– Добрый господин, отпусти меня, пожалуйста, – тут же заныл он. – Неужели тебе меня не жалко? Я же не успел ничего взять, – и, поспешно добавляя в голос побольше слезы: – Я и не хотел, меня заставили, я в семье младшии-и-ий…
– Что ты там лепечешь? – изумился Сэмми. – В какой семье?
– А что мне было делать, – продолжал воришка, жалобно хныча, – у нас еще есть младшенькие, им есть нечего, а я не хочу воровать, я к гончару в подмастерья хотел, а Энни и Джорджи голодают уже три дня, и меня…
– Да ты же сказал, что младший? А тут еще какие-то младшенькие, – усмехнулся Сэмми. Он стоял, грозно уперев руки в бока, и присматривался к пленнику. Подросток еще. Потому и такой хлипкий-костлявый. Ненамного старше его первенца. Тьфу. Не сдавать же ребенка в тюрьму? А с другой стороны, этот ребенок, поди, уже лет десять профессионально промышляет…
– Так то мла-а-адшенькие, которые мелкие, а я-то просто младший, это которые работать могут. Вот и заставляют… Как что опасное – валяй, говорят, тебя не жалко, а может, дракон такого костлявого не сожрет… А я куда дену-у-усь…
«Хоть и пройдоха, а вообще-то, похоже на правду», – подумал Сэмми.
– Семья у нас большая, живем в лесу испокон веку, и тут же по лесам промышляем. А где же еще? Негде…
Сэмми раньше не приходилось разговаривать с такими. Что воровские шайки на торговых путях шарят, знал, как не знать. А вот что за люди, как ухитряются прожить на это, ведь королевская охрана не дремлет, да и извозчики – народ суровый, – об этом иногда, если заходила речь за кружкой пива, задумывался.
– Чем же промышляете-то?
– Да ничем, дяденька… так, поманенечку, копейку стащишь, картошинку сжуешь…
– И что, на целую семью хватает? – Сэмми решил узнать для себя нечто новое, заодно от грустных мыслей отвлечься. И старательно изобразил сыщика. – Ох, не верю я тебе, малец…
– Вот то-то и не хватает! Кто с собой много возит, это надо на почту королевскую или большой обоз нападать, у нас такой силы нет, это другие семьи. Да у них и сговор с патрулями, непросто это… – парень увлекся и перестал хлюпать. Но вдруг съежился весь: заметил, что разболтался. Голову в плечи втянул, связанными сзади рукавами по земле заелозил.
Сэмми понял, что сыщика из него не выйдет: даже такого растяпу не умеет разговорить.
Но тут нежданно помог Буль. На всякий случай не нарушая регламента отрыва лап от земли и соблюдая осторожность в прочих телодвижениях, он просто навис внушительной башкой над самой головой воришки. И капнул слюной.
Тот в ужасе задрал голову. Буль улыбнулся во все шестьдесят четыре зуба.
Воришка побелел и затрясся. Сэмми потер руки:
– Ну-с… так что ты надеялся у меня в тюках найти? Картошечку? Али копеечку?
– Дяденька! Все, все скажу!!! Пусть только он меня не ест!
Сэмми сурово кивнул:
– Валяй.
– Ну, это… мы же как… мы же кормимся чем? По мелочи: если кто едет один да на лошади… Или вот туточки, на стоянке, чего не доглядят, сторожей не выставят… Только и взять-то с них: часики там, оружие какое, если не дешевка, или, ну, цепочку. Кошелек редко достанется, кошельки-то они лучшей всего берегут. Стало быть, продавать надо – на что в лесу цацки? В рот не покладешь. А продать только в Краснокраде можно, там и люди особые есть… С этого и живем… Но плохо, вот как на духу скажу! Вовсе плохо. Люди те – делиться же с ими надо! А они же городские, куды нам деться, оберут, как липку.
Сэмми только и смог, что головой покачать. До чего же сложна жизнь у простых лесных грабителей.
– А что же, своим трудом пропитания раздобыть не можете?
– Да что вы, дяденька, какой в лесу труд? Охотиться нельзя – королевское все кругом. За ободранного оленя нам так отмерят – сколько за сотню ободранных путников не схлопочешь. Лес валить, та ж печаль, уж не то чтобы поле расчистить под посев. Кажное дерево королевское. У крестьян, опять же… еды без денег не получишь. Силой отобрать – тоже не того… живо на вилы подымут…
«А за награбленные деньги они вам спокойно и курицу, и яйца», – грустно подумалось Сэмми. Сам честный человек, он и от других ожидал подобного. Мысль о том, что лесные грабители промышляют при поддержке простого люда, его расстроила еще больше.
Да он ведь не лучше, только что думал, не отпустить ли негодяя.
