ответила прерывистым больным стоном. Инквизитор уже хотел отдать приказ об отправлении девушки в камеру, как тут увидел, что нижняя часть её тела покрыта кровью.
— Она ранена! — инквизитор рванул к давней любви, но был схвачен своими же подчинёнными.
Над капитаном навис высокий мужчина.
— Я долго был вашим бухгалтером, капитан. Это огромная честь. И мне очень жаль, что по приказу из Санкт
Петербурга я вынужден лишить вас права участвовать в этом деле, как заинтересованного...
Инквизитор дёрнулся, и тут же получил удар в скулу и упал на брусчатку. Окровавленную Маргариту повели в переносную камеру.
— У неё выкидыш...
— Прискорбно. — равнодушно раздалось за моей спиной. — Но какое отношение это имеет к вам? Вы ей — никто.
Я продавил ком, подступивший к горлу.
— Да, никто. — и двинулся прочь от ужасающего зрелища.
Портал сиял. Я просунул туда одну из ног, и перед тем, как просунуть вторую, спросил:
— А какое у неё было желание? Что она загадала?
Лоренц кровожадно хмыкнул.
— Увидеться с семьёй. — и толкнул меня прямо в портал...
Глава 27
Двери отворились. В коридоре послышались услужливые, стыдливые шаги. Я устало вздохнул и резко распахнул глаза. С потолка на меня смотрели великие предки.
— Святейший властитель мира и держатель ключей от поднебесной, мы приветствуем тебя! — дюжина слуг вошла в комнату и упала на непередаваемого цвета мрамор.
Я резко поднялся с места и обескураженно уставился на своих поданных. Спустя секунду ко мне пришло божественное осознание, а вместе с этим — душа моя наконец обрела покой.
Я поднял руки, увидел бугрящиеся на широких костях мышцы и радостно схватился за идеальное лицо и принялся ожесточённо его щупать.
— Это сон... Это был сон!!!
Я вскочил с кровати и принялся обнимать каждого везунчика, что попадался мне под руку. Всё окружение по сравнению со мной было таким маленьким, убогим и жалким: как я и привык.
Слуги непонятливо переглядывались, но ничего не предпринимали. И лишь один, самый старый, заговорил:
— Император, невеста уже ждёт вас, как и ваши граждане. Явились все правители дружественных стран. Все хотят посмотреть, как вы презентуете новые экономические реформы...
«Что?»
Я перестал обниматься и недоумённо уставился на старика.
— Какие реформы?
— Святейший, вы лично подготовили проект реформ, с помощью которого можно уладить давно назревавший в стране кризис. А также сегодня, помимо вашей святейшей свадьбы, происходит торжественное открытие границ!
Я сжал кулак до хруста в суставах и схватил моего слугу за горло. Он захрипел. Его помощники расступились в немом ужасе.
— Открытие границ? Ты, кажется, что-то путаешь. Вчера я хотел подписать закон об ужесточении перехода в другие страны, а теперь ты, подлец, говоришь мне, что я хочу открыть границы?
Я отбросил поганого лжеца на мрамор и злобно оглядел всех присутствующих.
— Какой сейчас месяц?
— Девятый Фирайвантис! — разом воскликнули трясущиеся слуги и повторно упали на пол, чтобы выразить свою покорность.
«Почти месяц... Значит, это всё же правда. Всё, что мне привиделось, происходило на самом деле, и какой-то подлый Юрий сломал моё государство...»
Я молча вышел из спальни и, самостоятельно натянув скребущий кожу халат, побежал в тронный зал. Там меня встретил министр иностранных дел, что-то забывший на моём троне.
— Ах, Герган, вы как обычно идёте поговорить с народом? На этот раз заглянете к сиротам?
«Эта свинья обращается ко мне по имени!»
В мгновение ока я оказался за спиной у министра. Мне этого не хватало — совершенной магии. Я схватил наглеца за волосы и грозно спросил:
— Когда мы успели стать друзьями?
— П-п-простите... — по моему трону потекла моча. — М-м-м-мне казалось, что вы хотели подружиться с-с-с м-м-мной...
Я отпустил министра иностранных дел. Мужчина упал мне в ноги и начал целовать их.
— Умоляю, пощады!
Я отвернулся от мерзкого подлизы и уставился на какого-то кривозубого смерда, уродующего тронный зал лишь своим присутствием.
— А ты кто такой?
— Святейший, вы спасли мне жизнь! Вся моя семья почитает вас, как великого праведника! — мужчина упал на ковёр и испоганил его своим потным лбом. — Вы закрыли мои долги и спасли семью от разорения! Вы мой...
«Ублюдок» — я отвернулся прочь от уродливой крестьянской фигуры и, приказав министру выкинуть всех нищих из дворца, вылетел на улицу. В буквальном смысле — как святой.
Люди за забором вопреки обыкновению не спрятались от моего величия, а кричали в небо любвеобильные слова и плакали от счастья.
«Ничего не понимаю...»
Я напряг слух и различил в тронном зале подлый старческий голос, обращённый к министру:
— Что с ним такое? Как с цепи сорвался...
— Наш император вернулся, — лишь горько произнёс министр.
«Это явное неуважение. Велю отрезать министру голову. Отрезать и выставить на забор!»
— Забудь о реформах, Лерой.
— Но почему? — удивлённо спросил старец. — Что такого произошло с ним за эту ночь?
— Видимо, к нему вернулась память и он вспомнил, какая же он гнида...
Я сформировал заклинание медленной и мучительной смерти и полетел обратно к окну. Мне хотелось лишь одного — чей-либо смерти.
— Помнишь его отца?
Я резко остановился, не дойдя до забора всего пары метров. Стражники при виде меня сняли головные уборы и начали кланяться.
— Конечно, помню. — ответил старцу министр. — Иногда я не знаю, кто более жесток и кровожаден — он, или же его дражайший сынок...
«Уроды! Я увеличил территорию нашей империи как минимум вдвое!»
— Сколько народу поубивал... Уже каждый сосед трясётся от одного его визита и прячет все местные достопримечательности — вдруг, императору понравится, и он разорвёт всё государство на лоскуты.
«Лицемеры! Я был любим народом!»
— А сколько денег мы тратили на эту толпу? С каждым годом находить желающих становилось всё меньше и меньше. Неужто придётся опять тратить миллион золотых в год?
«Хватит считать деньги, невежды! А как же нравственное образование?»
— Бедные женщины до сих бояться ходить на выборы, хотя им уже давно пообещали, что никто не будет бить их кнутом и закидывать камнями. А дети? Наконец они перестали учиться десять часов подряд. Что я скажу сыну, когда он вернётся домой? Что император вспомнил свою биографию и решил отменить нововведения?
И мир вдруг как-то потускнел.
— А он ведь может нас слышать... — голосок
