Кайлар не знал, что отвечать.
— Я годами молил Бога, чтобы тот послал моим дочерям подходящих мужей. И отчаянно надеялся, что Логану повстречается другая девушка. Почему все складывается иначе? — Граф покачал головой и сдавил переносицу пальцами. — Прости меня. Я задал тебе дюжину вопросов, на которые ты явно не знаешь ответов, но до сих пор не спросил о главном.
— О чем, сэр?
— Ты любишь Сэру?
— Нет, сэр.
— А ту девушку? Которой десять лет посылаешь деньги?
Кайлар покраснел.
— Я поклялся, что никогда никого не полюблю, сэр.
— Тем не менее ты ее любишь?
Кайлар вышел из кабинета.
— За тебя я тоже молюсь, Кайлар, — сказал ему вслед граф Дрейк.
33
Бордель закрылся несколько часов назад. Девицы, окутанные привычными запахами перегара, пота, табачного дыма, дешевых духов и похоти, спали наверху под грязными простынями. Двери были заперты, лампы погашены. На первом этаже горели лишь два простеньких медных светильника. Разбрасываться деньгами почем зря Мамочка К. не любила.
Не спали лишь два человека, оба сидели у стойки. Пол возле табурета устилал толстый слой битого стекла. Допив тринадцатый стакан пива, Дарзо поднял его и разжал пальцы. Стакан рухнул вниз и разлетелся на десятки осколков.
Мамочка К., не моргнув глазом, налила очередной стакан. Она не произносила ни слова, зная, что, когда настанет время, Дарзо сам заговорит, но до сих пор недоумевала, почему он выбрал этот бордель — сущую дыру. Здесь работали самые непривлекательные девушки. Расположенный вдали от главных дорог, среди жалких хибар и загонов для скота, в самой глубине Крольчатника, этот притон почти никогда не ремонтировался. Именно здесь много-много лет назад Мамочка К. лишилась девственности. Ей заплатили десять серебреников, и она почувствовала себя счастливицей.
Бывать здесь теперь она не любила.
— Убить тебя мало, — после шестичасового молчания наконец произнес Дарзо.
Осушив и этот стакан, он кинул его в стойку. Посудина треснула, улетела на несколько футов в сторону, приземлилась на полу и покатилась прочь.
— Ты, оказывается, еще не лишился дара речи?
Мамочка К. взяла очередной стакан и стала наполнять его пивом.
— Так, значит, у меня есть дочь?
Мамочка К. обмерла, проливая пиво.
— Я поклялась Вонде, что никогда не расскажу тебе об этом. Сама она слишком боялась признаться… а потом, после ее смерти… Хочешь, возненавидь ее за то, что она сделала. Но дурочка тебя любила.
Дарзо взглянул на нее с таким недоверием и отвращением, что Гвинвера чуть не влепила ему пощечину.
— Да что ты можешь знать о любви, грязная шлюха?
Ей казалось, что ранить ее словами не сможет никто. Она слышала в свой адрес бессчетные ругательства и лишь посмеивалась про себя. Но то, как ее назвал сейчас Дарзо, — что-то в его тоне — ударило настолько хлестко, что у нее перехватило дыхание.
С трудом придя в себя, она наконец ответила:
— Если бы мне, как тебе, выдалась возможность любить, я перестала бы торговать телом. Сделала бы все, что в моих силах, лишь бы сберечь любовь. Я с самого рождения окружена тем, чем живу сейчас. Ты же сделал выбор осознанно.
— Как зовут мою дочь?
