Но я ничего не могла с собой поделать! Я понимала, что раню Этого Мальчишку в самое сердце, но хотя он заслужил все то, что получал (и хорошее, и плохое), мне было жаль его, как бывает жаль любимую собаку, которую все позабыли-позабросили, когда в доме появился новорожденный младенец. Но пальцы мои касались груди Ланселота, жесткой, словно нагрудник, и я чувствовала, что он хочет меня, и впервые в жизни мне по-настояшему захотелось стать женщиной.
Почему-то я нисколько не боялась. Я ведь прекрасно понимала, что происходит. Этому Мальчишке ни за что бы не удалось провести меня. Он был невинен, и я тоже. И еще я понимала, почему так волновалась в ту ночь, когда мы с ним остались наедине в покоях Гвинифры.
Мне хотелось, чтобы моя первая ночь с Этим Мальчишкой была прекрасна. Я хотела, чтобы он, словно грубый дикарь, сорвал с меня сорочку и сурово наказал меня за то, что я была такой гадкой.
Но мне было так страшно — вдруг у нас ничего не получится из-за того, что мы оба девственны?
Ланселот — мужчина. Он опытный. Он мог разбудить меня, показать, на что я способна, превратить меня в женщину так, чтобы при этом мне не нужно было становиться командиром.
А потом, когда я стану искушенной женщиной, я могла бы сойтись с Этим Мальчишкой спокойно, отрешенно, и тогда все было бы прекрасно.
Ну, то есть так я себя уговаривала.
Увы, это все я выболтала Ланселоту. Ну.., пыталась. Я наговорила уйму чепухи.., что-то насчет того, что мне хотелось бы ощутить, как ведет плуг твердая рука, чтобы потом самой вспахать поле, что мне хочется научиться рыбачить, как положено, чтобы потом и в голову не пришло забрасывать в пруд леску без наживки. Тут все зависело от того, насколько Ланселот проницателен.
Тело мое пылало. Изнутри — от страсти, а снаружи — от взглядов сотен глаз. Мне казалось, что все смотрят на меня. Гвинифра, Артус, сам Ланселот, Этот Мальчишка. Я знала, все они хотели, что бы я перестала так вести себя, и больше остальных — Ланселот, потому что сам он все время глазел на принцессу. Что-то в этом было вроде приказа — ну а вы знаете, как я отношусь к приказам.
— Ты хотел бы… — прошептала я.
— Хотел бы.., ты об этом?
— Вот уж не знаю, о чем ты подумал, но я — об этом. Он пожал плечами, еще сильнее покраснел, сердце его билось часто-часто.
— Что ж.., ладно.
Вот так я впервые соблазнила мужчину. Я встала, убедилась в том, что Этот Мальчишка смотрит на меня, вышла из триклиния и поднялась по лестнице в комнату Ланселота, но не сразу. Для начала я обошла весь дворец по кругу, чтобы меня никто не заметил, и только потом пришла к его комнате. Откинула занавес и уселась на кровать, подперев руками подбородок.
Через тысячу сто три сердцебиения (а сердце у меня билось, как у испуганного зайца) пришел принц.
Глава 35
Корс Кант перебирал струны новенькой арфы, подаренной Артусом после возвращения из похода. Он старался не смотреть в сторону Анлодды, которая беззастенчиво строила глазки Ланселоту. И все же она приковывала к себе его взгляд, как он ни напрягал волю.
«Быть может, она наказывает меня за то, что я знаю, что это она пыталась убить Артуса?» — гадал юноша.
В конце концов Анлодде надоело дурачиться, она встала и вышла.., в парадную дверь. У Корса Канта стало легче на сердце. А принц Ланселот, видно, устав после похода, удалился в свою комнату.
«Надеюсь, запасы приворотного бальзама у него истощились», — с горечью подумал бард.
Корс Кант погрузился в раздумья, и вдруг.., со стропил прямо ему на плечо упал здоровенный паук и пребольно вцепился всеми лапами. Корс Кант вскрикнул и чуть было не взлетел в воздух, но в конце концов понял, что это никакой не паук: на плечо ему легла цепкая рука.
— Го.., сударь, — пролепетал Корс Кант, когда к нему вернулся дар речи.
— Нужно кое о чем побеседовать. Ланселота и Кея там не было, а ты, похоже, кое о чем умолчал.
Нет, не на плече у барда сидел паук. Он перебрался в желудок и принялся там плести ловчую сеть. Корсу Канту ужасно не хотелось никому рассказывать о шибболах, а особенно — Артусу Dux Bellorum, полководцу, создателю империи, защитнику Британии.
Артус встал и знаком велел Корсу Канту идти за ним. Следом за бардом триклиний покинул король Меровий. Взгляд его спокойных серых глаз и загадочная улыбка держали юношу так крепко, что ему и в голову не пришло бы удрать. Они пересекли пиршественный зал, нырнули за большой гобелен, и оказались в коридоре, о существовании которого Корс Кант и не догадывался.
Они пошли налево, потом направо, миновали дубовую дверь, затем — занавес, за которым коридор извивался между другими помещениями дворца. Наконец они оказались в небольшом кабинете, от пола до потолка заваленном свитками пергамента, манускриптами, картами, какими-то приборами — скорее всего, географическими. Еще Корс Кант увидел макет понтонного моста через реку Блайдлвид. Артус уселся за стол красного дерева, но прятать карты и макеты не стал.
— Силком я из тебя твоей тайны тянуть не стану, — заверил он барда.
— I tego arcana Dei, — произнес Меровий еле слышно.
— И все же одного кусочка в головоломке мне недостает.
— Да?
Корс Кант отшатнулся. Ему так не хотелось делиться с Dux BeIIorum ни одним из тех сокровищ, что он повидал во время своего подземного странствия.
Артус сложил руки «домиком», положил гладковыбритый подбородок на кончики пальцев.
— Я желаю увидеть тот свиток, что ты добыл в подземельях Харлека. Он может быть.., священной реликвией.
Корс Кант ахнул. Свиток! Он пронес его сквозь сражения, он плыл с ним по морю! Но он забыл о нем, как только вошел в ворота Каэр Камланна, и вспомнил только сейчас, когда о свитке заговорил Артус, — договорил так, словно бард и должен был вынести этот свиток из тьмы на свет и теперь развернуть перед двумя людьми, повелителями этого мира.
Юноше казалось, будто здесь, в этой тесной комнате, собирается гроза. Дрожа, он вытянул из рукава рубахи цилиндр со свитком и положил на стол перед Артусом.
Артус развязал шнурок, стягивавший свиток и придержал верхний край. Меровий спокойно, обыденно развернул пергамент. Глядя через плечо Артуса, король стал читать написанное в свитке, не шевеля губами. В какое-то мгновение брови Меровия выгнулись дугой, Артус сохранял бесстрастие.
Корс Кант вытягивал шею, но не мог прочесть т слова оттуда, где стоял. Ему казалось, что на пергаменте — что-то вроде карты. Вертикальные и горизонтальные линии соединяли слова. Нет, то была не карта. Скорее, генеалогическое древо.
Бард оторвал глаза от пергамента и увидел, что на него смотрит Меровий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