А в то же время и жаль…
– Ну и вот, – продолжал торопливо гундеть парень, подгоняемый новыми каплями драконьей слюны, падающей на макушку. – Человек-то один и возит до города, Краснокрада, то ись. Туды, значить, товар добытый, а обратно, наоборот, капусту… Ой, деньги, то ись… И этот человек пропал. И с деньгами… Мы думаем, он добровольно пропал…
– К-как это… добровольно пропал? – тупо моргнул Сэмми. Монотонно-захлебывающееся бормотание мальчишки спутало его мысли в липкую массу, с трудом проворачивающуюся в голове.
– Дяденька, ну как! Значит, придумал получшей прежнего, куда капус… денежки-то девать! Заместо чтобы нам привезти. Вот меня и послали пошукать.
– Деньги?! Да они что же у вас, подписаны, что ли? «Эта пачка королевских банкнот принадлежит воровскому общаку такого-то леса»? – Сэмми с искренним изумлением посмотрел на парня.
– Подписаны – не подписаны, а куда их денешь? Сумку-то в руках у нее видели, сумка-то с деньгами, не в подол же она их переложила, это ведь знаете, как много места надыть! Вот и шарю по всем вьюкам – где та сумка. Не станет она ее светить. Значит, сховала в грузе. Как пить дать. Сумка приметная. А другую в лесу не найдешь. А в лес-то она зашла. Кто надо доставили, и проводили, и видели. А где она свернуть-то исхитрилась, как провалилась в болото, чудеса! Только болот у нас тут сроду не было.
– Она-она, кто это она?
– Дык человек тот, он на самом деле она, баба то ись! Сама из Краснокрада, и ездит кажную неделю как бы к сестре в Трисполь. Ну, она и правда в Трисполь. А по пути, значить, и… А тут…
Сэмми решил про себя: отпустит сопляка, невелика честь такого заморыша поймать. А вместо того он, может, выследит эту бабу с воровским общаком – тут и почет, и ему еще вдруг премию какую дадут. Проценты от спасенной для казны суммы. А почему нет: вдруг увидит подозрительного кого на дороге. Или еще где.
– Что за баба, говори! Какая из себя.
– Да я-то не видал… – заныл мальчишка. – Это тятька видал. Да, говорит, баба неказистая, даже и не опишешь, и узнать-то труд большой, такая вся из себя никакущая. Только одна примета: маня-кур у ей! Красный. От-такенный. Любит это дело, и всегда у ей он, хоть бы в лесу, хоть где, ажно когти, будто в кровь кого разодрала, прям только что. Но это, дяденька, сами судите, не очень-то… Маня-кур, его обрезать можно. Одно только, тятя сказал. Эта красная красочка, ее в лесу не смыть. Да зубами не содрать. Ее только можно жижей, какой деготь отмывают, а это в городе… Потому баба как меченая.
Сэмми почесал затылок. Ну и примета.
– Ну а сумка? Ее-то описать можешь?
Тут Буль забеспокоился и вздернул голову. Сэмми оглянулся: его пассажирка уже приплелась из харчевни и нервно перетаптывалась в области Булева хвоста, повернувшись спиной и поправляя что-то в лице, глядя в крошечное зеркальце. Пальцы в плотных «вдовьих» перчатках были манерно оттопырены.
– Что там у вас такое? – неприятно заскрипела она, не поворачивая головы. – Мы полетим когда-нибудь, наконец?
– Да так, ничего, – Сэмми вздернул парня на ноги и придал ему легкое ускорение пинком под зад. Тот, со связанными по-прежнему сзади рукавами рубахи, скособочившись, но шустро завилял в сторону кустов.
– Давайте поскорее, все какие-то задержки, – и дама мигом заскочила на свое место, крепко прижимая к себе баул. Когда стала пристегиваться, отпустила его – и тут же рванулась опять схватить, когда ей показалось, что он может упасть с дракона.
Сэмми брезгливо посмотрел на нее:
– Да отпустите вы сумку, не упадет. Сначала себя хорошенько пристегните, потом уж кладь. Что у вас там такое ценное?
– Ничего.
– Ну конечно…
На дамочку и ее баул ему было глубоко начхать. Какая разница, врет или не врет эта глупая тетка, если он только сегодня узнал, что и Элли умеет лгать. Лгать ему.
Он поморщился, залезая на Буля, и постарался переключиться на разговор с воришкой.
Что за неприметная баба из Краснокрада, которая ездила в Трисполь?
Почему-то первой, кого он вспомнил, была Агнесс, давняя подруга Элли. Вот уж кто подходил под описание воришки. И девушкой она была довольно неприглядной, и в женщину превратилась достаточно несимпатичную. «Никакущую», по выражению парня. Или на фоне красавицы Элли все женщины казались серыми тенями? А главное, она – видно, стараясь привлечь внимание хотя бы к тому достоинству, какое у нее имелось, – в последний раз приезжала с модной новинкой: длинными ногтями, выкрашенными ярко-алым лаком. Мода эта была не то что авангардной, но даже почти скандальной – принадлежностью шикарных женщин с центральных столичных бульваров. Увидеть что-то подобное на руках серой мышки из предместья – дело невероятное. А вот поди ж ты…
