взяв чистый бумажный лист, принялся накидывать карандашом изображение имперца.
— А я знаю его, — Женька подошла так тихо, что Кай и не заметил. Такое могло быть неприятным звоночком, если бы девица вызывала бы у него настороженность и недоверие. Если бы воспринималась посторонней. А так… всего лишь очередное доказательство привязанности. Если некромант кого-то принял, то перестает замечать его присутствие, наоборот, испытывая дискомфорт оставшись в одиночестве. — Полгода, наверное, жил в нашем доме. На первом этаже снимал квартиру. Я с ним даже здороваться стала, хотя мужик и неприятный, как по мне. А потом… не знаю. Должно быть съехал.
— Неприятный, — согласился Кай. — И да. Съехал. Он теперь живет по другую сторону от шоссе, непосредственно у леса… и, сдается мне, командует всей находящейся здесь светлой сворой.
Женька издала звук, который, вероятно, стоило принять за удивление.
— Ты уверен?
— Смотри, — Кай указал на карту. — Этого с экрана не понять.
И он отмерил расстояния.
— Равные.
Кай кивнул.
— Думаю, в твоей башне он жил, поскольку ошибся в расчетах. Как только обнаружил это, переехал. Правда, я пока не знаю что такое положение способно дать.
***
— Ну что? — голос Женьки слегка дрогнул.
Конечно, было верхом неосторожности тащить ее на кладбище. Однако без помощи Кай вряд ли вообще сюда добрался. Не говоря о том, что ждать его возвращения либо дома, либо у ворот отказалась уже сама Женька. Все-таки, лихописцами могли стать далеко не всякие люди. Эта профессия будто сама находила работников, а найдя, изменяла их в угоду себе. Лютое безрассудное любопытство этой девицы притупляло страх и даже разумную осторожность, несмотря на ее же собственные слова, якобы рациональные.
«Понимаешь, Кай, ты единственный во всем моем мире, кто знает, что это за твари, и, главное, как с ними бороться, — повторяла Женька всякий раз, когда он предлагал ей остаться в безопасности дома. — Я всего лишь стремлюсь быть поближе к тому, кто в состоянии меня защитить».
Может, она и сама верила этим словам, но скорее, повторяла для него. Будто в том имелся какой-то смысл. Женька то ли слушала его не слишком внимательно, то ли перестраховывалась, то ли так и не уяснила отличие некромантов от светлых магов и лишенных дара магии людей: Кай никогда не стал бы решать за нее. Раз уж Женька собралась идти с ним, он мог возразить лишь раз, а потом взять с собой и защищать, если потребуется. Да и разве могло быть иначе?
Он по-прежнему чувствовал себя чужим. В людской толпе — еще и беззащитным. Кай с содроганием вспоминал поездку в общем самоходном экипаже, зовущемся в этом мире автобусом. И вовсе не потому, что кто-нибудь мог увидеть его тень. Кая ужасало само людское столпотворение, пусть Женька и уверяла, будто автобус едет полупустым. Можно подумать, от этого становилось легче!
Эксперимент по некромантской социализации, как назвала произошедшую поездку девица, с треском провалился. Пожалуй, если бы на одной из многочисленных остановок в автобус не зашла старушка и не принялась читать заговоры, почему-то считавшиеся здесь просто стихами, Кай до места не доехал бы: вышел из автобуса и пошел пешком, сколько бы ни пришлось идти.
Старушка, наверняка, поняла, кто он такой. Не просто же так встала поближе, завладев всем его вниманием и читала, читала…
Измучен жизнью, коварством надежды,
Когда им в битве душой уступаю,
И днем и ночью смежаю я вежды
И как-то странно порой прозреваю.
Еще темнее мрак жизни вседневной,
Как после яркой осенней зарницы,
И только в небе, как зов задушевный,
Сверкают звезд золотые ресницы.
И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира.
И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится,
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность снится.
И все, что мчится по безднам эфира,
И каждый луч, плотской и бесплотный,
Твой только отблеск, о солнце мира,
И только сон, только сон мимолетный.
И этих грез в мировом дуновеньи
Как дым несусь я и таю невольно,
И в этом прозреньи, и в этом забвеньи
Легко мне жить и дышать мне не больно.
(А. Фет)
— Кай?.. — позвала Женька.
— Погоди. Дай сориентируюсь.
Как в древней дурацкой легенде, погостов, равноудаленных от дома, в котором обосновались светлые, оказалось три. Первым являлось старое захоронение около железнодорожной станции, на втором он спас дядю Митю, третье находилось в окружении леса на давней вырубке.
Это место памяти было самым молодым и выглядело довольно ухоженным. Ровные ряды крестов и памятников навевали уныние. Вопреки обывательскому мнению, распространенному в обоих мирах, на кладбищах некроманты чувствовали себя крайне неуютно. И Кай, разумеется, исключением не являлся. Сейчас же, находясь на столь обширном могильнике, ему и вовсе хотелось обнять себя за плечи руками и заключить в воображаемый кокон, еще и иглы отрастить, чтобы исходящее от крестов свечение ни в коем случае не могло его задеть.
Свечение становилось все интенсивнее по мере того, как они отходили от входа. И оно же, уходя вверх в серое пасмурное небо, запечатывало все, находящееся под землей.
— Крайне интересно, — проговорил Кай. С подобным он еще не сталкивался. И, тьма-хранительница, совершенно не помнил, чтобы ощущал в ту ночь, когда светлые собирались принести в жертву дядю Митю. И на старом погосте тоже не было ничего подобного. Может, светлые нашли способ застопорить на время здешний… «защитный механизм»?.. —
