Бену этого, видно, было мало, и он добавил, что выпивки на корабле не будет — ни рома, ни эля, ни даже мадеры, одна только морская вода. Да, той ночью старина Бен Ганн был строг, как никогда. Бонс поклялся загладить нанесенную Бену обиду, чтобы можно было хоть изредка пропускать по стаканчику. Наконец Бен смилостивился и предложил Бонсу отвезти его в Бристоль. Бонс схватился за голову и сорвал с себя колпак, когда я ему сообщил, что Бристоль от нас всего в трех морях хода.
Я спросил, не осталось ли еще мадеры, поскольку мне тоже хотелось переговорить с Беном кое о чем, но Бонс сказал, что вышвырнул в море все бутылки, кроме одной, под койкой — подарка от Пью. Впрочем, их все подарил Пью. Я спросил у Бонса, разве они с Пью уже стали дружны, а Бонс ответил, что заметил некоторую общность во время последнего визита.
Я взял бутылку, понюхал горлышко и тотчас понял, что Пью что-то туда подмешал. Потом втащил его за ухо в каюту и вылил остаток пойла ему в глотку.
— Пью виноват, — прохныкал он. — Пью — заговорщик. — Тут он упал пьяный и захрапел. Должно быть, Старый Ник с Черным Джоном сговорились посылать Пью кошмары, потому что он верещал всю ночь. Теперь-то я знаю — надо было потрясти его хорошенько, чтобы сознался в настоящем преступлении. Он и впрямь плел против меня заговор, но размах этого заговора я узнал лишь недавно. Тогда я решил, что Пью сговорился с самим собой, чтобы помучить Бонса.
Я убедил Пью рассказать мне все, что он видел во сне. Оказалось, сначала его посетили Квик и Смит, прогнившие насквозь. Пью утверждал, что это они все затеяли.
— Больше Пью никогда не поверит покойнику, — произнес он, отрицая, что пытал Бонса. — Затем перед Пью появился Бен Ганн — точь-в-точь как Бонс рассказал — и посмотрелся в зеркало. Он был полупрозрачный, как жидкий суп, и обвинил вас в том, что забыли его. Тут Пью решил поставить его на место — объявил кучкой костей и лохмотьев. Бен таскал с собой Библию, как всегда, хотя Пью и не знает, что ему от нее за прок на том свете. Если только в ней нет шифров, — добавил Пью и тут же зажал себе рот руками.
Я обвинил его в порче мадеры, а когда он стал это отрицать, пригрозил, что буду каждый вечер поить его этой дрянью. Пью бухнулся на колени, поплевал мне на башмаки и стал натирать, пока в них не отразилась его физиономия.
— Красавчик Пью, — так он сказал. — Нехорошо выйдет, если Пью умрет в капитанской каюте.
Я схватил его за горло, да так, что он захрипел, высунув язык.
— Рассказывай все, да не вздумай утаивать.
Пью затараторил, как попугай:
— У Бена страх как смердело изо рта, и униматься он не желал, так что я велел ему сгинуть, но тут он меня напугал — сам вроде попятился, а потом и говорит: «А я видел, как Эдвард столкнул Луиса в море с бушприта». Пью спросил, почему Джимми этому не помешал, на что гадкий призрак ответил, будто бы Джимми был привязан к фок-мачте и ничего не мог поделать, глядя, как его брат отправляется на дно морское.
— А что же Бен сказал насчет моего острова? — спросил я.
— Ничего такого, чего бы мы не знали. Бену больше по душе его собственный — тот, где мы его высадили, хотя на нем нет такой кучи золота. Пью припоминает, что Эдвард рассказывал Джимми о каком-то острове, потом Джимми шепнул Луису, который, назло всем, выболтал какому-то дурню. Теперь все они лежат на дне, если верить Бену, а призракам всегда виднее. Да еще Эдвард как-то обронил Библию, а Джимми видел, и перед тем как они перешли на «Евангелину», обсудил это с Луисом. Джимми и Луис были сыновьями проповедника. Пью никому не рассказывал — Пью умеет хранить чужие секреты. Они знали латынь и читать умели, — заметил Пью и добавил: — Это Бен слышал и мне передал. Пью знает только то, что видел или слышал сам.
