– Так вы поэт?
– Увы, нет. Это не мое. Это сочинил один великий поэт из очень далекой страны.
Принцесса задумчиво кивнула.
– Да, такой необычной рифмы я пока не встречала. А еще что-нибудь знаете?
Грон наклонился, взял с лежащего перед ним блюда небольшую гроздь винограда и, вновь откинувшись на подушки, начал:
Езжу, плаваю далече,[1]все куда-то тороплюсь,книжки умные читаю,а умней не становлюсь.Может, поиски, метанья —не причина тосковать?Может, смысл существованья в том,чтоб смысл его искать?
Он читал долго и разное. Не только Евтушенко, но и Ахмадулину, Цветаеву, Есенина, Бодлера, Шекспира и многих других. Принцесса слушала завороженно, как-то незаметно превратившись из пантеры на охоте в юную девчонку. Нет, ее грация никуда не исчезла, но перестала быть остро-расчетливой, выверенной, используемой разумом, и оттого Мельсиль стала более привлекательной.
– Еще… – потребовала она, когда Грон умолк.
– Прошу простить, ваше высочество, – покаянно наклонил голову Грон, – но я иссяк. К тому же нам пора двигаться дальше, а то мы не успеем добраться до постоялого двора.
Принцесса нахмурилась. Похоже, она не привыкла к тому, что мужчины ей перечат. Но возражать Грону не стала. Лишь, грациозно поднимаясь с подушек, позволила себе немного разочарованный вздох.
– Ну что ж, господа, наш гостеприимный хозяин, только что открывший нам еще одну толику своих столь тщательно скрываемых талантов, несомненно, прав. Нам пора в путь.
Грон, вскочивший на ноги, едва только принцесса начала движение, низко поклонился, но, когда он выпрямлялся, его лицо опалила волна ярости. Лорд Эжен сверлил его таким взглядом, что, если бы взгляд обладал материальной силой, Грон был бы уже смят, раздавлен, испепелен… Грон мысленно чертыхнулся. Все-таки это случилось, он заработал-таки себе ярого врага. Впрочем, иного варианта развития событий и быть не могло. Уж слишком ревниво лорд Эжен оберегал избранное им самим место первого кавалера при принцессе. Поэтому остальным оставалось либо изображать из себя этакую серую мышку, а в этом случае ни о какой вероятности дружбы с принцессой и речи идти не могло – наоборот, она скорее была бы взбешена тем, что ей показалось бы нарочитым пренебрежением, – либо идти на конфликт с Эженом. Молодой лорд уже пребывал на ножах практически со всеми мужчинами, состоящими в их небольшом круге (латники эскорта принцессы не в счет), но его только что вспыхнувшая ревность к Грону явно имела наивысший среди всех остальных накал. Грон тихонько вздохнул. Что ж, значит, так тому и быть, он и так оттягивал этот конфликт сколько возможно, надеясь продержаться хотя бы до Загулема. Как видно, не судьба…
Следующие четыре дня принцесса практически не отпускала Грона от себя. Он с некоторым трудом, но таки отбился от чести сопровождать ее высочество в карете, однако особенного облегчения ему это не принесло, поскольку принцесса со свойственным ей своенравием приняла решение передвигаться по большей части верхом. Так что Грону, повиновавшемуся ее решению, пришлось буквально приклеиться к левому стремени ее коня. И первые два дня он буквально физически чувствовал, как его спину буравит ненавидящий взгляд лорда Эжена, все попытки которого занять подобающее ему место рассыпались о раздраженную фразу принцессы:
– Лорд Эжен, вы меня утомили, дайте же мне возможность хоть какое-то время пообщаться с человеком, который не столь навязчив, как вы, а по-настоящему мне интересен.
Услышав эти слова, Грон аж скрипнул зубами. Ну все, пожизненная ненависть молодого лорда ему обеспечена. Впрочем, до сих пор ему как-то не удавалось жить без зависти и ненависти других, причем подавляющее большинство этих других были чрезвычайно могущественными, так что можно считать, что все идет как обычно…
Светские беседы, которые ему пришлось вести с принцессой, превратились для Грона в настоящую пытку. Нет, ничего лишнего он ей не поведал, но из раза в раз повторять фразы типа: «К несчастью, волею Владетеля и безжалостной судьбы я не могу рассказать об этом с откровенностью, которую ваше высочество, несомненно, заслуживает…» – либо: «К моему глубокому отчаянию, этот период моей жизни покрыт мраком забвения даже от меня самого…» – тоже было еще тем удовольствием.
Так что Грон вновь спасался стихами. А на одном из привалов даже взял в руки киаферу, этакий местный аналог гитары, но с восемью струнами, и, призвав на помощь все умения Собола ад Градана, которого в Эзнельмском замке обучали игре на столь сложном и своенравном инструменте, как, впрочем, и пению, кое-как спел:
Простите пехоте, что так неразумна бывает она —Всегда мы уходим, когда над землею бушует весна.И шагом неверным, по лестничке шаткой – спасения нет.Лишь белые вербы, как белые сестры гладят тебе вслед… —
чем буквально поверг в ступор Батилея с Баргом. Впрочем, на вкус Грона, мадемуазель Казирам пела куда лучше него, и столь бурные овации, которых он удостоился, были скорее заслугой свежих, по местным меркам, рифм и образов, а также абсолютно непривычной слуху окружающих музыки Окуджавы.
Некоторое облегчение наступило в Авенлебе. Местный граф, до нынешней осени со своей дружиной и дворянским ополчением состоявший в войске короля в Генобе, теперь находился в своем домене и на правах хозяина завладел основным вниманием принцессы. Впрочем, судя по некоторым признакам, несмотря на всю внешнюю благосклонность, принцесса Мельсиль явно тяготилась и пребыванием в Авенлебе, и теми знаками внимания, которые как представитель правящей семьи была вынуждена оказывать гостеприимному хозяину. Но эти признаки были заметны лишь очень уж внимательному взгляду, так что граф Авенлеба просто купался в море наслаждения, гоголем выписывая круги вокруг самой желанной женщины королевства… а то и всех шести, вместе взятых.
Однако его удовольствие продлилось недолго. На третий день, когда граф Авенлеба закатил немыслимую по пышности охоту, явно существенно опустошившую его сундуки, Мельсиль воспользовалась моментом и, едва только они добрались до опушки леса, умело изобразила приступ внезапно разыгравшейся мигрени. А когда радушный хозяин принял решение отменить уже начавшуюся охоту, дабы сопроводить свою драгоценную гостью в отведенные ей покои, ловко ушла от столь почетного, но уже явно утомившего ее сопровождения:
– Ну что вы, граф, как можно?! Этим вы просто заставите меня мучиться неизбывным чувством вины. Охота – одно из любимых развлечений настоящих мужчин, и я не могу лишить столь благородных господ, как лорд Эжен или виконт Омисерион, а также множество ваших подданных столь нечастой и, несомненно, давно ожидаемой забавы. Нет-нет, вы ни в коем случае не должны разочаровывать ваших гостей. Несмотря на то что мне, к моему глубокому сожалению, придется на сегодня лишиться вашего блестящего общества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
