Его считали тупым ребёнком. Он очень поздно заговорил, был букой, чурался сверстников. «Из вас, Эйнштейн, никогда ничего путного не выйдет», – сказал ему учитель гимназиума в Мюнхене. Профессор физики (!) в федеральном высшем политехническом училище в Цюрихе говорил, что у него достаточно усердия и доброй воли, но не хватает способностей. Никто решительно не видел в нём гения, не знал о гигантской работе, непрерывно свершающейся в его мозгу. А он не прятал её. «Что касается науки, – писал другу 23-летний Эйнштейн, – то мне пришло в голову несколько прекрасных идей, но они ещё требуют основательного вынашивания». Через три года родилась его юношеская работа – частная теория относительности. Он написал её за пять недель. Много лет спустя, когда собирали средства в фонд комитета друзей испанской свободы, Эйнштейна попросили подарить эту рукопись бойцам за свободу. Выяснилось, что это невозможно: рукопись затерялась в старых архивах берлинского журнала «Анналы физики». И тогда он решил переписать её от руки, чтобы продать коллекционерам и дать деньги испанцам. В 1944 году библиотека конгресса в Вашингтоне купила эти 30 страничек за шесть миллионов долларов.
Вряд ли нужно объяснять суть трудов Эйнштейна: есть много подробных и понятных объяснений их. Маленький сын спросил его однажды:
– Почему ты так знаменит, папа?
– Видишь ли, – ответил он, – когда слепой жук ползёт по поверхности шара, он не замечает, что пройденный им путь изогнут. Я же, напротив, имел счастье это заметить.
Это было так необычно, так ново (автор жизнеописания Эйнштейна Владимир Львов точно подметил: в работе ни одной библиографической ссылки, ни одной цитаты!), что подавляющее большинство физиков просто не в состоянии были постичь его откровения. Вчерашние учителя в Швейцарии чувствовали неловкость. Профессор теоретической физики Гунар объяснил, что теория кажется ему несколько странной. Профессор экспериментальной физики Форстер сказал честно: «Прочёл, но ровно ничего не понял!» Знаменитый Конрад Рентген признался, что все это «никак не укладывается в голове». Поль Ланжевен говорил, что теорию относительности понимают 12 человек в мире. Знаменитый французский физик шутил, конечно. Но если и так, среди двенадцати был Ленин. «…Остаётся несомненным, что механика (имеется в виду механика Ньютона. – Я. Г.) была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений…» – записал Владимир Ильич в 1908 году. Ленин назвал Эйнштейна «великим преобразователем естествознания».
А великому преобразователю было только 36 лет, когда он опубликовал общую теорию относительности, когда завершилась работа над системой мира Альберта Эйнштейна. Знакомясь с ним, великий остроумец Бернард Шоу сказал:
– Вас восемь человек, только восемь!
Эйнштейн не понял, смутился. Шоу объяснил: Пифагор, Птолемей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн. Понимал ли сам Эйнштейн масштаб сделанного им? Думаю, что понимал, иначе бы он не написал: «Прости меня, Ньютон! Ты нашёл единственно возможный для твоего времени путь, который был доступен человеку величайшей мысли, каким был ты… Но сегодня мы уже знаем, что для более глубокого постижения мировых связей мы должны заменить твои понятия другими, более удалёнными от сферы непосредственного опыта…»
Он всю жизнь убегал от чуда. «Бегство от чуда» – это придумал сам Эйнштейн, подразумевая под этим низведение чуда до осмысленного факта, включение его в научную систему мироздания. Теорию относительности и все другие свои работы Эйнштейн рассматривал как своеобразное предисловие к главному делу жизни – поискам законов, по которым живёт вселенная. «Ты веришь в играющего в кости бога, – писал он физику Максу Борну, – а я – в полную закономерность в мире объективно сущего…» В другом письме продолжал: «…Я чувствую это моей кожей. Свидетелем является мой мизинец…»
Десятилетия бился он, чтобы связать геометрию, оптику, механику, тяготение, электромагнитные силы, атомную физику, – создать единую теорию поля, найти один золотой ключ, который отпирал бы замки всех тайников природы. Он не нашёл его. Никто его до сих пор не нашёл.
Его убеждения. Фашисты называли его «большевиком», а его теорию относительности – «проявлением большевистского духа в физике», не понимая, что этим они льстят большевикам. К сожалению, он не был коммунистом. Человек пёстрых и временных политических симпатий, запутанных и иногда даже ошибочных философских взглядов, Эйнштейн всю жизнь был кристально честным и глубоко порядочным человеком, а этого уже достаточно для травли. Когда на его родине Гитлер пришёл к власти, его книги бросали в костёр.
