Но Рахмани уже поднял глаза. И на меру песка забыл обо всем. Он увидел, сколь чудесен может быть Проклятый город Сварга, когда смотришь на него не сверху, а изнутри.
Они застыли, точно два крохотных муравья, на одной из тысяч улиц-лесенок, вырывающихся за границы колоссального шара. Где-то вдалеке лазурь сплеталась с охрой и опалом, вздымались языки пламени и опадали, растекаясь на сотни ручейков. Сразу три Короны блекло светили, преломляясь обманчиво, вспыхивая и удаляясь. Невозможно было сказать, что там, за краем светящегося тумана — шершавая стена кратера в потеках лавы, или звездная россыпь, или темнина вечного океана…
Следующий шаг Саади предстояло сделать в пустоту. И полететь в бесконечную пропасть, в которой клацали зубами ящеры, неторопливо плыли прогулочные киты и кружили молчаливые страшные термитники.
На всякий случай воин опустился на колени и заглянул за край. Совсем рядом, за острым углом, начиналась новая улица, уставленная двух- и даже трехэтажными лавками.
— Надо только решиться, — подмигнул Кой-Кой. — Все, как и раньше. Сделать шаг за край.
Перед Рахмани открылся самый необычный рынок на свете. Складывалось впечатление, что совсем недавно в этой части города бушевал пожар, который никто не тушил. Между насквозь прогоревшими, спиралью закрученными башнями на теплой еще золе раскинулись сотни и тысячи палаток, столов и ларей.
— Как ты починил компас? — отдуваясь, спросил Рахмани, когда самый страшный шаг остался позади. Корона снова сияла сверху, а ноги крепко стояли на булыжной мостовой.
— Подарил ему немного крови, — просто ответил перевертыш. — Теперь ищем продавцов клеток. Разве ты не знал, воин, — любое устройство надежно работает, лишь когда даришь ему кусок себя!
27
Иой-дзюцу
Передо мной усадили одного из ближних буси господина Асикаги. Этот коренастый, жилистый ниппонец был наполовину айном, судя по желтизне кожи и слишком широким скулам. Он носил дорогую кольчужную юбку, поверх вышитого шелка, и наплечники, отделанные редкой чеканкой.
— Домина предлагает игру или дружеский поединок?
Тем временем, снаружи, на утоптанной площадке перед шатром, затеялось иное развлечение. Свист и хохот сопровождали появление в круге Толика Ромашки. Лекарь был смущен и вначале зол на меня, но скоро освоился. Я напомнила ему, что на четвертой тверди он нигде не нашел бы себе бесплатных мастеров боя, да еще из легендарной страны Бамбука. Против Толика выставили коренастого паренька с жидкой бородкой, затем к нему присоединился другой молодой буси. Они хохотали и развлекались, гоняя беднягу по кругу, но сегун точно выполнил обещание. Учеба для моего лекаря началась. Переводчик выкрикивал слова, которых Ромашка не понимал, однако он на лету схватывал жесты, положение рук и правила ударов.
— Выбираю игру. Ставку пусть назначит уважаемый сегун.
— В таком случае, сто серебряных драхм! — переводчик подождал, пока я кивну. — Из какого положения домина желает сражаться? — перевел тонкоголосый. — С одного колена, с двух колен, стоя, либо сидя? На касание, на шелковый платок, или… на кровь?
Мне показалось, в его тоне прозвучала едва уловимая издевка. Хотя скорее всего, он лишь передавал издевку хозяина.
— Сидя, — я вложила в улыбку всю возможную ласку. — Сидя спиной друг к другу. На касание.
Сегун приподнял бровь. Его слуги переглянулись. Я выбрала самый сложный вариант из практики дзюцу. Предметом этого единоборства является не сила и, пожалуй, не ловкость. Признанными мастерами становятся те, кто овладел дзен или хотя бы приблизился к дзен. Лишь полностью оттолкнувшись от реальности, можно ухватить скорость чужого движения.
Когда-то в школах бугэй, при прежней монархии, дзюцу не выделяли в отдельный вид. Технику изучали как свод приемов для нападения из засады либо для предотвращения покушений на царствующих особ. В течение веков дзюцу сводилось к молниеносным прыжкам, из положения лежа или сидя, с одновременным выхватыванием меча. Мой наставник сам учился в школе Дзинсукэ, он застал времена, когда несколько месяцев подряд ученики делали лишь два движения. Они либо выталкивали пальцем меч из ножен, либо хватались за рукоять, мешая схватиться за нее противнику. Но уже во времена его юности возобладал здравый взгляд на вещи, и дзюцу превратилось в гордый оборонительный стиль.
У мастеров Южной Кералы нет представления об этих техниках, поскольку им чужды придворные этикеты и ночные походы нинзя. Нас уже учили иначе. Я помню, как наставник Хрустального ручья беспощадно лупил нас бамбуковой палкой за неверный выбор места в чужом помещении. Первая заповедь — независимо от того, где находишься, занять самую безопасную точку в комнате. Я же упрямо садилась поближе к свету и обижалась на старика, а ведь он спасал нас от смерти…
Затем, на третьем году обучения, мне досталось еще немало шишек. Я была самоуверенной дурочкой, ведь я научилась танцевать на поверхности ручья! Но очень скоро оказалось, что я не умею угадывать, кто из прохожих на узкой улице нападет первый и как именно нападет. Никакие колдовские навыки волчиц мне не помогали, бой начинался и заканчивался так скоро, что не хватало времени на защитную формулу! Пристыженная, я возвращалась в келью к моим товаркам, дожидалась, когда все уснут, и сотни раз упрямо повторяла гибкие незаметные движения наставника. Наступил день, когда я стала первой среди девочек. Затем — первой среди одногодок. Но первой в монастыре мне удалось стать лишь через год, когда я прекратила поиски вокруг себя и отдала все силы формуле Созерцания…
Наставник называл это дзен.
— Сидя, спиной, до касания, — провозгласил квадратный человек в высокой войлочной шапке, с жезлом в руке. Кугэ назначил его судьей.
Толик Ромашка, тем временем, снова упал под ударами противника. Я уже думала, он не поднимется, но упрямый хирург выплюнул песок и, прихрамывая, ринулся в атаку. Сегун закусил изюмом, одновременно наблюдая за ходом поединка, за зеваками, толпящимися у входа в шатер, и за мной.
Партнер Толика поступил великодушно. Он занял фронтальную стойку, на расстоянии середины меча, и кое-как втолковал своему туповатому оппоненту, что с места сходить нельзя. Наверняка Ромашка сложил в эту песчинку на мою голову все проклятия, ведь я учила его совсем другому, но молодой буси знал, что делает. Он заставил Толика играть в «размен слонов», когда противники наносят удары строго поочередно, но с максимальной скоростью. Нанеся девять одинаковых рубящих ударов плашмя, буси резко сменил тактику, провел тычок в корпус и петлю под колени. Как я и предполагала, Толика усыпили предыдущие однотипные движения. Он их слишком легко парировал, а тут… он под улюлюкание и хохот зрителей свалился, держась за живот. Буси ждал без улыбки, пока незадачливый вояка поднимется. Желтокожий был абсолютно прав: драться надо сперва головой, а уж после — руками. Кроме того, «размен слонов» снимает страх перед железом. У Ромашки не было ни щита, ни доспеха, ему ничего не оставалось, как надеяться на свою палку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});