— Ты говорил о цифрах. Выкладывай, что они означают.
Пью замялся, завертел головой, словно какой юнга мог подслушивать у меня под кроватью, и шепнул:
— Это дата. Тысяча триста третий год. Год, который наш брат должен свято помнить! Пью может еще кое-что добавить, если капитан его пощадит.
Я приставил кинжал к его тощей шее.
— Пью говорит, в том году случилась величайшая кража всех времен. Было время, когда Пью подумывал о теплом местечке в суде. Никто никогда не ценил бедного славного Пью, — прибавил он, гладя себя по щеке. — Никто не справлялся о его здоровье или родне, а только шпыняли: сделай то, Пью, да подай это. Может, капитану будет интересно услышать, что папаша у Пью был судья, который любил рассказывать разные истории, пока задавал Пью порку. И одна такая история была о короне. — Пью поднял глаза. — О короне, — повторил он. Я спрятал кинжал. — Вскоре папашу переехала коляска с четвериком. Пью случилось быть рядом той ночью. Кстати, мое участие никто не доказал, хотя папашины часы лежали у меня в кармане.
— Ты что, убил отца?
— Не Пью, нет. Только не Пью. Пью ведь сказал, что папашу коляской задавило. Было темно, и шел дождь, дорогу развезло, да дул ветер — настоящий шквал. Пью даже не видел папашу, пока лошади не припечатали его к мостовой.
— Да, верно, не один раз.
— Ну шарахнулись чуток, — признался Пью. — Я поскакал прямиком в доки — Черный Джон отплывал в тот самый вечер. Его кое в чем обвиняли, папаша говорил. Случайно обмолвился накануне гибели. За ночь улики исчезли.
— Как вовремя, Пью.
— Мой папаша был добр к Пью, когда не порол. Он научил сына всему о правосудии. От него-то я и узнал про триста третий год.
— Здесь нет коляски, Пью. Только ты, я и мой нож. Говори, что знаешь.
— Всегда Пью шпыняют — сделай то, сделай это, — снова захныкал он. — А Пью верный. Он ни разу не обмолвился о Библии Эдварда, ни одной душе. Но капитану Пью все расскажет, ради особого случая. Готов ли капитан услышать тайну? — спросил он. Я был готов нарубить его в мелкое крошево — так, что в буфет будет нечего положить, о чем и сообщил.
— В тысяча триста третьем году, — продолжил краб, — сокровища короны поместили в лондонский Тауэр — после того как чуть раньше, в том же году, их выкрали из Вестминстерского аббатства. Пью как сейчас чувствует отцовский кнут. За грабеж, как он говорил, нет награды — одна только беда всем, кого это коснулось.
— Нам виднее, а уж тебе — больше всех, Пью. Так что пой дальше.
— Сокровища были найдены. Почти все, если верить описи. Потом их поместили в Тауэр под охрану шести черных воронов. Ну и стражи, конечно.
— Почти все, ты сказал?
— Так сказал папаша. Разве капитан не слышит свиста кнута? Пью мучается день и ночь. Да, этим дело не кончилось. Сокровища короны снова украли. Кромвель пустил их на переплавку. Пью это хорошо помнит. И капитан должен помнить. Охранника, говорят, забили до смерти. Такое несчастье, такое несчастье. Пью до сих пор слышит, как папаша грозится приковать его к изголовью. Да еще стук копыт по мостовой, свист кнута. Вы не слышите, капитан? Кровь — вот ответ. Ответ на все вопросы. Я слышу, как она бежит в жилах. Кровь, — повторил Пью. Через миг я отхватил ему ухо.
