было обратно к лестнице — впереди было ещё много дел. Написать письма в школу, учителям и директору, подкорректировать учебный план, довести до ума последние лекции, чтобы её выпуск смог сдать экзамены… Этим нужно было заняться немедленно, и лучше всего ещё вчера, а не посуду бить (которую леди Уайтхилл ещё наверняка припомнит). Фрида ведь отлично знала, что первые годы семейной жизни (а что герцог Виндзор настоит на своём, она и вчера не сомневалась) ей будет не до преподавания. Сам герцог к ней наверняка быстро охладеет — так случается с юнцами, которые получают желаемое. Запретный плод сладок пока запретен, но потом быстро начинает горчить.
Что ж, Фрида действительно собиралась сразу после свадьбы устроить себе небольшой вояж, а заодно показать Мире море. На побережье, вдали от столицы и думается лучше, и спокойнее. Фрида родит ребёнка, и первые пару лет будет занята его воспитанием. Нанимать нянек она бы не рискнула — это будет необычный ребёнок. Главной сложностью станет спрятать хаотичную детскую магию, от которой страдают даже маленькие полукровки. Но мать Фриды с этим как-то же справилась? Значит, это возможно.
И надо держаться от Виндзора подальше. А для этого сделать так, чтобы сам герцог захотел того же. Фрида уже представляла, какую послесвадебную неделю ему устроит. Бедный, бедный герцог, Фрида умеет быть стервой. Не любит, но умеет…
Впрочем, письма могут и подождать. Фрида постучала пальцами по лакированным перилам лестницы, кивнула кому-то из лакеев — вся прислуга ей непременно кланялась, и Фриду это уже начинало раздражать. В Хэмтонкорте у неё порядки были куда свободнее.
Поразмышляв ещё пару мгновений, Фрида резко повернулась и направилась дальше по коридору, и оттуда налево — к комнатам Эвелины.
Вокруг сестры суетились гувернантки, остро пахло нюхательной солью, а сквозь задёрнутые портьеры свет почти не проникал. Очевидно, Эви придавалась печали с той же страстью, как раньше — оптимизму. И решила делать это по канону — то есть как принцесса в башне. Запереться совсем она, конечно, не могла, но плакала, не переставая, а служанки, в отчаянии, явно не знали, что с ней делать.
— Фрида! — заметив сестру, всхлипнула Эвелина. — Ты выходишь замуж за это чудовище! Нет-нет, матушка не позволит!..
Фрида фыркнула. Леди Уайтхилл не просто позволит, она ещё и обвяжет старшую дочь бантиком и пожелает долгой совместной жизни.
— Фри, о, Фри…
Не слушая, Фрида прошла к окну, распахнула портьеры, а потом и створки и, обернувшись, жестом разогнала слуг. Когда дверь за камеристкой Эвелины закрылось, Фрида улыбнулась.
— Эви, ты ведь уже не ребёнок. Ну какое ещё чудовище?
Эвелина задрожала. В круге солнечного света, всё ещё в утреннем светлом платье она смотрелась как роса на цветке — хрупкая, волшебная и безумно красивая.
— Фрида, ты бы видела его вчера после твоего ухода! Он обезумел…
— На его дом напали, — припомнила газеты Фрида. — Он императорский придворный маг, а какой-то не то волшебник, не то фейри обокрал его дом. Конечно, он обезумел.
— А т-ты будешь с ним жить! Н-на его дом нападают, а ты…
— Эви, ну что ты. — Фриде в глубине души было приятно, что о ней волнуются. Мать такой подарок ей вряд ли сделает, они обе с ней — Фрида и леди Уайтхилл — умные, сильные и расчётливые. А вот отчим, лорд Валентин, и Эвелина — они глупее, мягче. Но как же Фрида любила эту мягкость, куда больше материнской жёсткости, пусть эта черта характера была Фриде и ближе. — Эви, милая, да, герцог эксцентричен. Но, представь, он влюбился в меня с первого взгляда. Хочешь, я расскажу, как мы с ним познакомились? — Сестра уже смотрела на неё с интересом, и Фрида продолжала создавать грёзу: — О, это было так романтично…
Да, очень романтично: гадюку под ноги. Но Фрида об этом, конечно, умолчала. Она рассказала сладкую сказку, где чудовище стало заколдованным принцем и для своей красавицы — вовсе даже не жестоким. Она добавила сладости и сахара, как рассказывала когда-то, уже повзрослев и приезжая на каникулы домой, лорду Валентину свои якобы выдуманные истории о «той стороне». Иногда Фриде становилось интересно: Валентин знал, что всё это совсем не сказки? Даже если и так, он никогда этого не показывал.
Эвелина тоже дала себя отвлечь, а потом и увлечь беседой о женихах, платьях, завтрашней свадьбе («Завтра? О, Фри, но мне же нечего надеть!»), а под конец они со смаком обсудили всех более-менее перспективных молодых людей на вчерашнем балу, которые годились в женихи. И теперь Эвелина улыбалась так же солнечно, как и всегда, а Фрида эгоистично купалась в её сиянии и рассказывала, рассказывала ещё, заставляя сестру смеяться…
Ужинали они, как ни странно, в одиночестве. Мать не вернулась, Фрида начала было беспокоиться, но потом решила, что леди Уайтхилл пытается приготовить завтрашнюю церемонию… Забавно, говорила ли она об этом с герцогом? И если говорила, то что думает? Виндзор явно не хотел пышности и огласки, но для матери свадьба без этого совсем не свадьба. Вон что она устроила из бракосочетания Фриды с маркизом Вустермором…
После ужина Фрида писала письма. Поздно ночью (мать так и не вернулась), она сама отнесла их своему кучеру, велев завтра же ехать в Хэмтонкорт и передать её корреспонденцию. Всё это время Мира одна — и довольно умело, что не могло Фриду не изумлять — складывала вещи, так, чтобы их легко можно было перевезти в особняк Виндзоров.
«Интересно, он хоть приготовил для меня комнаты? — думала Фрида, уже засыпая (с фейрийским успокоительным). — Или поселит в людской? С него станется…»
Успокоительное действовало, волчий вой убаюкивал, как и стук веток ясеня в окно. Фрида вдохнула поглубже, заснула и всю ночь видела исключительно приятные сны, в которых никаких герцогов уж конечно не было.
* * *
Эш возвращался домой пешком — он любил иногда пройтись, особенно после дождя, особенно по грязи. Внимательный зевака, приглядевшись, обязательно бы удивился: грязь в Нижнем городе была особенно жирная, глубокая — и денди-герцог тонул в ней хорошо если только по щиколотку. При этом его туфли оставались чистыми и блестящими, а на брюках не появилось ни пятнышка.
Ещё за герцогом тянулась цепочка очень странных следов… Как будто от копыт.
Но ни внимательных, да и вовсе никаких зевак не было. У обывателей в Нижнем находились другие дела, особенно днём, особенно после дождя: дети копались в грязи, женщины торопились вывесить бельё, даже двери трактиров и борделей были ещё закрыты. Днём шлюхи
