КЛЯТВА НА ЧАШЕ
Брата я привел к тебе, на голосОбращал вниманье. Шла гроза.Ядра пели, яблоко кололось,Я смотрел, как твой сияет волос,Падая на темные глаза.
Голос брата неумел и ломок,С вихрями грудными, не простой —Ямщиковских запевал потомок,Ярмарочный, громкий, золотой.
Так, трехкратным подтвержденьем славной,Слыханной и прочной простоты,Тыщи лет торжествовавшей, явной,Мы семьей сидели равноправной —Брат, моя поэзия и ты.
Брат держал в руках своих могучихЧашу с пенным, солнечным вином,Выбродившим, выстоянным в тучах,Там, в бочагах облачных, шатучих,Там, под золотым веретеном!
Брат рожден, чтоб вечно отражаласьВ нем страна из гнева и огня,Он — моя защита и родня,Он — всё то, что позади осталось,Всё, что было милым для меня.
Чаша у тебя в руках вторая…Ты ее поднимешь вновь и вновь,Потому что, в круг нас собирая,Вкруг нее, горя и не сгорая,Навсегда написано: любовь.
Как легко ты эту держишь тяжесть —Счастие, основу, вечный свет!Вот он бродит, пенясь и куражась,Твой настой из миллионов лет!
Сколько рук горячих исходилаЭта чаша горькая, покаИ твоя в ней потонула сила?Я ее, чтоб ты сильней любила,Поцелую в мутные бока.
Я клянусь. На чем мне больше клясться?Нет замены, верен твой сосуд —Начиная плакать и смеяться,Дети, им рожденные, теснятся,Громко матерям соски сосут.
Ну, а я? На лица глядя ваши,Радуюсь, скорблю, но на бедуЯ средь вас, соратник ваш, без чаши…Где ее, скажите мне, найду?
Я стою пред миром новым, рукиОпустив, страстей своих палач,Не познавший песни и науки.Позади — смятенье и разлуки,Хрип отцовский, материнский плач.
Впереди, с отставшим не считаясь,Часовые заняли места.Солнце косо вылетит. Шатаясь,Гибельная рухнет чернота.
Так смелей! Сомнения разрушу,Вместе с ними, молодость, вперед!Пусть я буду проклят, если струшу,Пусть тогда любовь мою и душу,Песнь мою гранатой разорвет!
1934
ПОСЛАНИЕ К НАТАЛИИ
Струей грохочущей, привольнойТечет кумыс из бурдюка.Я проживаю здесь довольный,Мой друг, и счастливый пока.
Судьбы свинчаткою не сбитый,Столичный гость и рыболов,Вдыхаю воздух знаменитыйКрутых иртышских берегов.
На скулах свет от радуг красных,У самых скул шумит трава —Я понимаю, сколь прекрасныТвои, Наталия, слова.
Ты, если вспомнить, говорила,Что время сердцу отдых дать,Чтобы моя крутая силаТвоей красе была под стать.
Вот почему под небом низкимПью в честь широких глаз твоихКумыс из чашек круговыхВ краю родимом и киргизском,На кошмах сидя расписных!
Блестит трава на крутоярах…В кустах гармони! Не боюсь!В кругу былин, собак поджарых,В кругу быков и песен старыхЯ щурюсь, зрячий, и смеюсь,
И лишь твои припомню губы,Под кожей Яблоновый сок —Мир станет весел и легок:Так грудь целует после шубыМосковский майский ветерок.
Пусть яростней ревут гармони,Пусть над обрывом пляшут кони,Пусть в сотах пьяный зреет мед,Пусть шелк у парня на рубахеГорит, и молкнет у девахиЗакрытый поцелуем рот.
Чтоб лета дальние трущобыЛюбови посетила власть,Чтоб ты, мне верная до гроба,Моя медынь, моя зазноба,Над миром песней поднялась.
Чтобы людей полмиллионаСмотрело, головы задрав,Над морем слав, над морем травИ подтвердило мне стозвонно,Тебя выслеживая: прав.
Я шлю приветы издалёка,Я пожеланья шлю… Ну что ж?Будь здорова и краснощека,Ходи стройней, гляди высоко,Как та страна, где ты живешь.
1934
ПЕСНЯ ЮГО-ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН
Прискакали два лыцаря к красотке,У красотки вся квартера освещена.Выставила им водки и селедки,Полюбовника за дверь выставила она.
