразу понял, что произнести это название не сможет никогда.
Чуть позже девушка вернулась с бокалами, из которых они пили вино, и вручила Джерберу, чтобы тот их тоже помыл.
– Надо нам куда-нибудь съездить вместе, – внезапно предложил он.
– Да, отличная мысль. – Но, видя, что Джербер не реагирует, уставившись на струю воды, вытекающую из крана, подошла ближе и провела рукой по его волосам. – Не делай все еще хуже, мне и так тяжело, – сказала она чуть ли не с мольбой.
Не глядя на нее, Джербер вытер мокрые руки какой-то тряпицей.
– Жди тут, – велел он и удалился. Вскоре вернулся с фотоаппаратом. – Это мой старый «Рефлекс», хочу, чтобы ты его взяла с собой.
Майя осмотрела подарок со всех сторон.
– Какое чудо, – восхитилась она, вертя фотоаппарат в руках. – Правда, настоящее чудо.
– Я тут подумал: ты можешь запечатлеть твои любимые виды Хельсинки или места, где ты выросла. А когда вернешься, я увижу фотографии, и получится так, будто я тоже там был с тобой.
Они долго молчали.
Девушка кусала губы. Могло показаться, что она вот-вот разразится слезами, но Майя едва сдерживала смех.
– Как-то чересчур слащаво, ты не находишь? – наконец проговорила она с насмешкой.
– Не-е-ет, – возразил Джербер в том же тоне. – Вовсе не слащаво.
Майя схватила его за рубашку и притянула к себе.
– Что мы всегда говорим о слащавом?
– Что нас от него тошнит.
– Что нас от него тошнит, – повторила Майя. Потом запечатлела на его губах поцелуй. – Но «Рефлекс» мне нравится; пожалуй, я его все-таки засуну в чемодан, – заключила девушка и унесла фотоаппарат в спальню.
Джербер улыбнулся, поняв, что растрогал ее. Но его глаза были грустными, как никогда.
Навязчивый звук, разбудивший его, происходил из глубин квартиры. Где-то вдали надрывался смартфон. Джербер открыл глаза, пытаясь припомнить, где его оставил. Он повернулся к Майе, которая продолжала спокойно спать на своей стороне постели. Уже испытанное ощущение. Дежавю: то же самое произошло в первую ночь, после того как девушка пришла к нему и они занялись любовью на диване в гостиной.
Потом, поскольку смартфон продолжал звонить, Джербер решил подняться.
Он бродил босиком по темной квартире, во власти необычного любопытства, смешанного со страхом перед тем, что его ожидает.
Смартфон лежал на кухонном столе. Экран отбрасывал на потолок конус зеленого света, будто портал в другое измерение.
Сигнал звучал как-то странно. Прерывисто. Джербер подошел маленькими шажками и нагнулся к экрану.
Неизвестный номер.
И снова на память пришел молчун, звонивший на автоответчик Пьетро Дзанусси.
Чего ты от меня хочешь?
Джербер был убежден: если он ответит на звонок, его встретит та же тишина, сопровождаемая легким шелестом человеческого дыхания.
Все еще колеблясь, отвечать или нет, он почувствовал, что
