– Ты правильно рассудила, спасибо тебе за помощь, – ласково сказал он дочери. – Но на этом и закончим обсуждение. Ты останешься в укрытии, пока все не закончится, и не надо спорить со мной.
Настя не стала спорить, лишь многозначительно усмехнулась, и эта усмешка могла означать что угодно.
Чтобы отвлечь внимание дочери, Сергей стал расспрашивать ее о Магадане, об учебе в институте, о соседях и знакомых. Но Настя, не поддаваясь на его уловку, слушала вполуха, думая о чем-то своем. Потом неожиданно спросила:
– Пап, а тебе не становится жутко, когда ты разговариваешь с этими людьми? Особенно с Иваном Матвеевичем.
– Не понял.
– Ну, как же! Меня прямо мороз по коже пробирает, когда представляю, что тот же Степан Степанович мог с самим Львом Толстым в одном окопе сидеть! А Иван Матвеевич? Он же Петра Первого на пятьсот лет старше! Представляешь – на пятьсот лет! Да у них в голове все иначе должно быть повернуто, чем у нас, мысли другие, логика другая, все, все по-другому! Откуда мне знать, чего они хотят на самом деле, хорошо это или плохо? Для них, может, и хорошо, так они и живут по тысяче лет, а для остальных? Ты не задумывался ни разу?
Она еще не может смириться с мыслью, что сама теперь стала одной из «них», понял Сергей. А Настя, подчиняясь неведомым законам женской логики, сделала неожиданный поворот:
– Хорошо, хоть Андрей не совсем старый оказался, а то бы я и не знала, как с ним разговаривать. Но все равно, я думала, ему лет двадцать пять, а на самом деле…
– А он тебе никогда говорил, сколько ему на самом деле? – передразнил ее Жуковский. Ему не очень нравились взгляды, которые дочь бросала на Синицына, и он был даже доволен, что она слегка разочаровалась в нем.
– Нет, кажется, не говорил… точно, не говорил, – растерянно ответила Настя. – Зато Павлу на самом деле двадцать семь, и он настоящий человек, без всяких этих штучек-дрючек.
– Значит, ты считаешь, что мы с тобой уже не настоящие люди? – рассмеялся Сергей.
– Да нет, это я так, – совсем запуталась Настя. – Просто все так неожиданно случилось, не привыкла еще!
– Знаешь, Настя, – Жуковский сам не раз задумывался о том же, что теперь не давало покоя дочери, – конечно, те, кто прожил столько лет, уже не могут оставаться прежними людьми. Но и чем-то бóльшим они, по-моему, не становятся. Нет никаких сверхчеловеков. Есть люди, хорошие или плохие, но люди. Сколько бы им ни было отпущено жизни, семьдесят лет или тысяча. Какими бы чудесными или, как ты говоришь, волшебными способностями они ни обладали. И неизвестно еще, кто счастливее…
– Пап, а как мне быть с институтом? – неожиданно сменила тему Настя.
– Что значит – как быть?
– Вот смотри, – объяснила ему дочь. – Изучаем мы, к примеру, историю. Нам говорят – было так-то и так-то. Мы поверили. А тут мне объясняют, что было совсем иначе, и я верю этим людям, потому что они лично видели, как было. Мне надо спорить с преподавателем, доказывать, что он не прав? Или еще…
Но тут их философский диспут прервал приход Веры. Она вернулась с прогулки по предновогодней вечерней Москве румяная и довольная собой и покупками. Вера не сомневалась, что они с Настей прилетели сюда по вызову Сергея, чтобы вместе встретить в столице новый, двухтысячный год.
Уже улегшись в постель, Жуковский подумал, что насчет Фотиева Настя была права. Действительно, когда ему приходилось заглянуть в глаза Фотиева, его охватывало какое-то жутковатое чувство. Ни с Захаром, ни со старцем Даниилом подобного он не испытывал. В их глазах прочитывались бездонные глубины мудрости столетий, что вызывало невольное уважение, но в глазах главы ордена было нечто иное, недоступное пониманию, и это было не совсем приятно. И еще Сергей в очередной раз помечтал – как хорошо было бы остаться обычным человеком, но только без груза прошлых проблем. Как, впрочем, и нынешних.
Половину следующего дня Сергей вместе со Степаном посвятил уточнению плана атаки на олигарха, с учетом сделанных Настей поправок. О пробуждении дочери он решил пока никому не говорить, и ее саму предупредил, чтобы молчала. А разглядеть ее в ментальном плане было невозможно, потому что Настя могла укрываться не хуже отца. Сергей, нимало не мучаясь угрызениями совести, выдал Настины поправки за свои, и теперь они со Степаном, как два полководца, планировали, комбинировали, меняли дислокацию сил в предстоящей схватке. И чем дальше они заходили, тем отчетливее Сергей видел, что Настя была права. Как ни пытайся, а без ее помощи не обойтись.
Жуковский не знал, что ему делать. До решающей схватки оставалось всего несколько дней, было уже определено место, где на всякий случай укроется орден – станция метро «Новокузнецкая». И что теперь – отменить атаку? Позволить выродку разделаться с людьми, которые уже стали близки Сергею? Или все-таки принять помощь дочери, постаравшись максимально обеспечить ее безопасность?
Его сомнения разрешила сама Настя, причем самым радикальным способом. Она вихрем влетела в кабинет, где Сергей со Степаном ломали головы, пытаясь найти выход из положения, отстранила Бойцова от монитора компьютера, на котором схематически был изображен дом Роберта Сидорина со всеми огневыми точками и рубежами обороны, и, водя по нему курсором, стала излагать свои соображения. У Бойцова от удивления отвисла челюсть, и Сергею пришлось рассказать ему правду. Вторую половину дня они обсуждали меры по обеспечению Настиной безопасности. Жуковский поставил условие – или безопасность будет стопроцентной, или операция не состоится совсем. Тут уже пришлось поломать голову и самой девушке. В конце концов они сошлись на том, что Настю будут прикрывать собой пять человек из команды Бойцова, самых тренированных и сильных в ментальном и физическом плане. Степан тоже будет находиться рядом, уже не говоря о Жуковском.
К вечеру Бойцов доложил Фотиеву о переменах в плане и о пробуждении Насти. Иван Матвеевич выслушал его спокойно, не изменившись в лице, хотя внутри у него все кипело. В игре появился совершенно не учитываемый ранее фактор, и теперь нужно было вводить в свой замысел поправки. Фотиев понимал, что без Жуковского не обойтись, но эта семейка начинала действовать ему на нервы. Успокаивало лишь то, что скоро все это не будет иметь никакого значения.
15
С мэрией и управлением московского метрополитена все вопросы удалось решить на удивление быстро. Не пришлось даже давать взятки, что очень удивило Роберта, привыкшего к тому, что в этих кругах приходится оплачивать каждый шаг. Скорее всего, подумал он, чиновники в предчувствии предстоящих перемен стараются любым способом подчеркнуть свою незаменимость в глазах власти. А предложение, с которым вышел Сидорин, пришлось очень кстати. Если учесть еще, что нововведения не будут стоить городу ни копейки, то московские власти должны были носить Роберта на руках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