Звякали уздечками серебряными кониНа привязи. Огни потушил телеграф.Дала красотка лыцарям по иконе,Но полюбовник, «смертию смерть поправ»,
Вновь возвратился в обогретое место,По-другому повернулось дело теперь:Он ее жених, а красотка — его невеста,Дверь закрыта. Лыцари, выламывайте напрочь дверь!
1934
ДРУГУ-ПОЭТУ
Здравствуй в расставаньи, брат Василий!Август в нашу честь золотобров,В нашу честь травы здесь накосили,В нашу честь просторно настелилиЗолотых с разводами ковров.
Наши песни нынче подобрели —Им и кров, и прибасень готов.Что же ты, Василий, в самом делеЗамолчал в расцвет своих годов?
Мало сотоварищей мне, мало,На ладах, вишь, не хватает струн.Али тебе воздуху не стало,Золотой башкирский говорун?
Али тебя ранняя перинаИсколола стрелами пера?Как здоровье дочери и сына,Как живет жена Екатерина,Князя песни русския сестра?
Знаю, что живешь ты небогато,Мой башкирец русский, но моглиПировать мы все-таки когда-то —Высоко над грохотом Арбата,В зелени московской и пыли!
По наследству перешло богатствоДревних песен, сон и бубенцы,Звон частушек, что в сенях толпятся…Будем же, Василий, похваляться,Захмелев наследством тем, певцы.
Ну-ка спой, Василий, друг сердечный,Разожги мне на сердце костры.Мы народ не робкий и не здешний,По степям далеким безутешный,Мы, башкиры, скулами остры.
Как волна, бывалая прибаскаЖемчугами выстелит пути —Справа ходит быль, а слева — сказка,Сами знаем, где теперь идти.
Нам пути веселые найдутся,Не резон нам отвращаться их,Здесь, в краю берез и революций,В облаках, в знаменах боевых!
1934
В ЗАЩИТУ ПАСТУХА-ПОЭТА
Вот уж к двадцати шести
Путь мой близится годам,
А мне не с кем отвести
Душу, милая мадам.
Лукавоглаз, широкорот, тяжел,Кося от страха, весь в лучах отваги,Он в комнату и в круг сердец вошелИ сел средь нас, оглядывая пол,Держа под мышкой пестрые бумаги.
О, эти свертки, трубы неудач,Свиная кожа доблестной работы,Где искренность, притворный смех и плач,Чернила, пятна сальные от пота.
Заглавных букв чумные соловьи,Последних строк летящие сороки…Не так ли начинались и моиС безвестностью суровые бои, —Всё близились и не свершались сроки!
Так он вошел. Поэзии отцы,Откормленные славой пустомели,Говоруны, бывалые певцыВокруг него, нахохлившись, сидели.
Так он вошел, смиренник. И когда-тоТак я входил, смеялся и робел, —Так сходятся два разлученных брата:Жизнь взорвана одним, другим початаДля важных, может, иль ничтожных дел.
Пускай не так сбирался я в опасныйИ дальний путь, как он, и у меняНа золотой, на яростной, прекраснойЗемле другая, не его родня.
Я был хитрей, веселый, крепко сбитый,Иртышский сплавщик, зейский гармонист,Я вез с собою голос знаменитыйМоих отцов, их гиканье и свист…
…Ну, милый друг, повертывай страницы,Распахивай заветную тетрадь.Твое село, наш кров, мои станицы!О, я хочу к началу возвратиться —Вновь неумело песни написать.
Читай, читай… Он для меня не новый,Твой тихий склад. Я разбираю толк:Звук дерева нецветшего, кленовыйЛесных орешков звонкий перещелк.
И вдруг пошли, выламываясь хило,Слова гостиных грязных. Что же он?Нет у него сопротивленья силы.Слова идут! Берут его в полон!
Ах, пособить! Но сбоку грянул гогот.Пускай теперь высмеивают двух —Я поднимаюсь рядом: «Стой, не трогай!Поет пастух! Да здравствует пастух!
Да здравствует от края и до края!»Я выдвинусь вперед плечом, — не дам!Я вслед за ним, в защиту, повторяю:«Нам что-то грустно, милая мадам».
Бывалые охвостья поколеньяПрекрасного. Вы, патефонный сброд,Присутствуя при чудосотворенье,Не слышите ль, как дерево поет?..
1934
ОБОЗ