— Тебе любопытно, как зовут твою дочь? Из-за тебя я притащилась в эту вонючую дыру, где меня сотню раз имели как хотели! Зачем ты привез меня сюда? Захотел напомнить мне о прошлом? Я и без того все помню. Помню! Да, я продавалась, но только для того, чтобы моей сестренке не пришлось идти той же дорогой! А ей повстречался ты. Ты! Который трахал меня пять раз в неделю и при этом клялся Вонде, что ты любишь ее! Она забеременела. Ты ее бросил. Я могла растолковать ей, что ничего другого не следовало и ожидать, что все случилось по избитому сценарию. Но этого тебе показалось мало. В довершение всех бед Вонду из-за тебя еще и похитили. Как же ты поступил? Помчался ей на выручку? Бросился доказывать, что в самом деле безумно ее любишь? Черта с два! Ты назвал ее врушкой. Ты всегда обожал поиграть с чужими судьбами, верно, Дарзо? Трус! Жалкий трус, вот ты кто!
В бочонок за спиной Гвинверы врезался брошенный Дарзо стакан. На пол посыпались осколки. Мокрушника трясло. Он указал на нее пальцем:
— Ты!.. Да как ты смеешь? Говоришь, все бросила бы ради любви? Бред! Почему бы тебе сейчас не сойтись с мужчиной, а, Гвин? Теперь ведь ты больше не работаешь, что тебе мешает? Я знаю что. Ты была отменной шлюхой и никогда не жила с мужчиной по одной причине. Ты не умеешь любить. У тебя на уме было единственное — трах. Ты всю жизнь облизывала клиентов с головы до пят и брала за это деньги! Так что не строй из себя невинную жертву, не вешай мне, что занималась своими гнусными делами исключительно из-за любимой сестренки! Любишь ты только власть, больше ничего и никого. Да, одни становятся потаскухами из-за денег, другие из-за славы, у третьих просто нет иного выбора. А некоторые и рождаются шлюхами. Ты, Гвин, отошла от дел, но как была шлюхой, так ею и умрешь. А теперь. Будь. Добра. Как. Ее. Зовут?
Последние слова ударили по Гвинвере будто кусочки черствого заплесневелого хлеба.
— Ули, — тихо ответила она. — Улиссандра.
Ее взгляд переместился на пиво в стакане. «Так вот какого он обо мне мнения. В его глазах я всего лишь жалкая, ничтожная…» Мысли путались у нее в голове. А в груди воцарилась такая чудовищная пустота, что казалось, если посмотреть вниз, увидишь выпавшие и обвившие ноги собственные кишки.
Собрав в кулак все мужество, она плюнула в пиво и поставила стакан на стойку чуть ли не с улыбкой на губах.
— Ужасно, когда приходится быть жертвой обстоятельств, — проговорил Дарзо с жуткой угрозой в голосе.
— Ты не посмеешь… Не посмеешь убить собственного ребенка.
«На такое не способен даже мокрушник», — подумала Гвинвера.
— Мне не придется ее убивать, — ответил Дарзо. — За меня это сделают другие. — Он взял стакан, с ухмылкой взглянул на слюну и выпил половину пива одним большим глотком. — Я пошел. А то тут невыносимо воняет старой шлюшатиной.
Выплеснув остатки пива на пол, он осторожно поставил стакан на стойку.
Кайлар проснулся за два часа до рассвета и на миг задумался о том, не стоит ли поскорее умереть, чтобы хоть раз в жизни выспаться. Не найдя определенного ответа, пару минут спустя он нехотя вылез из-под одеяла, достал в темноте из третьего ящика в комоде одежду мокрушника, быстро и бесшумно оделся в темноте и вымазал лицо золой из специальной банки.
В последние девять лет, стремясь компенсировать отсутствие таланта, он каким только хитростям не выучился. Блинт, пребывая в благодушном расположении духа (что случалось крайне редко), даже хвалил его за это. По словам мастера, остальные мокрушники во всем полагались на магию, Кайлар же развивал в себе массу побочных способностей и был готов к любым неожиданностям. А неожиданное в их горьком деле случалось очень часто. К тому же Блинт подчеркивал, что если приучить себя ходить совершенно беззвучно, то и таланта не надо, ибо нет необходимости приглушать звуки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