Его – гордость нации – исключили из всех университетов и академий Германии. Физик Филипп Ленард, известный «изобретением» «немецкой физики» и «арийских атомов», писал: «Существование эфира надёжно доказано… То, что всё-таки делается, отчасти даже в школьных учебниках, означает лишь малодушие перед евреем, который произвёл шумиху путаными идеями». В нацистском журнале под его портретом значилось: «Эйнштейн. Ещё не повешен». За его голову обещали награду 50 тысяч марок. А он весело говорил жене: «Я и не подозревал, что моя голова стоит так дорого!»
В феврале 1921 года в Праге прорвавшийся сквозь восторженную толпу студент передал ему свой проект атомной бомбы, разработанный по формуле Е=mc?.
– Я считаю этот проект неправильным в своей моральной основе, – сказал Эйнштейн. – К тому же он, по-видимому, совершенно неосуществим технически.
В августе 1945 года, когда он причаливал на своём парусном ботике к мосткам на Саранакском озере, репортёр «Нью-Йорк тайме», поджидавший его на берегу, сказал, что «ту бомбу сбросили сегодня на Хиросиму». Старая пражская ошибка в оценках человеческой морали и технических возможностей стоила ему физических страданий, потому что всякое убийство, всякая война были враждебны его физической природе. В мюнхенском гимназиуме его учили маршировать гусиным шагом. Не научили. Когда он вырос, он написал: «Если кто-либо с удовольствием марширует в строю под музыку, то за одно это я его презираю; головной мозг дан ему по ошибке, ибо он вполне мог бы обходиться спинным». Когда он умер, на тумбочке в госпитале лежали листки неоконченной статьи в защиту мира. Последняя, написанная его рукой фраза: «Повсеместно разыгравшиеся политические страсти требуют своих жертв».
Физиков часто удивляло, с какой лёгкостью, безо всяких борений честолюбия, он мог отказываться от своих научных взглядов, когда убеждался в своей неправоте. От убеждений своей совести он не отказывался никогда.
«Приказной героизм, бессмысленные зверства и квасной патриотизм – как жгуче я ненавижу их, какой подлой и презренной кажется мне война…»
«Интернационализм, как я его понимаю, включает в себя разумные отношения между странами, взаимопонимание и сотрудничество, без вмешательства во внутреннюю сторону жизни каждой страны…» «Когда я слышу о людях, утверждающих превосходство одной расы над другой, мне кажется, что кора головного мозга не участвует в жизни этих людей».
«…Мужественно защищать нравственное начало в обществе циников. В течение многих лет я с переменным успехом стремился к этому».
«…Личности, подобные Спинозе и Карлу Марксу, сколь бы они ни были непохожи друг на друга, жили и жертвовали своей жизнью во имя идеала социальной справедливости».
«Я уважаю в Ленине человека, который с полным самоотвержением отдал все свои силы осуществлению социальной справедливости. Его метод кажется мне нецелесообразным. Но одно бесспорно: люди, подобные ему, хранят и обновляют совесть человечества».
Его жизнь. Эйнштейн очень мало пишет о себе. В его автобиографических заметках много формул, он говорит о скалярных плоскостях, контравариантных тензорах и параллельных переносах векторов, упоминает Планка, Бора, Максвелла, а об отце, матери, сестре, детях, жёнах – ни слова. При чтении его записок создаётся впечатление, что его близкие не такие уж близкие. Он и сам признается: «…я был к ним привязан, но всегда испытывал неослабевающее чувство отчуждённости и потребности в одиночестве; с годами это только усиливается…»
Его первой женой стала в 1903 году сокурсница по политехническому училищу, девушка из Сербии, Милева Марич. Перед свадьбой один приятель сказал ему:
– Я не отважился бы жениться на женщине не вполне здоровой (Милева хромала, у неё был туберкулёз суставов).
– Почему бы и нет? – рассеянно спросил Эйн штейн. – У неё милый голос…
Молчаливая, угрюмая Милева была предельно плохой хозяйкой, исступлённо ревнивой женой, не любила музыки, которую он обожал, не говоря уже о том, что не могла разделять всех радостей и печалей мира его физики, и на чём держался этот союз – понять трудно. Один его коллега так описывает быт цюрихского профессора: «В то время как правой рукой он писал, левой поддерживал своего младшего сына Эдуарда и при этом умудрялся отвечать своему старшему сыну Альберту, когда тот, занятый своими кубиками, его о чём-то спрашивал».
